Д.Н. БАРИНОВ КРИЗИС КУЛЬТУРЫ В РОССИИ: ТРЕВОГИ И ОЦЕНКИ НАСЕЛЕНИЯ

Culture crisis in Russia: fears and estimations of the population

Опубликовано: Баринов Д.Н. Кризис культуры в России: тревоги и оценки населения // Обсерватория культуры. 2010. №4. С. 31-35.

В статье дается анализ отношения россиян к состоянию культуры, морали, нравственности в современной России. Показано место опасений по поводу кризиса культуры в структуре социальных страхов населения. Восприятие современной российской культуры обусловлено не только объективными социально-экономическими условиями жизни населения, но и системой ценностей модернизирующегося общества.

Ключевые слова: кризис культуры, кризис морали, ценности, социальные страхи, эмоциональная атмосфера общества, социальное самочувствие, социальные настроения, социально-философский анализ, духовная жизнь общества.

The analysis of the attitudes of the Russian to the condition of culture, ethics and morals in modern Russia is given in this article. The place of fears concerning culture crisis within the structure of social fears of the population is shown. The perception of the modern Russian culture is caused not only by objective socio-economic living conditions of the population, but by the value system of the modernizing society as well. Keywords: culture crisis, ethics crisis, values, social fears, emotional atmosphere of a society, social general condition, social moods, socio-philosophical analysis, spiritual life of a society.

Одним из показателей отношения общества к тем или иным событиям, явлениям и процессам выступают массовые социальные настроения, некоторыми исследователями считающиеся доминантной характеристикой общественного сознания, отражающей не только его ситуативное состояние, но устойчивые характеристики в тот или иной момент жизнедеятельности общества [1, с. 10]. Среди прочих элементов эмоциональной атмосферы общества, особый интерес вызывают страхи и тревоги, возникающие на стыке объективных общественных условий, обусловливающих появление потребностей, и субъективного внутреннего состояния, ориентированного на удовлетворение этих потребностей [2, с. 53, 54]. Будучи эмоциональным явлением, социальные тревоги оценивают реальные или потенциальные угрозы удовлетворению потребностей в данной конкретной ситуации и сигнализируют о приближении этих угроз. Однако помимо общих с другими эмоциональными явлениями функций страхи и тревоги играют и свою специфическую роль. По мнению Л. Гудкова, социальные страхи указывают на те зоны общественной жизни, которые обладают для человека особым смыслом, особой значимостью. Позитивная роль страхов заключается в «обеспечении поддержания некоторых важнейших ценностей самотождественности для групп», поскольку страхи – это «способ уменьшить степень смыслового разнообразия, выделив важнейшие вещи, самые необходимые для выживания» [3, с. 53]. Иными словами, социальные тревоги, отражая отношение носителей этого настроения к объективным условиям их жизнедеятельности, соотносятся не только с иерархией потребностей, но и с системой ценностей тех или иных социальных общностей [4, с. 171]. Поскольку удовлетворение потребностей непосредственно связано с системой общественных отношений, функционированием социальных институтов, то страхи и тревоги - суть симптомы деструктивных последствий воспроизводства общественной жизни, на поверхности проявляющихся в страхах перед ростом цен, безработицей, преступностью, упадком морали и т.д. [5, с. 45-47]. Не последнее место в процессах общественного воспроизводства играет культура, выполняющая, по словам Т. Парсонса, функцию поддержания образца. Нормативные структуры культуры, транслируемые посредством социальных институтов и усваиваемые в ходе социализации, составляют одно из важнейших условий воспроизводства. Поэтому изучение страхов и тревог, возникающих в отношении культурных явлений, - это изучение уровня экзистенциальной обеспокоенности сохранением культуры как подсистемы общества. Если говорить о современном российском обществе, то период его реформирования с начала 90-х годов характеризуется доминированием в эмоциональной атмосфере экономических страхов и тревог. По данным ВЦИОМ и Левада-центра [6, с. 64; 7, с. 4], с начала 90-х годов ХХ века до сегодняшнего дня лидирующие позиции в «репертуаре» опасений россиян занимали рост цен, рост безработицы, расслоение на богатых и бедных, кризис в экономике. Такая конфигурация социальных тревог определялась текущей ситуацией, актуализующей те или иные потребности, что отразилось и на массовых настроениях населения. Например, экономический кризис 2008-2009 гг. актуализировал финансово-экономические угрозы. Если к началу 2008 года уровень экономических опасений снизился, то в ситуации экономического кризиса страхи по поводу безработицы и роста цен возросли до 61%. В иерархии социальных тревог появился страх перед кризисом (23%) и вновь актуализировалось беспокойство по поводу задержек выплат заработной платы (20%) [7]. Однако на фоне заметных колебаний экономических страхов и тревог беспокойство по поводу кризиса морали, нравственности, культуры, оставалось примерно в пределах одного показателя – 28,8% в июле 1994 г. и 26% - в январе 2008 г [9, с.4]. Сопоставление общероссийских и региональных исследований показывает, что аналогичные тенденции характерны и для жителей регионов [10, с. 172-173]. Подобные настроения кажутся парадоксальными на фоне изменений, произошедших в отечественной культуре за последние 15-20 лет. Так, например, с 1990 г. по 2001 г. наблюдается рост числа профессиональных театров и музеев. Если в 1990 г. существовало 382 профессиональных театра, то в 2007 г. профессиональных театров было уже 594. Однако при этом численность посетителей театров уменьшилась - с 55,6 млн. человек в 1990 г. до 29,3 млн. человек в 2007 г. Подобная ситуация наблюдалась и с посещаемостью музеев с 1990 по 2001 г., хотя с 2002 г. ситуация несколько изменилась в лучшую сторону. [11, с. 363]. С1992 г. по 2007 г. сократилось как число библиотек с 57,2 тыс. до 47,5 тыс., так и библиотечный фонд с 1063 млн. экз. до 945 млн. экз. [12, с. 149]. С 2002 г. по 2007 г. в России увеличилось число изданных книг и брошюр (с 69,7 тыс. до 108,8 тыс. за год), возросло количество журналов и других периодических изданий (с 4315 до 6312), а также их годовой тираж (с 1164 млн. экз. до 1442,1 млн. экз.), выросло число выпускаемых газет (с 6663 до 8516) и их годовой тираж (с 6,2 млрд. экз. до 8,8 млрд. экз.) [13, с. 398]. Однако, несмотря на увеличение числа печатной продукции, большинство россиян предпочитает издания развлекательного характера. По данным Левада-центра, в 2008 г. 34% россиян предпочитали читать тонкие журналы для женщин («Лиза и др.»), 28% - тонкие журналы с программой ТВ («7 дней и др.»), 19% - журналы кроссвордов и сканвордов, по 16% - мужские журналы об автомобилях, охоте и ремонте и о саде и огороде, 14% - научно-познавательные издания («Вокруг света» и др.), 11% - юмористические издания [14, с. 110]. С 2003 г. по 2008 г. снизилось число россиян, постоянно читающих книги с 26% до 16%, и в то же время возросло число тех, кто их никогда не читает с 34% до 46%. С 2000 г. по 2009 г. увеличилось число россиян, вообще не покупающих книги с 30% до 60%, а 81% россиян в 2009 г. практически никогда не бывают в библиотеке [14, с. 131]. А в структуре читательских предпочтений тройку жанров-лидеров в 2008 г. составили «женский» детектив (28%), российский боевик (24%) и историко-приключенческая классика (23%), в то время как русскую советскую классику читают 15% россиян, русскую дореволюционную и зарубежную классику – по 9%, а поэзию – лишь 4% [15, с. 108,110,113]. В этом смысле весьма показательна ситуация с вещанием телеканала «Культура». По данным Фонда «Общественное мнение» (октябрь 2008 г.) [16], прием телеканала «Культура» доступен 59% опрошенных. Однако в рейтинге телеканалов он занимает далеко не первое место, уступая таким каналам, как «Россия», ОРТ, НТВ, СТС, «Спорт», ТНТ. Лишь 8% россиян ответили, что им нравится этот телеканал. При этом симпатии к каналу «Культура» в большей степени выразили телезрители, имеющие высшее образование (20%), с доходом более 6000 рублей (15%), проживающие в Москве (31%), мегаполисах (8%) и больших городах (11%). Отметим, что социально-демографические характеристики аудитории телеканала «Культура» сходны с характеристиками той части населения, которая выражает обеспокоенность кризисом культуры. Как показывают исследования Левада-центра, в январе 2008 г. чаще выражали обеспокоенность кризисом морали, культуры, нравственности руководители (35%), пенсионеры (30%), жители Москвы и Санкт-Петербурга (31%), а также респонденты с высоким доходом (31%). Таким образом, уровень тревожности по поводу кризиса культуры уменьшается одновременно с понижением профессионально-квалификационного статуса, дохода и численности проживающих в том или ином населенном пункте [17, с. 73-108]. Трансформация отечественной культуры в постсоветский период связана с коммерциализацией практически всех сфер общественной жизни. Внутри культурной реальности, внутри иерархии культурных ценностей произошло смещение, обусловленное ориентацией на массовые потребительские стандарты и формирование спроса на соответствующие культурные продукты. Приведенные выше статистические данные лишь отражают эти процессы, неизбежные в обществе, ставшем на путь рыночной экономики. Так, например, сужение сферы влияния библиотек и утрата библиотеками своей прежней социальной роли характерна не только для России. Исследователи постиндустриального общества отмечают эти тенденции в качестве общемировых. Как это ни парадоксально, но в постиндустриальном обществе, одной из ключевых характеристик которого выступает теоретическое знание, такие информационные структуры, как библиотеки, являющиеся хранилищами сокровищ мировой культуры, находятся в состоянии упадка. По мнению Ф. Уэбстера, в современном обществе в результате появления нового подхода к информации не как к общественному ресурсу, а как к товару поставлены под сомнение основополагающие принципы работы библиотек – свободный доступ к информации и универсальное обслуживание [18, с. 246-247]. Те же тенденции характерны и для системы образования. В современном обществе падает престиж сведений, которые оказываются бесполезны, неэффективны и не востребованы рынком. Ценятся знания, обладающие утилитарной направленностью, а их истинность определяется прагматическим критерием - их полезностью [18, с. 345-348]. Образование сегодня рассматривается скорее как инструмент достижения социальных благ, а потому современный человек стоит перед выбором – либо фундаментальные знания, включающие в себя и культуру, либо фрагменты знаний, обеспечивающие социально-экономическую успешность [19, с. 8]. Превращение знаний в товар приводит к тому, что образовательные структуры существуют сегодня уже не в культурном пространстве, а на рынке образовательных услуг. Они должны обладать высокопрофессиональным менеджментом, предлагать потребителю качественный продукт, эффективно использовать маркетинговые инструменты для продвижения своих услуг на рынке. Современная государственная политика в сфере образования, ориентированная на поиски путей оптимизации деятельности вузов и решение проблемы последующего трудоустройства выпускников, также развивается в рамках экономикоцентричной парадигмы. Как отмечают эксперты, несмотря на позитивные тенденции государственной политики в области модернизации образования, она не учитывает тот факт, что современные вузы являются не только центрами образования и науки, но и центрами культуры [20, с. 96-97]. Однако, смещение задач с воспроизводства культуры на трансляцию практических знаний, имеет свои дисфункциональные последствия. Одним из показателей этого является трансформация трудовых ценностей россиян. Источником такой трансформации является, с одной стороны, экономикоцентрическая ориентация системы образования и конъюнктурные образовательные стратегии, предполагающие подготовку молодежи по рыночным специальностям, а с другой, логика развития отечественной массовой культуры, формируемой посредством СМИ. Достаточно посмотреть на предлагаемые аудитории российским телевидением программы и сериалы, чтобы убедиться в том, что едва ли не основным мотивом игровых и неигровых форм поведения медиаперсонажей являются материальные ценности. Результатом этого становится деформация системы ценностей, в том числе ценностей трудовых. Еще в 1999-2001 гг. исследователи зафиксировали наличие так называемой «ориентации на незанятость» среди различных возрастных групп, в том числе среди выпускников высших и средних специальных учебных заведений. У них сформировалась тенденция к компенсации сложностей официального трудоустройства путем комбинирования безработицы и случайных подработок, которые рассматривались как более приемлемая и эффективная форма занятости. А в молодежной среде ориентация на незанятость сопровождается усилением установок на «ничегонеделание», развлечение, получение удовольствия, становящихся альтернативой трудовой деятельности, которая расценивается не иначе, как «неизбежное зло» [21, с. 55-57]. В современных условиях экономического развития молодежь отказывается «пахать за копейки», выбирает «легкую», «не трудную работу», «немного работы» и предпочитает ежедневному будничному труду праздное времяпрепровождение. А основным критерием для выбора приемлемой работы является доход. По данным исследований Института социологии РАН, более трети молодых людей занимают рыночную позицию – «сколько мне платят, столько я работаю». Эти трудовые установки соседствуют с потребительскими стандартами жизни у молодежи, в структуре жизненных целей которых преобладают материальные блага – «шикарный автомобиль», «квартира, дача», «коттедж не менее 400 кв. м». Поэтому учащиеся школ предпочитают «иметь деньги не напрягаясь» [22, с. 241-243]. Ориентация молодежи на высокую заработную плату далеко не всегда соответствует экономическим реалиям. Так, среди молодежи Самарской области в 2002 г. притязания по заработной плате в среднем составили 12 тыс. руб., тогда как средняя заработная плата по Самарской области в это время составляла 2214 руб. Как подчеркивают исследователи, «достаточный» для молодежи заработок превышал на момент исследования средний по области в пять с лишним раз. [23, с. 216]. Опросы, проведенные среди студентов г. Смоленска в сентябре 2009 г., демонстрируют ту же тенденцию [24]. Большинство опрошенных студентов смоленских вузов (87,0%) в своей будущей работе ценят, в первую очередь, высокую зарплату. Второе по значимости место занимает «возможность карьерного роста» (65,3%), третье – «интересная работа» (57,5%). Возможность самовыражения, духовного и профессионального развития отметили 27,5% респондентов, надежность будущего места работы – 20,2%, соответствие работы способностям – 14,0%, удобство графика работы – 10,9%. Вполне очевидно, что в структуре трудовых предпочтений доминирует материальный достаток. С установками на материальный компонент будущей работы коррелирует иерархия престижных профессий и предпочтения будущей должности. В перечне профессий наиболее престижной, по мнению смоленских студентов, является бизнесмен. Его назвали большинство опрошенных – 50,3%. Второе место занял чиновник (29,5%). На третьем месте – юрист (24,4%). Менее престижными оказались профессии учителя и рабочего – их упомянули по 1,6%. В целом более 70% получающих высшее образование видят себя на руководящих должностях. 37,8% студентов хотели бы работать руководителями крупного предприятия, организации, 21,8% - руководителями небольшого подразделения, отдела, 17,1% - заместителями руководителя крупного предприятия, учреждения. Лишь 11,9% предпочли должности менеджера и специалиста. Характерно, что никто из опрошенных не выбрал позицию рядового сотрудника. Формирование подобных ориентаций негативно сказывается на процессах воспроизводства профессиональных кадров, необходимых для поддержания жизнеспособности материально-технической основы общества. Так, в числе наиболее актуальных проблем современного российского рынка труда исследователи отмечают значительное число незаполненных вакансий по рабочим специальностям. К примеру, в Липецкой области еще в январе 2005 г. 77% запросов работодателей касалось рабочих специальностей, а большинство зарегистрированных в службе занятости безработных (60%) составляли лица с высшим и средним профессиональным образованием [25, с. 42]. Как мы могли убедиться, вопрос о кризисе культуры имеет непосредственное отношение к воспроизводству общественной жизни в целом. Описанная ситуация с трудовыми ценностями – лишь частный случай деформации общественного воспроизводства на уровне культуры. Если культура дисфункциональна и не выполняет своего предназначения в качестве подсистемы общества, происходят сбои. Такие сбои повсеместно встречались в российской экономике 90-х годов, такие сбои наблюдались в ситуации финансово-экономического кризиса, разразившегося в 2008 году. Речь идет об внеэтической экономической целесообразности, влияющей на банкротства, невыплату заработной платы, но подчас продиктованной не только объективными условиями, но и субъективными намерениями собственников предприятий. В данном случае дисфункции культуры на уровне общества проявляются в отсутствии внутренней экономической культуры, лишающей зависимого от собственника работника всякой определенности. Кризис духовной культуры – это кризис институциональной предсказуемости, необходимой в повседневной рутинной жизни, в том числе в трудовой, профессиональной деятельности. Для того, чтобы институциональная специфика кризиса культуры стала предельно ясной, достаточно применения элементарного функционального анализа к деятельности учреждения или организации в сфере культуры. В социологии социальная организация трактуется как целевая общность, то есть общность, ориентированная на достижение вполне конкретных целей. В соответствии с этим определением существует и типология организаций. А это означает, что коммерческие организации ориентированы на получение прибыли, тогда как этого нельзя сказать об организациях культуры, здравоохранения, образования. В ином случае можно говорить о дисфункциональном характере деятельности той или иной организации. Доказательством этого является деятельность банков в условиях экономического кризиса 2008-2009 годов. Банки увеличили неликвидные активы в виде производственных ресурсов, недвижимости и т.п., но стремились от них избавиться, поскольку операции с ними выходят за рамки их деятельности как кредитно-финансовых учреждений. Иными словами, банки стремились сохранить свое целевое назначение, с которым связано их эффективное функционирование в экономической системе. То же можно сказать и о культуре. В случае смещения целей, то есть в случае, если главной целью учреждений культуры становится увеличение рентабельности, они утрачивают свое институциональное предназначение, определенное им структурными особенностями организации общественной жизни. Бесспорно, нельзя отрицать того факта, что бытие культуры в условиях рыночной экономики чревато дисфункциональными эффектами, если говорить не о массовой культуре, а о произведениях штучного характера. Рынок диктует свои правила и культура, пытающаяся выжить в условиях коммерциализации, неизбежно претерпевает изменения. Примером тому является некогда подпольная рок-культура, обуржуазившаяся и ставшая сегодня, за исключением отдельных ее представителей, составной частью массовой культуры. Все это находит оправдание в постмодернистском дискурсе, защищающем полицентричность, плюрализм истин и самодостаточность симулякров в противовес аутентичности. Ведь если более нет истины, то никто не может утверждать, что, например, массовая культура в эстетическом плане является более низкой по отношению к настоящему искусству. Поэтому доминирование экономических тревог и опасений, коррелирующее с коммерциализацией шкалы ценностей современного российского общества, вполне закономерно и обусловлено объективными процессами в экономике и тенденциями развития отечественной массовой культуры. Однако в такой ситуации россияне оказываются заложниками аномии в мертоновском ее понимании: в обществе доминируют материальные ценности, но отсутствуют общепризнанные легальные, легитимные и эффективные способы их достижения. Не исключено, что аномия является, как выражался А.С. Панарин, следствием неэквивалентного межкультурного обмена. Заимствуя «культуру образов», ценностную систему, уровень притязаний и эталоны образа жизни, страна-реципиент не заимствует у страны-донора «производительную способность», технологическую, инструментальную культуру, способы достижения стандартов жизни, а потому возникает разрыв между «революцией притязаний» и «революцией возможностей» [26, с. 95-96]. Во всяком случае именно инструментальной культуры, культуры средств, а не целей, сегодня и не хватает для достижения эталонов потребительского образа жизни. И одна из актуальных проблем современного российского общества состоит в осознании того факта, что любые социальные преобразования невозможны вне культурной основы, являющейся неотъемлемой частью институционального порядка. Если модернизация общества осуществляется вне культуры, она рискует выродиться в неконтролируемое удовлетворение сиюминутных потребностей. Без соответствующего отношения к семье, труду, деньгам, государству, соседям немыслима успешная модернизация общества. Важно понимать, что культура – это один из факторов того инициативного движения снизу, которое может стать опорой прогрессивных социальных изменений на уровне «малых дел». Пока же мы видим, что инициатором модернизации в России выступает государство. В описанной выше ситуации доминирования экономических страхов и тревог, низкого уровня обеспокоенности кризисом морали, нравственности, культуры, это представляется закономерным и оправданным. Ведь, как утверждают некоторые экономисты, государство должно заботиться в том числе и о тех сегментах общественной жизни, которые не обладают высокой рентабельностью. К их числу и относится культура. А в условиях глобализации, распространения мультикультурализма и социокультурной унификации поддержка национальной культуры государством приобретает геополитическое значение. Однако, чрезмерное государственное вмешательство в культуру, как и в другие сферы общественной жизни, например, в экономику, содержит риски авторитаризма, неизбежного в силу природы государства, обладающего монополией на насилие. Поэтому государственная политика в сфере культуры требует ювелирной точности, создающей баланс между давлением бюрократической системы государства на культуру и свободой творческой деятельности, между объективной необходимостью модернизации и инициативами гражданского общества.

Список литературы

1. Тощенко Ж.Т. Социология жизни как концепция исследования социальной реальности // Социологические исследования. – 2000. – №3.

2. Ольшанский Д.В. Психология масс. – СПб., 2002.

3. Гудков Л. Страх как рамка понимания происходящего // Мониторинг общественного мнения. Экономические и социальные перемены. – 1999. – №6(44).

4. Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. – М., 1986.

5. Баринов Д.Н. Страхи и тревоги в духовной жизни общества. – Смоленск, 2009.

6. Мониторинг общественного мнения. Экономические и социальные перемены. – 2002. – № 4 (60).

7. Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. – 2008. – № 3(95).

8. Страх перед кризисом [Электронный ресурс] // URL: http://wciom.ru/arkhiv/tematicheskiiarkhiv/item/single/11297.html?no_cache=1&cHash=fe90abc84d

9. Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. – 2008. – № 3(95).

10. Баринов Д.Н. Динамика социальной тревожности в современном российском обществе // Вестник РГГУ. – 2009. – №2.

11. Социальное положение и уровень жизни населения России: 2002. Стат. сб. / Росстат. – М., 2002.

12. Россия в цифрах. Стат. сб. / Росстат. – М., 2009.

13. Социальное положение и уровень жизни населения России: 2008. Стат. сб. / Росстат. – М., 2008.

14. Общественное мнение 2008. – М., 2008.

15. Общественное мнение 2009. – М., 2009.

16. Телевизор в нашей жизни [Электронный ресурс] // URL: http://bd.fom.ru/report/map/d083623

17. Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. – 2008. – №2 (94).

18. Уэбстер Ф. Теории информационного общества. – М., 2004.

19. Багдасарьян Н.Г. Ценность образования в модернизирующемся обществе, или Ценность знания в обществе незнания // Педагогика. – 2008. – №5.

20. От модернизации высшего образования к модернизации российского общества / Под ред. Г.К. Овчинникова. – М., 2008.

21. Жидкова Е.М. Ориентация на незанятость среди проблемных групп рынка труда // Социологические исследования. – 2005. – №3.

22. Модернизация социальной структуры российского общества. – М., 2008.

23. Магун В.С., Энговатов М.В. Жизненные притязания различных групп молодежи (по материалам репрезентативного исследования молодежи Самарской области) // Молодежь Самарской области в 2002 г. – Самара, 2003.

24. Почти треть смоленских студентов хотят работать чиновниками [Электронный ресурс] // URL: http://novalenso.com/news/49

25. Калашников С. Развитие рынка труда – неотъемлемый компонент государственной политики // Человек и труд. – 2005. – №5.

26. Философия истории / Под ред. А.С. Панарина. – М., 2001.