МОСКОВСКИЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ НАУЧНЫЙ ФОНД


МАРГИНАЛЬНОСТЬ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ


Коллективная монография


Москва
2000 

УДК 316.342.6 (082)
ББК 60.54
M 25

Публикация осуществлена по итогам работы межрегиональных научных семинаров «Маргинальность в современной России: общие тенденции, региональная специфика» (апрель 1999 г., июнь 2000 г.), поддержанных Московским общественным научным фондом.
Представлены материалы по истории и современному состоянию концепции маргинальности, а также результаты ее применения к анализу современного российского общества. Обоснован эвристический потенциал концепции маргинальности, проанализирована маргинальная ситуация, описаны маргинальные группы и их место в социальной политике. Использованы результаты эмпирических исследований. 
Приведенные в книге материалы представляют интерес для социологов, психологов и экономистов, а также для практических работников, занятых в сфере социальной поддержки населения, занятости и миграции. 


Рецензенты: д.экон.н. В.В. Радаев,
д.соц.н. Л.А. Беляева,
д.псих.н. Ю.М. Забродин



Мнения, высказанные в докладах серии, отражают исключительно личные взгляды авторов и не обязательно совпадают с позициями Московского общественного научного фонда.
Книга распространяется бесплатно.

ISBN 5-89554-194-1
© Коллектив авторов, 2000.
© Московский общественный научный фонд, 2000.


СОДЕРЖАНИЕ
Введение 5
1.ЭВОЛЮЦИЯ ПОНЯТИЯ МАРГИНАЛЬНОСТИ В ИСТОРИИ СОЦИОЛОГИИ 7
1.1. Концепция маргинальности в западной социологии 7
1.2. Теория маргинальности в современной отечественной социологии 28
2. МАРГИНАЛЬНОСТЬ КАК ПРЕДМЕТ ДИСКУССИЙ 
(ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ КРИТИКИ) 46
2.1. «Маргинальность» как категория социологического анализа 46
2.2. Ответ 1. (Попытка директивы). О том, как можно заниматься 
социологией и как нужно использовать понятие "маргинальность" 51
2.3. Ответ 2. (Попытка оправдания). О том, почему трудно заниматься 
социологией, не используя понятие "маргинальность" 57
2.4. Ответ 3. (Попытка объяснения). Кризис идентичности как способ 
самоорганизации пространства социального взаимодействия 61
3. МАРГИНАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПОДХОДЫ 73
3.1. Маргинальность и социальная мобильность 73
3.1.1. Маргинальность 75
3.1.2. Социальная мобильность 76
3.1.3. Возможности концепций маргинальности и мобильности 
для анализа прцессов трансформации российского общества 80
3.2. Социальное конструирование маргинальности 83
3.2.1. Возможности конструктивистского подхода 83
3.2.2. Угроза стабильности и появление «маргиналов» 84
3.2.3. Основания маргинализации 85
3.2.4. Маргинальность как иное определение реальности. 88
3.2.5. Субъекты конструирования маргинальности 89
3.2.6. Реакция общества на наличие маргиналов: терапия и исключение 94
3.3. Маргинальная ситуация и совладающее поведение 95
3.4. Маргинальный статус 107
3.5. Континуум маргинальных ситуаций 112
4. МАРГИНАЛЬНОСТЬ В СОЦИАЛЬНЫХ ГРУППАХ: 
ПРОБЛЕМЫ ДИНАМИКИ 122
4.1. Поведение безработных в условиях кризисного рынка труда 122
4.1.1. Введение 122
4.1.2. Цель, эмпирическая база и методы исследования 124
4.1.3. Отношения с государством и обретение нового статуса 127
4.1.4. В поисках конструктивных форм поведения 132
4.1.5. Заключение 141
4.2. Вынужденные мигранты как маргинальная группа 143
4.2.1. Социальный портрет вынужденных мигрантов 145
4.2.2. Причины отъезда с прежнего места жительства 146
4.2.3. Маргинальный статус мигрантов на новом месте 
жительства 150
4.2.4. Ресурсы преодоления маргинальности 156
5. МАРГИНАЛЬНЫЕ ГРУППЫ КАК ОБЪЕКТ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ 163
5.1. Институциональные аспекты профессиональной ориентации 163
5.1.1. Содержание профессиональной ориентации и формы 
поддержки безработных 163
5.1.2. Субъективные регламентации профессиональной ориентации 167
5.1.3. Профессиональная ориентация и институт профессионального обучения 174
5.1.4. Итоговые соображения 178
5.2. Экспертные оценки о выходе из ситуации маргинальности 180
5.2.1. Постспециалисты 182
5.2.2. "Новые агенты" 187
5.2.3. "Вынужденные мигранты" 193
5.3. Тематика проблем маргинальности в практике преподавания в вузах: 
по дисциплинам социально-гуманитарного профиля 198


Введение

Латинское выражение «NORSE TE IBSUM» – познай самого себя – уже много лет можно применить к российскому обществу. Познание обществом самого себя – процесс одновременно мучительный и захватывающий. Все больше узнавая о социальных проблемах, раскрывая теневые практики современной российской жизни, исследователи вряд ли добавляют энтузиазма – и общественного, и индивидуального. Однако знание это дает надежду на понимание (ведь знание и понимание – не одно и то же). Понимание закладывает камень в фундамент общественного согласия, благополучия и процветания. 
Социальная реальность пока дает исследователю больше поводов обращаться к проблемным зонам общества. Они зияют как дырки в общественном теле, а отражаются – как белые пятна на его социальной фотографии. Одна из таких «дырок» и, сответственно, белых пятен – маргинальные группы российского общества. Современные российские маргиналы – это не традиционные типажи – выходцы из иной культурной среды, эмигранты и пр. Сегодняшние маргинальные группы в России сконструированы социальными переменами последних десятилетий. Как правило, это «старые» группы, уже обнаруженные в социальном ландшафте и описанные. Но сегодня их статус нов и нуждается в осмыслении. 
Данная книга посвящена анализу маргинальности в современной России и включает как теоретические материалы, так и интерпретацию результатов социологических исследований. 
Первый раздел монографии посвящен эволюции понятия маргинальности в истории социологии и месту теории маргинальности в современной отечественной социологической традиции. Богатый материал основан на обширном круге источников и дает представление о развитии концепции на протяжении всего двадцатого века. 
Во втором разделе – дискуссионный материал об использовании концепции маргинальности для анализа социальных процессов в современном российском обществе. Не секрет, что в отечественной социологии та или иная концепция могла применяться исследователями для работы исходя из идеологических соображений. Не является ли концепция маргинальности новой модной идеей в социальных науках? Обоснован ли ее эвристический потенциал? На этот вопрос – сразу три ответа, с разных позиций подтвержающих конструктивность использования концепции маргинальности для анализа современного российского общества. 
Препарированию маргинальной ситуации посвящен третий раздел книги. Описание взаимополей маргинальности и таких понятий, как социальная мобильность, совладание, социальный статус, дополнено характеристикой процесса конструирования маргинальности, а также фиксацией континуума маргинальных ситуаций. 
В четвертом разделе содержится уникальный материал, содержащий интерпретацию результатов социологических исследований. Анализируются группы безработных и вынужденных переселенцев. 
В пятом разделе делается попытка применить концепцию маргинальности к анализу актуальной социальной политики. Представлена характеристика институциональных основ профессиональной ориентации, что является продолжением анализа группы безработных. Экспертные оценки о выходе из ситуации маргинальности позволяют выдвинуть обоснованные гипотезы об активах маргинальных групп по преодолению/изменению своего положения. Месту и роли концепции маргинальности в практике преподавания посвящена последняя глава этого раздела. 
Таким образом, книга замыкает круг – от рассмотрения истории концепции до пролонгации ее перспективного применения к анализу российского общества. 
Остается надеяться, что данная публикация будет полезной и уместной для интерпретации социальных процессов в современной России, а назавтра, когда появятся новые маргиналы, выйдут новые книги с их описанием. 


1. Эволюция понятия маргинальности в истории социологии
1.1. Концепция маргинальности в западной социологии
Концепция маргинальности сыграла важную роль в социологической мысли, однако до сих пор в определении содержания понятия маргинальности имеется немало трудностей. Во-первых, в практике использования самого термина сложилось несколько дисциплинарных подходов (в социологии, социальной психологии, культурологии, политологии и экономике), что придает самому понятию достаточно общий, междисциплинарный характер. Во-вторых, в процессе уточнения, развития понятия утвердилось несколько значений, относящихся к различным типам маргинальности. В-третьих, нечеткость понятия делает сложным измерение самого явления, его анализ в социальных процессах. В то же время достаточно распространенное и подчас произвольное употребление термина приводит к необходимости уточнения его содержания, систематизации различных подходов и аспектов его использования. С этой целью попытаемся рассмотреть историю термина, подходы его использования, характеристики разных типов маргинальности в том виде, в каком они сложились в западной социологии.
История возникновения и функционирования термина "маргинальность" чрезвычайно важна для его понимания. Она сравнительно коротка, но предельно насыщена разнонаправленными интеллектуальными поисками, оригинальными находками. Пожалуй, трудно найти другой научный термин, понимание которого так зависело бы от знания его истории. Ведь его методологическая универсальность, применимость к изучению самых разнообразных социальных процессов, множество контекстов употребления приводили к тому, что в разных условиях он каждый раз приобретал новое звучание и даже порой совершенно новый смысл, демонстрируя в то же время свою эвристическую плодотворность. Поэтому-то и важно дать хотя бы сжатую картину его развития.
Сам термин "маргинальный" употреблялся уже давно для обозначения записей, пометок на полях; в другом смысле он означает "экономически близкий к пределу, почти убыточный" . 
Как социологический он существует с 1928 года. Американский социолог, один из основателей чикагской школы Роберт Эзра Парк (1864-1944 гг.) впервые употребил его в своем эссе "Человеческая миграция и маргинальный человек" , посвященном изучению процессов в среде иммигрантов. Правда, предысторией возникновения термина можно считать термин "промежуточный элемент" ("interstital element"), употребленный другим исследователем этой школы в 1927 году при изучении иммигрантских групп в городской социальной организации .
Роберт Парк известен прежде всего исследованиями развития городской среды (в частности, иммигрантских сообществ в американских городах) и расовых отношений межкультурного взаимодействия. Их результатом стало формирование представления о типе "пограничного" человека, характерном для интенсивных миграционных процессов в американском обществе.
У Парка понятие маргинальности (от латинского margo — край, граница, предел) означало положение индивидов, находящихся на границе двух различных, конфликтующих между собой культур, и служило для изучения последствий неадаптированности мигрантов, особенностей положения мулатов и других "культурных гибридов". 
Исследовательские позиции Парка определяет созданная им "классическая" социально-экологическая теория. В ее свете общество представляется как организм и "глубоко биологический феномен", а предмет социологии — образцы коллективного поведения, формирующиеся в ходе его эволюции. Согласно этой теории, общество, помимо социального (культурного) уровня, имеет так называемый биотический, лежащий в основе всего социального развития. В концепции "маргинального человека", предложенной Парком, биотический уровень и основанный на нем экологический порядок становятся важными теоретическими предпосылками. В экологическом порядке выделяется макроуровень (пространственное расположение институтов) и микроуровень (способность человека передвигаться, пространственное взаимодействие, миграция). Таким образом, основой экологического порядка является миграция как коллективное поведение. По мнению ученого, социальные изменения основаны на глубинных, биотических преобразованиях и связаны прежде всего с физической, пространственной (а затем и социальной) мобильностью. Социальные перемещения, изменения социоэкономического статуса являются предметом теории социальной дистанции; исследования культурной мобильности и позволили Парку сформулировать понятие маргинального человека .
В его теории маргинальный человек предстает как иммигрант; полукровка, живущий одновременно "в двух мирах"; христианский новообращенный в Азии или Африке. Главное, что определяет природу маргинального человека — чувство моральной дихотомии, раздвоения и конфликта, когда старые привычки отброшены, а новые еще не сформированы. Это состояние связано с периодом переезда, перехода, определяемого как кризис. "Без сомнения, — отмечает Парк, — периоды перехода и кризиса в жизни большинства из нас сравнимы с теми, которые переживает иммигрант, когда он покидает родину, чтобы искать фортуну в чужой стране. Но в случае маргинального человека период кризиса относительно непрерывный. В результате он имеет тенденцию превращаться в тип личности" . И далее он замечает, что в природе маргинального человека "моральное смятение", которое вызывают культурные контакты, проявляет себя в более явных формах; изучая эти явления там, где происходят изменения и слияние культур, мы, поясняет ученый, можем лучше изучать процессы цивилизации и прогресса.
В описании "маргинального человека" Парк часто прибегает к психологическим акцентам. Американский психолог Т. Шибутани обращал внимание на комплекс черт личности маргинального человека, описанный Парком. Он включает следующие признаки: серьезные сомнения в своей личной ценности, неопределенность связей с друзьями и постоянную боязнь быть отвергнутым, склонность избегать неопределенных ситуаций, чтобы не рисковать унижением, болезненную застенчивость в присутствии других людей, одиночество и чрезмерную мечтательность, излишнее беспокойство о будущем и боязнь любого рискованного предприятия, неспособность наслаждаться и уверенность в том, что окружающие несправедливо с ним обращаются .
В то же время Парк связывает концепцию маргинального человека скорее не с личностным типом, а с социальным процессом. Он рассматривает маргинального человека как "побочный продукт" процесса аккультурации в ситуациях, когда люди различных культур и различных рас сходятся, чтобы продолжать общую жизнь, и предпочитает исследовать процесс скорее не с точки зрения личности, а общества, в котором он является частью .
Парк приходит к выводу о том, что маргинальная личность воплощает в себе новый тип культурных взаимоотношений, складывающихся на новом уровне цивилизации в результате глобальных этносоциальных процессов. "Маргинальный человек — это тип личности, который появляется в то время и том месте, где из конфликта рас и культур начинают появляться новые сообщества, народы, культуры. Судьба обрекает этих людей на существование в двух мирах одновременно; вынуждает их принять в отношении обоих миров роль космополита и чужака. Такой человек неизбежно становится (в сравнении с непосредственно окружающей его культурной средой) индивидом с более широким горизонтом, более утонченным интеллектом, более независимыми и рациональными взглядами. Маргинальный человек всегда более цивилизованное существо" .
Таким образом, первоначально рассмотрение проблем маргинальности связано с "культурологическим подходом" Роберта Парка, давшим немало плодотворных идей современным исследователям.
Идеи Парка была подхвачены, развиты и переработаны другим американским социологом — Эвереттом Стоунквистом в монографическом исследовании "Маргинальный человек" (1937 г.). С его именем чаще всего связывают окончательное закрепление и легитимацию концепции маргинальности в социологии.
Стоунквист описывает маргинальное положение социального субъекта, участвующего в культурном конфликте и находящегося "между двух огней". Такой индивид находится на краю каждой из культур, но не принадлежит ни одной из них. В качестве образцов подобного поведения Стоунквист исследует расовые гибриды (англо-индийцев, капских цветных Южной Африки, мулатов в Соединенных Штатах, цветных Ямайки, метисов Бразилии и др.), культурные гибриды (европеизированных африканцев, денационализированных европейцев, иммигрантов и т.д.). Объектом внимания Стоунквиста становятся типичные черты подобной личности и проблемы, связанные с ее неприспосабливаемостью и приспосабливаемостью, а также социологическое значение маргинального человека . Он рассматривает маргинального человека как ключевую личность (key-personality) в контактах культур . Маргинальная среда — это область, где две культуры переплетаются и где осваивающая пространство культура комбинирует, объединяет особенности обеих культур. И в центре этого переплетения — маргинальный человек, борющийся за то, чтобы быть лидирующей личностью "между двух огней". Стоунквист определяет маргинального человека в терминах личности или группы, которые движутся из одной культуры в другую, или в некоторых случаях (например, в результате женитьбы или через образование) соединяются с двумя культурами. Он находится в психологическом балансировании между двумя социальными мирами, один из которых, как правило, доминирует над другим. Так же, как и Парк, сосредотачиваясь на описании внутреннего мира маргинального человека, Стоунквист применяет следующие психологические характеристики, отражающие степень остроты культурного конфликта: 
- дезорганизованность, ошеломленность, неспособность опре-делить источник конфликта; 
- ощущение "неприступной стены", неприспособленности, неудачливости; 
- беспокойство, тревожность, внутреннее напряжение; 
- изолированность, отчужденность, непричастность, стесненность; 
- разочарованность, отчаяние;
- разрушение "жизненной организации", психическая дезорганизация, бессмысленность существования;
- эгоцентричность, честолюбие и агрессивность . 
Исследователи отмечают близость его характеристик "маргинального человека" и определенных Дюркгеймом характерных черт общества, находящегося в состоянии аномии, как следствия разрыва социальных связей. Однако Стоунквиста, признававшего, что в каждом из нас множество социальных двойников, что дает основание ассоциации с маргинальностью, интересовали причины культурно-детерминированной маргинальности.
Следует отметить, что если Парк рассматривал маргинальную личность как человека на рубеже двух культур и двух обществ, который никогда не будет принят в новое общество, оставаясь в нем личностью с расщепленным сознанием и расстроенной психикой, то Стоунквист полагал, что процесс адаптации может привести к формированию личности с новыми свойствами. Это важный момент в позитивном ракурсе рассмотрения проблем маргинальности. Процесс "трансформации социального, психического и эмоционального аспектов личности", по мнению ученого, может занимать около 20 лет . Стоунквист выделял три фазы эволюции "маргинального человека": 
1) индивид не осознает, что его собственная жизнь охвачена культурным конфликтом, он лишь "впитывает" господствующую культуру; 
2) конфликт переживается осознанно — именно на этой стадии индивид становится "маргиналом";
3) успешные и безуспешные поиски приспособления к ситуации конфликта.
Таким образом, концепция маргинальности первоначально представлена как концепция маргинального человека. Р. Парк и Э. Стоунквист, описав внутренний мир маргинала, стали основоположниками традиции психологического номинализма в понимании маргинальности в американской социологии. Следует еще раз подчеркнуть, что первоначально центральной проблемой маргинальности был культурный конфликт, и, следовательно, в данном случае была описана маргинальность, обозначаемая как культурная .
В дальнейшем концепция маргинальности была подхвачена "бесчисленным количеством социологов" и, принятая как должное многими, часто критикуемая за отсутствие научного ригоризма, стала "эластичной" . В 40 — 60-е годы она особенно активно разрабатывалась в американской социологии. Проблема маргинальности больше не ограничивается культурными и расовыми гибридами, как у Стоунквиста. Сама теория Стоунквиста подверглась критике. Например, Д. Головенски считал понятие "маргинальный человек" "социологической фикцией". А. Грин утверждал, что маргинальный человек это всеобъемлющий термин (omnibus term), который, включая все, не исключает ничего, и поэтому должен употребляться осторожно и только после того, как его параметры определены .
Тем не менее, анализ усложняющихся социальных процессов в современных обществах через понятие маргинальности, приводивший к интересным наблюдениям и результатам, становится одним из признанных социологических методов.
Расширяется круг описываемых случаев маргинальности, а в связи с этим разрабатываются новые подходы, новое видение этой проблемы. В американской социологии существует представление о различных школах, исследующих маргинальность. Однако, если рассматривать историю развития концепции шире, включая также европейскую интерпретацию, следует выделить несколько самых общих направлений, отдающих предпочтение тому или иному аспекту.
Американская "традиция" по-прежнему акцентирует внимание на культурном конфликте при переходе из одной социальной общности к другой как источнике формирования маргинального типа личности. Это одна из "золотоносных жил" американской социологической мысли. К примеру, традиции Парка и Стоунквиста, обозначивших направление исследования "культурной маргинальности", продолжили Антоновски, Гласс, Гордон, Вудс, Херрик, Харман и другие исследователи, сосредотачивающие внимание прежде всего на психосоциальном влиянии на личность двусмысленности статуса и роли, которые возникают при столкновении (конфликте) культур. В то же время формируются новые подходы. Так, Хьюз обратил внимание на трудности, с которыми сталкиваются женщины и негры в процессе овладения профессиями, традиционно ассоциирующимися с мужчинами и/или белым и (например, профессией врача). Он использовал свои наблюдения, чтобы показать — маргинальность следует рассматривать как продукт не только расовых и культурных смешений, но и социальной мобильности . Он отмечает: "маргинальность... может иметь место везде, где происходит достаточное социальное изменение и обусловливает появление людей, которые находятся в позиции неопределенности социальной идентификации, с сопровождающими ее конфликтами лояльности и разочарования (фрустрации) личностных или групповых стремлений" .
Развивая концепцию маргинальности, Хьюз отметил важность переходных фаз, часто отмечаемых ритуалами перехода, которые переводят нас "от одного образа жизни к другому... от одной культуры и субкультуры к другой" (жизнь в колледже — переходная фаза в подготовке к более взрослой жизни и т.д.). Хьюз расширил концепцию, включив фактически любую ситуацию, в которой личность хотя бы частично идентифицируется с двумя статусами или референтными группами, но нигде не принимается полностью (например, молодой человек, мастер). Феномен маргинальности, определенный в таком широком смысле, появляется, когда многие из нас участвуют в жизни высокомобильного и гетерогенного общества . Хьюз, а затем Дивэй и Тирьякьян в американской социологии определили, что социальное изменение и восходящая мобильность имеют тенденцию быть причиной маргинальности для членов любой группы.
Другой взгляд на проблему маргинальности был приведен Вордвеллом , сделавшим попытку описать профессиональную (или социальную) роль так называемых хиропрактиков, занимающих социальную позицию в медицине, которая маргинальна по отношению к четко определенной роли врача. 
В свою очередь, Р.Мертон определял маргинальность как специфический случай теории референтной группы. Он отмечает, что маргинальность возникает в том случае, когда индивидуум через предварительную социализацию готовится к членству в позитивной референтной группе, которая не склонна его принять. Подобное состояние подразумевает множественность лояльностей и двойную идентификацию, незавершенную (неполную) социализацию и отсутствие социальной принадлежности . 
Эти же предпосылки определяют подход к исследованию маргинальности и, главным образом, маргинальной ситуации американского исследователя Дики-Кларка. Он считал, что понимание маргинальности только как продукта культурного конфликта является упрощением, т.к. "подчиненные группы" часто усваивают культурные стандарты "доминирующих групп". Основываясь на утверждении Мертона о наличии культурного и социального измерений в обществе, Дики-Кларк так формулирует свое понимание маргинальной ситуации: определенные группы или индивиды занимают определенные позиции в обществе, т.е. они включены в систему социальных отношений, с одной стороны, а с другой — принадлежат к определенной культурной страте. Между этими двумя позициями группы или индивида должно быть соответствие. Дики-Кларк отмечает, что фактически такое соответствие зачастую отсутствует, например, в случае этнических меньшинств, которые активно усваивают культурные ценности доминантной группы, но исключаются ею (или включаются не полностью) из системы социальных отношений. Это позволяет говорить о том, что индивид, группа находятся в маргинальной ситуации . Таким образом, Дики-Кларк углубляет понимание структуры маргинального конфликта, разнообразия факторов, создающих маргинальную ситуацию, включая в нее различные уровни (измерения).
Важным теоретическим шагом в разработке проблем мар-гинальности можно считать определение маргинального статуса. А.С. Керкхофф и Т.С. Мак-Кормик отметили потребность в различении между позицией в социальной структуре и набором психологических черт, которые могут развиваться в индивидууме, занимающем такое положение, что, по их мнению, могло бы предоставить более объективный базис для будущей дискуссии о маргинальности .
В рамках социальной психологии механизм маргинальности достаточно подробно исследовал Т. Шибутани (раздел, посвященный маргинальности, в его работе "Социальная психология", вышедшей у нас в 1969 и переизданной в 1999 году, едва ли не впервые познакомил массового русско-язычного читателя с этой концепцией). Он рассматривает маргинальность в контексте социализации личности в изменяющемся обществе. Центральным моментом в его понимании маргинальности является доминирование социальных изменений, трансформации социальной структуры, приводящие к временному разрушению согласия. В результате человек оказывается перед лицом нескольких эталонных групп с различными, часто противоречащими друг другу требованиями, которые одновременно удовлетворить невозможно. В этом отличие от ситуации в стабильном обществе, когда эталонные группы в жизни личности подкрепляют друг друга. Это и является источником маргинальности.
Шибутани дает следующее определение маргинального человека: "Маргинальны те люди, которые находятся на границе между двумя или более социальными мирами, но не принимаются ни одним из них как его полноправные участники" . В то же время Шибутани выделяет понятие маргинального статуса личности как ключевое в понимании маргинальности. Он отмечает, что маргинальный статус — это позиция, где воплотились противоречия структуры общества . Такой подход позволяет отойти от традиционно принятого со времен Парка акцентирования на социально-психологических характеристиках маргинальной личности, выдвигая на первый план маргинальность "по определению". Шибутани считает, что описанный Парком и Стоунквистом комплекс психологических черт марги-нального человека применим только к ограниченному числу людей. На самом же деле обязательного взаимоотношения между маргинальным статусом и личностными расстройствами не существует. Зачастую маргинальные группы формируют свое собственное сообщество и следуют его ценностям. Невротические симптомы развиваются чаще всего только у тех, кто пытается идентифицировать себя с высшей стратой и бунтует, когда их отвергают.
В то же время маргинальный статус потенциально является источником невротических симптомов, тяжелых депрессий. В самых тяжелых случаях они могут завершиться карательными мерами по отношению к самим себе. Положительный исход маргинальной ситуации для личности — высокая творческая активность. Как отмечает Шибутани (соглашаясь здесь с Парком), "в любой культуре наибольшие достижения осуществляются обычно во время быстрых социальных изменений и многие из великих вкладов были сделаны маргинальными людьми" .
Краткий обзор ранней американской социологической литературы по маргинальности показывает, что в концепции формируются новые подходы и точки зрения на этот социальный феномен. Ясно, что главное — личность на границе двух культур и вызванный этим пограничным состоянием комплекс социально-психологических последствий: дисгармония, потеря самоидентификации, различные траектории поисков себя. Становится очевидным также существование не единой, а нескольких концепций маргинальности. Наряду с исследованиями маргинальности в традиции американского субъективистско-психологического номинализма утверждает себя подход в изучении маргинальности в связи с объективными социальными условиями, с выраженным акцентом на изучение самих этих условий и социальных причин маргинальности.
Такой подход становится основным в западноевропейской, а также латиноамериканской социологии. Он сосредотачивает внимание на исследовании структурной (социальной) маргинальности. Как правило, главным объектом исследования маргинальности становятся так называемые социально-изолированные группы в структуре общества. Как определяет Дж.Б. Манчини, этот тип маргинальности относится к той части населения, которая лишена гражданских прав и чье отсутствие доступа к средствам производства и основной системе распределения приводят к увековечению бедности и безвластия. В данном случае оригинальная идея "маргинального человека" была обогащена различными видами конфликтов угнетения и эксплуатации. Этот тип маргинальности рассматривается как неизбежное следствие капиталистической экономической системы. Дж.Б.Манчини замечает, что это понимание маргинальности исходит не от Парка и Стоунквиста, а от Маркса и Энгельса и фокусируется больше на социальном, чем на личностном развитии .
Как известно, Маркс исследовал экономический механизм постоянного воспроизводства "излишней" или "добавочной" части рабочего населения в процессе развития капиталистических производственных отношений, рассматривая ее как следствие свойственного капиталистическому способу производства закона народонаселения. Термин "маргинальность" в то время, конечно, не употребляется, однако описание им той части населения, которая образуется вследствие действия свойственного капиталистическому способу производства закона народонаселения, созвучно концепции маргинальности, сложившейся в европейской традиции.
Под европейской традицией — обобщением весьма условным — следует понимать достаточно широкий спектр нюансировок понятия маргинальности. Отличает ее, во-первых, то, что в фокусе внимания — окраинные группы в социальной структуре, во-вторых, концепция маргинальности как таковая не является главным объектом теоретических изысканий: она перенесена в сложившемся виде и принята в том аспекте, который отвечает традициям и нормам общественной жизни и способу ее познания.
В самом общем виде маргинальность связывается с исключением индивидов или социальных групп из системы общественных связей. В работе отечественных авторов «На изломах социальной структуры», рассматривающей проблемы маргинальности в Западной Европе, приводится вполне характерное утверждение, что к маргинальной относится часть населения, "не участвующая в производственном процессе, не выполняющая общественных функций, не обладающая социальным статусом и существующая на те средства, которые либо добываются в обход общепринятых установлений, либо предоставляются из общественных фондов — во имя политической стабильности — имущими классами" . Причины, приводящие к появлению этой массы населения, скрыты в глубоких структурных изменениях общества. Они связаны с экономическими кризисами, войнами, революциями, демографическими факторами.
Исследование и описание маргинальности, своеобразие подходов и понимания ее сущности во многом определяются спецификой конкретной социальной действительности и тех форм, которые данное явление в ней приобретает. Так, специфика французских исследований маргинальности, очевидно, связана с политическими событиями мая 1968 года. Глубинной философской основой представлений о маргинале исследователи считают французский экзистенциализм. Появляется новый тип маргинала, созданного соответствующей социальной атмосферой — "близкого к природе, с цветком в губах или на ружье" . В нем воплотились маргинальные формы протеста, добровольного ухода от традиционного общества, своеобразные защитные реакции преимущественно молодежных субкультур в условиях кризиса и массовой безработицы, например, автономистское движение и движение "альтернативников", неохиппизм и возвращение в деревню. Среди традиционных маргинальных групп появляются так называемые интеллигенты-маргиналы. На первый план выходит проблема маргинализированного политического сознания. Один из теоретиков маргинализма Ж.Леви-Стрэнже писал: "...в этой новой ситуации влияние подрывных идей тех, для кого уход является индивидуальным теоретическим выбором, средством помешать развиваться обществу, неспособному выпутаться из своих противоречий, может усилиться от взаимодействия с экономической маргинализацией безработных... Формируется настоящая маргинальная среда. На периферию общества вытесняются те, кто не выдерживает экономического давления, и в этой же среде оказываются добровольцы, бунтовщики, утописты. Смесь может оказаться взрывчатой" .
Этот "романтический" период французской маргинальности наложил своеобразный отпечаток на ее понимание. Во Франции утвердила себя точка зрения на маргинальность как на результат конфликта с общепринятыми нормами и "продукт распада общества, пораженного кризисом" . Основными причинами называют "два совершенно различных маршрута" в маргинальность: 
- разрыв традиционных связей и создание своего собственного, совершенно иного мира;
- постепенное вытеснение (или насильственный выброс за пределы законности . 
Маргинал отныне, по образному выражению А. Фарж, "схож со всеми, идентичен им и в то же время он калека среди подобных — человек с отсеченными корнями, рассеченный на куски в самом сердце родной культуры, родной среды" .
В немецкой социологической литературе характерен подход к маргинальности в области социальной структуры как к общественной позиции, характеризуемой высокой социальной дистанцией по отношению к доминантной культуре "основного общества" (Kerngesellschaft). Эта позиция находится обычно на низшей ступеньке иерархической структуры (в этом смысле "на краю") общества, а социальная категория людей, которые пребывают в маргинальном положении, здесь обозначается как окраинная группа (а также "маргинальная", "проблемная группа", "социально презираемые слои", деклассированные; в обыденной речи — "осадки", "дно", "отбросы", прокаженные", "асоциальные"). В немецкой исследовательской литературе к социальным окраинным (маргинальным) группам причислены различные гетерогенные группы, например, цыгане, иностранные рабочие, гомосексуалисты, проститутки, алкоголики, наркоманы, бродяги, молодежные субкультуры, нищие, преступники и освобожденные уголовники . В последнее время в связи с воссоединением Восточной и Западной Германии исследователи обратились к новым маргинальным группам, появившимся на рынке труда в результате этого сложного политического процесса . Описываются такие отличительные черты поведения и установок маргиналов, как бедность контактов, разочарованность, пессимизм, апатия, агрессия, отклоняющееся поведение и т.д.
В то же время здесь, как правило, речь идет не о теоретических, а об очевидных критериях отнесения. Отмечается неясность содержания значения понятия маргинальности. Для его определения предлагаются различные теоретические обоснования. Рассматриваются низкий уровень признания общеобязательных ценностей и норм, а также участия в их осуществлениии в социальной жизни; кроме того, подчеркивают относительную депривацию и социальную и пространственную дистанцию, недостаточные организационные и конфликтные способности как определяющие черты окраинного положения. Особенно подчеркивается тот факт, что окраинные группы легитимируются как объекты официального контроля и определенных институтов. И хотя признано существование различных видов маргинальности и различных причинных связей, все же существует единодушие в том, что только в незначительной части они сводимы к индивидуальным факторам. Большинство видов маргинальности образуются из структурных условий, связанных с участием в производственном процессе, распределении дохода, пространственном размещении (например, образование гетто). Многие находящиеся на краю люди ограничены в том, чтобы жить в соответствии с общими представлениями и общими стандартами (например, бездомные) . Существует также определение маргинализации как консервативного метода социальной политики .
Близка к такому подходу в рассмотрении маргинальности позиция, обобщенная в совместной работе исследователей ФРГ и Великобритании английским социологом К. Рабан. Маргинальность рассматривается как результат процесса, в котором отдельные личности или группы отстраняются от участия в различных институтах, все больше вытесняются на край основного течения жизни общества и теряют возможность участвовать в ней, т.е. контролировать общественные отношения и, таким образом, собственные условия жизни. Статус маргинальности определяется через образное "понятие окраинной среды" ("Mitte-Rand-Begriff"). Маргинальный человек — "чужак" или "аутсайдер" в своем обществе. Авторы сборника рассматривают различные образцы маргинальных групп: зависящие от благотворительности (Wohlfahrsabhangige) и особенно безработные, иностранные рабочие и этнические меньшинства, преступники и интеллектуалы.
Выделяются три измерения процесса маргинализации:
- экономическое — маргинализация как "относительная депривация", отстранение от деятельности и потребления;
- политическое — поражение в гражданских/политических правах (de facto или de jure), лишение права выборов; отстранение от участия в обычной политической деятельности и от доступа к формальному политическому влиянию;
- социальное — маргинализация как потеря общественного престижа: деклассирование, стигматизация ("Verachtung") и т.п. маргинальных групп .
Итак, краткий анализ основных направлений изучения маргинальности в европейской социологии показывает, что она описывается главным образом как структурная (социальная). Включая каждый раз в свое содержание специфику и своеобразие определенных социальных условий, в концепции маргинальности в европейской социологической традиции отразились некоторые общие черты:
- определенная стабильность и преемственность в развитии социальной структуры, в которой кризисные явления и структурные перестройки, связанные с научно-технической революцией, приводят лишь к количественным и качественным изменениям "окраинных" (по отношению к основному обществу) социальных групп;
- достаточно четко определяемый состав этих групп, которые являются объектом официального контроля институтов социальной поддержки.
В настоящее время концепция маргинальности находится в стадии дальнейшего развития. В качестве примера можно привести уже цитированную здесь работу Дж. Б. Манчини. Она обобщает и, отчасти, синтезирует различные теоретические подходы и позиции.
Прежде всего, один из основных выводов сводится к следующему: концепция маргинальности перестала существовать как унитарная, в ней выделились три направления, три типа: культурная, структурная и маргинальность социальной роли.
Культурная маргинальность — в ее классическом определении относится к процессам кросс-культурных контактов и ассимиляции. В основе этого типа маргинальности — взаимоотношения систем ценностей двух культур, в которых участвует индивид, результатом которых становится двусмысленность, неопределенность статуса и роли. Классические описания культурной маргинальности дали Стоунквист и Парк (как уже упоминалось ранее).
Маргинальность социальной роли — маргинальность этого типа возникает в следующих случаях: в случае неудачи при попытке отнесения к позитивной референтной группе; нахождение в роли, которая лежит между двумя рядом расположенными ролями; членство в группах, определяемых как маргинальные (некоторые профессиональные группы); к этому же типу относят и те социальные группы, которые полностью вне основного течения социальной организации (например, цыгане, бездомные и т.д.)
Структурная маргинальность — относится к политическому, социальному и экономическому бессилию некоторых лишенных избирательных прав и/или поставленных в невыгодное положение сегментов внутри общества.
Исследуя степень остроты маргинальности и ставя по существу проблему измерения этого явления в различных социальных ситуациях, Манчини предлагает систему измерителей. Крайняя степень маргинальности — это душевная дезорганизация и/или суицид. Для определения степени маргинальности как состояния индивида, Манчини вводит понятия сущностной и процессуальной маргинальности (Essential vs Processual Marginality) , которые определяют "природу" маргинальности тех или иных социальных субъектов. Различия между ними — в степени статичности или динамичности маргинальной позиции, занимаемой индивидом или группой. Первый вид маргинальности связан скорее с положением в структуре, когда индивид становится маргиналом "по определению". Второй вид, замечает Манчини, основан на перемещении между двумя группами, когда личность пытается двигаться из одной социальной позиции в другую. В этом случае маргинальность имеет место, когда в процессе движения из "подающей" группы (feeder-group) к "принимающей" (recipient group) — обычно позитивной референтной группе, личность еще имеет корни в прежней, но еще не полностью принята в новую. Очевидно, сущностная и процессуальная маргинальности обобщают в себе признаки, в первом случае, культурной и структурной, а во втором — социально-ролевой маргинальности.
Степень маргинальности зависит от того, является ли социальная ситуация, в которой находится индивид, постоянной и центральной частью его жизни. Манчини предлагает следующие измерения маргинальности:
1. Изменчивость ситуации: чем больше постоянство и неизменность маргинальной ситуации, тем больше степень неприспосабливаемости; (например, негры в Бразилии находятся в относительно постоянной позиции маргинальности, потому что сила традиции (позднее освобождение от рабства) затрудняет социальные изменения).
2. Заметность, выпуклость: чем больше степень центральности маргинальной ситуации по отношению к личной идентичности, тем больше степень неприспосабливаемости (например, еще Парк замечал, что цыгане не являются по-настоящему маргинальными людьми, потому что они носят свои "домашние связи" ("home ties") с собой, их маргинальность периферийна к их сущностной идентичности).
3. "Видимость": чем больше заметность маргинальности личности, тем более высокая степень неприспосабливаемости (здесь отмечается различие между "субъективной" маргинальностью, видной только индивиду (как в случае перехода), и "объективной" маргинальностью, видимой как личности, так и окружающим).
4. Культурный конфликт: высокая степень и мера различий в формах культур двух референтных групп — высокая степень неприспосабливаемости. Здесь следует уточнить, что различия в формах культур различных групп сами по себе не предполагают конфликт. Именно по этому поводу Головенски критиковал концепцию маргинальности, справедливо замечая, что любое современное общество не имеет монолитной культуры и, таким образом, любой мог бы рассматриваться как маргинал в определенной степени. Но, возражает Манчини, различия сами по себе не создают маргинальность, особенно в контексте плюралистичного этоса. Имеются в виду различия, которые несовместимы с общей ориентацией личности, и способны создать беспокойство, тревогу.
5. Групповой конфликт: чем выше степень конфликта между двумя группами как политическими и социальными субъектами, тем выше степень неприспосабливаемости маргинальной личности, попавшей между ними.
6. Позиция "подающей" группы: от степени, с которой "подающая" группа маргинальной личности протестует, возмущается или препятствует ее движению в принимающую группу, будет расти неприспосабливаемость.
7. Проницаемость "принимающей" группы: вместе с ростом степени, с которой принимающая (рецепиентная) группа протестует, негодует или противится движению маргинальной личности в ее ряды, будет расти неприспосабливаемость. Как отмечал Мертон, маргинальна та личность, которая "хочет покинуть одну группу членства ради другой, к которой ей социально закрыт доступ".
8. Направление идентификации: чем больше равнозначность идентификации личности с двумя вышеназванными группами, тем более высокая степень неприспосабливаемости. Это случай, когда личность, которая участвует в двух культурах, будет переживать маргинальность, только если она идентифицирует себя одновременно с обеими. Позиция довольно сложная. Пути ее разрешения исследователи рассматривали в разных ситуациях. Одно из предположений — более устойчивая идентификация с той или иной группой будет помогать разрешению конфликтов, присущих маргинальности. Другая точка зрения — двойная идентификация может иметь результатом скорее обогащение, чем конфликт.
9. Добровольная (сознательная) природа позиции: чем больше степень добровольности, с которой личность пошла на занятие позиции, делающей ее маргинальной, тем меньше степень неприспосабливаемости. Вынужденное занятие маргинальной позиции может заведомо иметь более разрушительные социальные и психологические последствия для индивидуумов и групп, чем маргинальность, навязанная свободным выбором. Этот вопрос стоит особенно остро в структурной (социальной) маргинальности. Он связан с регулированием тех условий, в которых происходит маргинализация отдельных сегментов населения, вынужденных создавать чрезвычайно сплоченные субкультуры. Особую важность приобретает социальная политика государства, направленная на сокращение масштабов недобровольности (вынужденности) создания маргинальных позиций.
Таким образом, изложенная система измерителей включает в себя различные виды ситуаций, порождающих маргинальность, факторов, стимулирующих ее глубину или смягчающих ее. Можно признать ее определенную ценность для классификации и исследования различных условий и типов маргинальности, несмотря на то, что социологические и социо-психологические "измерители" представлены в одном ряду.
Как считает Манчини, среди многих вопросов, которые продолжат ее усовершенствование, большое значение имеют следующие:
- в какой степени политические, экономические и социальные изменения связаны с культурной маргинальностью и маргинальностью социальной роли?
- что происходит, если индивиды и группы переживают сложные (многочисленные) маргинальные состояния?
- какие типы маргинальных позиций имеют своим результатом социально конструктивное или деструктивное поведение, личный подъем или ослабление, активные или пассивные реакции?
Ответы на эти и другие вопросы, как отмечает далее этот автор, помогут «вытащить» концепцию маргинальности из болота путаницы и сделают ее более сильным теоретическим инструментом для анализа общества.
Непрекращающийся интерес к феномену маргинальности подтверждается выходом в последние годы монографий, посвященных его рассмотрению .
Судя по публикациям, появившимся в 90-е годы, исследования маргинальности развиваются за рубежом в указанных традициях. Среди аспектов: маргинализация в странах "третьего мира" ; маргинальные окраинные, депривированные группы ; маргинальность как культурный феномен .
Обзор истории и развития термина «маргинальность» в западной социологии позволяет сделать следующие выводы. Возникнув в 30-е годы в США как теоретический инструмент для исследования особенностей протекания культурного конфликта двух или более вступающих во взаимодействие этнических групп, концепция маргинальности утвердилась в социологической литературе и в последующие десятилетия в ней обозначились различные подходы. Маргинальность стала пониматься не только как результат межкультурных этнических контактов, но и как следствие социально-политических процессов. В результате достаточно четко выделились совершенно различные ракурсы понимания маргинальности и связанных с этим комплексов причинно-следственных процессов. Их можно обозначить ключевыми словами: "промежуточность", "окраинность", "пограничность", по-разному определяющих основные акценты в изучении маргинальности.

В целом в изучении маргинальности можно выделить два основных подхода:
- изучение маргинальности как процесса перемещения группы или индивида из одного состояния в другое;
- изучение маргинальности как состояния социальных групп, находящихся в особом маргинальном (окраинном, промежуточном, изолированном) положении в социальной структуре как следствия этого процесса.
Своеобразие подходов к исследованию маргинальности и понимания ее сущности во многом определяются спецификой конкретной социальной действительности и тех форм, которые данное явление в ней приобретает.
Будучи принятой в западноевропейской социологии преимущественно как структурная (социальная), концепция маргинальности служит в основном для обозначения явлений, связанных с изменениями в социальной структуре в результате социальной мобильности, и употребляется в основном для обозначения социальных групп, исключенных из системы общественного разделения труда и находящихся "на краю" общества, для исследования социальных условий, приводящих к образованию таких групп. Это связано с определенной стабильностью и преемственностью социальных структур, которая позволяет локализовать явление маргинальности достаточно четкими "окраинными" социальными группами, традиционно определяемыми как объекты социального контроля со стороны государства.

1.2. Теория маргинальности в современной отечественной социологии
Выше было показано, как в результате функционирования и эволюции термина в меняющихся социальных условиях усложнялись подходы к изучению самого феномена маргинальности. Современная российская действительность также вносит свои коррективы в смысл и содержание понятия "маргинальность", которое все чаще стало появляться на страницах газет, публицистических и научных изданий, разного рода аналитических обзоров.
Главной особенностью, благодаря которой мы не можем принять полностью концепцию маргинальности в ее сложившемся виде, и в то же время вынуждены прибегнуть к ее потенциальным эвристическим возможностям в исследованиях современных процессов российской действительности, является кризисное, пограничное состояние общества, находящегося на историческом разломе, границе двух общественных систем. Проблему изучения именно такого состояния общества еще в 1989 году поставил Ю. Левада: "Период, переживаемый сегодня советским обществом, характеризуется глубоким разломом социальных структур, который приводит к обнажению скрытых пружин и механизмов жизни общественного организма... Это сложное время можно было бы считать благодатным для анализа текущих процессов, а также для понимания природы социальных явлений, — если бы в распоряжении нашего обществоведения имелись достаточно надежные орудия исследования таких ситуаций... Представляется, что здесь главная трудность — в неразработанности самого методологического инструментария социальной мысли, причем не только нашей. Социология имеет достаточно большой опыт изучения "готовых", сложившихся общественных структур, взаимодействия и баланса их компонентов. Значительно менее изучены неравновесные, несбалансированные взаимосвязи, которые характерны для процессов перелома, перехода к новым социальным структурам и типам общественной организации" . Состояние общества в тот период Левада вполне справедливо сравнивал с глубокой революционной ситуацией, историческую аналогию которой он усматривал в ситуации в нашей стране лета — осени 1917 года.
Сегодня происходит последовательное углубление на разных этапах этих процессов и тенденций. Оценки ученых — их современников вряд ли можно считать только лишь мрачными метафорами. Как отметил Н.И. Лапин, Россия переживает универсальный социокультурный кризис. "Разрушение Союза породило множество трещин в общественном теле самой России — вертикальных (производственно-отраслевых, социально-профессио-нальных) и горизонтальных. Эти трещины столь многочисленны и опасны, что позволяют говорить о кризисе интеграции — одном из глубочайших за всю историю" . Особенность ситуации в том, что кризис идентичности в России сопряжен с ходом радикальных реформ. "Реформы воздействуют на кризис, но не так, как ожидалось... Взаимодействуя, они искажают динамику друг друга, ведут к неожиданным результатам. Это свидетельствует о том, что пока не возник механизм саморазрешения кризиса, его патологический характер сохраняется" . 
И сегодня в гораздо большей степени перед нами не структура общества, как "некое стабильно функционирующее целое", а "поток, лавина, обвал, подвижка целых социальных пластов, а то и континентов" . Наше общество переживает системный кризис, поразивший все его структуры. Дополняя дюркгеймовскую характеристику аномии (отсутствие четкой системы социальных норм, разрушение единства культуры, вследствие чего жизненный опыт людей перестает соответствовать идеальным общественным нормам) — можно сказать, что ведущим признаком кризиса является "стихийное" разрушение социальных структур — социальных, экономических, политических, духовных.
Динамичные, необычайно спрессованные во времени и пространстве изменения российского общества побуждают исследователей современного социума заглянуть в арсенал терминов и понятий для его изучения, по-новому отнестись к тем из них, которые ранее употреблялись совсем редко, пересмотреть старые ярлыки и, найдя в них необычный ракурс, дать новые метки. Такова судьба и термина "маргинальность" — одного из "модных словечек" нашей переходной эпохи.
В советской социологической литературе проблема маргинальности изучалась недостаточно, главным образом, в связи с проблемами адаптации, социализации, эталонной группы, статуса, роли . Это отразилось на разработанности понятия в применении к нашей действительности. Можно привести в качестве примера попытку описать маргинальность социальной роли в работе М.В. Темкина . Исследуя социальную структуру хозяйственного механизма, он обращает внимание на отличительную особенность управленческих кадров среднего звена — их маргинальное положение в социальной структуре производства — на границе двух социальных групп: производственных рабочих и высшей управленческой администрации, в результате чего данная группа зачастую оказывается на стыке противоположных интересов, которые невозможно реализовать одновременно. 
Интерес к проблеме маргинальности заметно возрастает в годы перестройки, когда кризисные процессы начинают выносить ее на поверхность общественной жизни. 
Многозначность, многоаспектность понятия маргинальности, его глубина и наддисциплинарность не могли не привлекать внимание исследователей современных социальных процессов. Обращение к теме маргинальности начинается с углубленного исследования этого феномена в русле общепринятых концепций и постепенного осмысления его в контексте современной российской реальности. Стремительное изменение последней существенно меняет акценты в формировании взглядов на «российскую маргинальность» до рубежа 90-х годов (на «взлете» перестройки), после «революционной ситуации» 1991 года и после некоторой стабилизации процессов трансформации в середине 90-х.
Следует отметить, что традиция понимания и использования самого термина в отечественной науке связывает его именно со структурной маргинальностью, т.е. концепцией, характерной для Западной Европы. Примечательно, что одна из первых крупных работ отечественных авторов «На изломе социальной структуры» (упоминавшаяся выше), посвященных маргинальности, вышла в 1987 году и рассматривала эту проблему на примере стран Западной Европы.
Особенности современного процесса маргинализации в странах Западной Европы связывались прежде всего с глубокой структурной перестройкой системы производства в постиндустриальных обществах, определяемой как последствия научно-технической революции. В связи с этим интересно привести выводы о характерных чертах и тенденциях маргинальных процессов в Западной Европе, сделанные в вышеупомянутой работе (еще и потому, что в них можно угадать основные контуры современной ситуации нашей действительности):
- основная причина развития маргинальных процессов — кризис занятости;
- маргиналы в Западной Европе — это сложный конгломерат групп, в который наряду с традиционными (люмпен-пролетариями) входят новые маргиналы, характерными чертами которых являются высокая образованность, развитая система потребностей, большие социальные ожидания и политическая активность, а также многочисленные переходные группы, находящиеся на различных этапах маргинализации и новые национальные (этнические) меньшинства;
- источник пополнения маргинальных слоев — нисходящее социальное перемещение групп, еще не отторгнутых от общества, однако, постоянно теряющих прежние социальные позиции, статус, престиж и условия жизни;
- в результате развития маргинальных процессов вырабатывается особая система ценностей, для которой, в частности, присущи глубокая враждебность к существующим общественным институтам, крайние формы социального нетерпения, склонность к упрощенным максималистским решениям, отрицание любых видов организованности, крайний индивидуализм и т. д. При этом отмечается, что свойственная маргиналам система ценностей может распространяться на широкие общественные круги, вписываясь в различные политические модели радикального (как левого, так и правого) направления, и влиять на политическое развитие общества .
В дальнейшем маргинальность осознается как социальный феномен, характерный именно для нашей реальности. В совместной советско-французской работе («50/50: Опыт словаря нового мышления»), появившейся в 1989 году, Е. Рашковский находит тот ракурс проблемы маргинальности, который больше всего волновал советское общество в первые годы перестройки. Он связан с начавшимся на переломе 70 — 80-х годов активным процессом становления так называемых «неформальных» общественных движений. По мнению автора, они были призваны выразить интересы маргинализированных групп. Очень образно выглядит его замечание о созвучии термина «маргинальный» с санскритской категорией «марга», означающей свободно отыскиваемый человеком духовный путь. Исходя из того, что «маргинальный статус стал в современном мире не столько исключением, сколько нормой существования миллионов и миллионов людей» , концепция маргинальности становится ключом к поиску парадигмы плюралистичного, толерантного общежития. Таким образом подчеркивается политический аспект проблемы, имеющий «принципиальное значение для судеб современной демократии» .
Особенно ярко тема маргинальности прозвучала в полемически-публицистической постановке в работах Е. Старикова , опубликованных в конце 80-х годов. Эта проблема исследуется скорее как политическая. Советское общество предстает маргинализированным изначально, фактом маргинального «первородства» (революция, гражданская война). Источники маргинализации — массовые процессы мобильности и формирование «азиатской» парадигмы общественного развития, разрушение гражданского общества и господство редистрибутивной системы (которую автор называет «социальной имитацией»). Действие указанных факторов приводит к производству и воспроизводству маргинальных масс, которые Е. Стариков отождествляет с «охлосом», чернью, люмпенами. Процесс маргинализации на современном этапе автор представляет как процесс деклассирования, идущий с верхнего «социально-психологического этажа» (Е. Стариков называет эту модель инвертированной ). Иными словами, размывание социальных связей и потеря социально-классовых позиций имеет скорее не экономическую, а социально-психологическую основу — разрушение профессионального кодекса чести, трудовой этики, потерю профессионализма. По этому признаку выстраивалось весьма умозрительное представление о советском обществе маргиналов. Антитезой таковому провозглашалось гражданское общество с нормальными человеческими связями, представлявшее в идеале главную, конечную цель перестройки.

Явная полемическая заданность этих работ делает их открытыми критике. Тем не менее, можно отметить очень удачную характеристику маргинальности у Е.Старикова: он отмечает ее объективную нейтральность в отношении оценок (негативных или позитивных) и в то же время ее поливекторность. По своей сути это "лишь процесс перекомпоновки социальной мозаики, когда значительные по объему людские массы переходят из одних социальных групп в другие", "болезнь роста социального организма" . В то же время утверждение автора о том, что советское общество было сплошь обществом маргиналов, не могло, на наш взгляд, иметь действительного основания хотя бы потому, что, пережив маргинальность ситуаций революции и войн, оно в 50 — 80 годы сложилось как достаточно устойчивый социальный организм с определенной социальной структурой, и в данном случае утверждение о нашей всеобщей маргинальности можно было бы понимать скорее всего как публицистический образ. 
В таком же политизированном ключе исследует «маргинальный комплекс нашей революции» (1917 года — авт.) Б. Шапталов . Маргинализация рассматривается в тесной связи с распространенной в то время сталинской темой. Этот процесс детерминирован победой «маргинально-люмпенского блока» во главе со Сталиным, правлением «маргинальной бюрократии» и «маргинальной интеллигенции», отождествляемых автором с люмпенством. Маргинальность, соответственно, отождествляется с «идеологией плебса» (т.е., с конгломератом патриархально-общинных ценностей, государственного патернализма, антииндивидуализма и эгалитаризма).
Нельзя не отметить, что сильный публицистический заряд, новый взгляд на наше общество сыграли свою роль в разработке концепции маргинальности в современных российских условиях. Отягощенное политизированной заданностью представление о маргинальности довольно быстро сменяется новыми подходами и точками зрения, что было вызвано потребностью в серьезном научном анализе проблемы. 
В 90-е годы появляются новые публикации, посвященные проблеме маргинальности. Прежде всего, ряд диссертационных работ . Это — свидетельство открытого современной ситуацией "белого пятна" в отечественной социологии и потребности его "заполнения".
Первая половина 90-х годов характеризовалась развитием двух основных подходов. При этом следует заметить, что попытка выработки новой концептуальной модели маргинальности предпринималась в основном в рамках философского подхода.
Так, В.Шапинский делает вывод о том, что маргинальность в собственном смысле этого слова является культурным феноменом; использование этого понятия в других сферах знания приводит к непродуктивному расширению объема понятия. Характеризуя сам феномен культурной маргинальности, автор акцентирует внимание на "включенности субъекта (индивида, группы, сообщества и т.д.) в социальную структуру общества, в политические институты, экономические механизмы и "нахождении" его, в то же самое время, в пограничном, пороговом состоянии по отношению к культурным ценностям данного социума" . Главными недостатками социологического подхода В.Шапинский считает сведение проблемы маргинальности к проблеме существования индивида или группы на границе двух или более социальных структур данного социума и локализации феномена маргинальности в рамках определенных групп, субкультур. По его мнению, это обедняет сущность понятия маргинальности, делая его характеристикой девиантного поведения, а объектом анализа маргинальности — определенные социальные группы.
"Ограниченности" социологического подхода автор противопоставляет культурологический подход к маргинальности как к определенному типу отношений, "что и обусловливает подвижность категории, которая поэтому не может быть "фиксированным" качеством той или иной группы" . Интересным представляется также вывод о том, что "свободное пространство между структурами мы имеем все основания считать маргинальным пространством, а существующее в нем — маргинальной сущностью" . Это дает новую "стартовую площадку" для углубления возможностей концепции.
Попытка показать еще одну грань теории маргинальности — взгляд на маргинальную личность, — была сделана Н.О. Навджавоновым. Он рассматривает маргинальность как проблему личности в контексте социальных изменений. Маргинальная личность — теоретическая конструкция, отражающая процесс плюрализации типов личности в результате усложнения общественной структуры, усиления социальной мобильности, призванная помочь изучению современного развития человека. Автором приведены следующие характеристики маргинальной личности: интериоризация индивидом ценностей и норм разных социальных групп, социокультурных систем (нормативно-ценностный плюрализм); поведение индивида в данной социальной группе (социокультурной системе) на основе норм и ценностей других социальных групп, социокультурных систем; невозможность однозначной самоидентификации индивида; определенные отношения "индивид-социальная группа" ("социокультурная система") (т.е. исключение, частичная интеграция, амбивалентность индивида) .
Автор пытается расширить подход к определению маргинальности в ее личностном аспекте, предлагая рассматривать проблему "в свете различных аспектов социального определения человека: человек как трансисторический субъект; как персонификация общественных отношений определенной эпохи" . Маргинальный субъект представляется как результат разрешения объективных противоречий. "Векторы дальнейшего развития таких субъектов будут иметь различную направленность, в том числе и позитивную — в качестве моментов формирования новых структур, активных агентов нововведений в различные области общественной жизни" . Работа имеет характер постановки проблемы в современных российских условиях.
Интересна и оригинальна идея А.И. Атояна о выделении всего комплекса знаний о маргинальности в отдельную область знания — социальную маргиналистику как междисциплинарный синтез в широкой исследовательской области. Свою мысль автор строит исходя из того, что "будучи явлением многоаспектным и по самому своему определению пограничным, маргинальность как предмет гуманитарного исследования выходит за строгие рамки отдельно взятой дисциплины" , поскольку проблема переходных явлений актуальна во многих отраслях знания — социологии, культурологии, политологии, лингвистике, третьемироведении и др. Другая важная проблема, которую видит автор, — необходимость определения и детальной разработки путей "демаргинализации". Безусловно, это очень важно в расстановке акцентов в онтологических и практических аспектах исследования явления. Автор признает всю сложность и подчас безуспешность попыток исчерпывающего определения содержания понятия "маргинальность". Он подчеркивает, что никакой устойчивой дефиниции ни у нас, ни за рубежом не существует. Тем не менее, А.Атоян дает свое определение маргинальности: под маргинальностью имеется в виду "разрыв социальной связи между индивидом (или общностью) и реальностью более высокого порядка, под последней же — общество с его нормами, взятое в качестве объективного целого" . Соответственно, процесс демаргинализации оценивается как совокупность восстановительных тенденций и мер по отношению ко всем видам социальных связей, усложнение которых возвращает устойчивость социальному целому . И в этой связи актуален призыв автора против мифологических и метафорических толкований понятия «маргинальность», которые могут стать «идейной подготовкой общей социальной катастрофы». Таким образом, перед нами одна из наиболее распространенных в социологии позиций — взгляд на маргинальность прежде всего как на социальную изоляцию, и она, безусловно, актуальна в нашей действительности.
В дальнейшем, развивая идею демаргинализации, А. Атоян останавливается на разработке проблемы правового механизма этого процесса. Эта проблема заключается прежде всего во взаимодействии «маргинального права» и аномического общества. «Маргинализация права» означает «ущербный тип правосознания и правового поведения, воплощающий переходную форму общественного сознания» . Суть маргинального права определяет переход к новой правовой культуре, появление переходных форм юридических отношений. Восстановление нормального права невозможно из-за аналогичного процесса в социальной структуре. Это обусловливает тезис автора о том, что маргинальное право и процесс становления правового государства носят долговременный характер . Маргинальное право — объективное явление маргинальной ситуации, но оно может сдерживать процесс демаргинализации, увеличивая маргинализацию и аномию. Это проявляется в «суверенизации», «войне законов», «правовом нигилизме», «попрании прав» и т. д. Выход из этого тупика — «в решительном наступлении на нищету, бедность, социальное неравенство, а значит, и на маргинальное право» .
В это же время появляется новая работа Е. Старикова, анализирующая современные процессы в социальной структуре . Более позднюю концепцию этого автора отличает то, что главным критерием маргинальности в современном российском обществе определяется размытое, неопределенное состояние его социальной структуры (скорее «своеобразной суспензии -дисперсной системы»). Автор приходит к выводу о том, что “ныне понятие «маргинализация» покрывает практически все наше общество, в т.ч. и его «элитные группы»” . Маргинальность в современной России, во-первых, вызвана массовой нисходящей социальной мобильностью и ведет к нарастанию социальной энтропии в обществе. Во-вторых, понятие маргинальности теряет свой дифференцирующий характер — “выделять маргиналов просто как структурный элемент, противоположный «немаргиналам», уже не имеет смысла” . Маргинализация становится главной характеристикой состояния современной социальной структуры российского общества, определяющей все остальные черты классогенеза в России.
В рамках собственно социологического подхода проблема маргинальности затрагивалась и исследовалась чаще всего фрагментарно. Социологический подход выделяет в ней прежде всего те стороны, которые связаны с изменениями в социально-экономической структуре, с трансформацией субъектов общественной жизни в новые. Это имеет прямую связь с тем, что в прежней социальной структуре "слишком мало элементов, соответствующих современной рыночной экономике" . Резкое изменение положения одних, "выпадение" других социальных элементов составляет, по сути, основу процесса маргинализации, являющейся "наиболее сложной политической проблемой, которую несет перестройка структуры хозяйства и переход к рынку" .
Особенности образования маргинальных позиций в это время связываются с массовой десоциализацией и ресоциализацией, потерей прежней самоидентификации и неопределенностью социального статуса. Н.И. Лапин выделяет также промежуточную маргинальную позицию в ценностных ориентациях .
Социальные процессы, определяющие специфику маргинального статуса, усложнили состав затронутых маргинализацией групп. В их числе прежде всего называют категории беженцев, безработных, мигрантов. В одной из публикаций качества маргинальных групп были отмечены у частных предпринимателей, использующих наемный труд, субъектов малого бизнеса на индивидуальной и семейной основе, в т. ч. фермеров, члены трудовых товариществ . Это вполне логично, если признать одним из основных критериев неопределенность социального статуса и связанные с этим проблемы самоидентификации.
Анализ процессов социального расслоения, проведенный Институтом социологии РАН в 1993 году, позволил определить новые критерии в оценке маргинальных слоев, образующихся в результате этого процесса. Один из них — работники умеренно автономного труда (состав: специалисты в городе, руководители, в т.ч. высшего уровня, новые слои, рабочие, служащие, ИТР). Основание: в этой группе отсутствует определенная направленность автономии труда, т. е. работники этого типа могут иметь как большие возможности продвижения, так и никаких . 
Предпринимались попытки рассмотреть маргинальность в качестве набора социально-психологических характеристик, развивающихся под влиянием безработицы как "фактора социального исключения, при котором утрата профессионального статуса влечет за собой ухудшение позиции индивида в его референтных группах" .
К середине 90-х годов исследования и публикации по проблеме маргинальности в России набирают количественный рост и перерастают на новый качественный уровень. Развиваются заложенные в начале перестройки три основных направления, которые определяются достаточно четко.
Публицистическое направление. В качестве примера можно назвать работу И. Прибытковой . Опубликованная на Украине в 1995 году, эта работа вполне в духе традиции, начатой еще в конце 80-х годов. Первая часть статьи представляет собой обзор ранних американских исследований маргинальности (маргинальной личности) и некоторые основания для интерпретации маргинальности как характеристики "социально поляризированного общества", который мог бы послужить введением в научный анализ проблем маргинальности в "социально поляризированном обществе". Однако он становится лишь приложением к рассуждениям автора о том, что в публицистике конца 80-х годов (Е. Стариков, Б. Шапталов) можно было бы назвать "маргинальным послеоктябрьским комплексом", изложенным в присущем этому жанру стиле. 
Социологическое направление. Основная часть работ по маргинальности сосредотачивается на анализе этого явления в социальной структуре. В этом направлении работали ряд диссертантов . Интересен анализ маргинальности в сфере труда в условиях перехода предприятий на новые принципы работы, предпринятый С. Краснодемской. Основная проблема, которую ставит автор, — пути и организационные формы абсорбции (поглощения, временного удержания) «маргинально отвергнутого населения» в условиях изменения структуры занятости. Выводы автора позволяют говорить о социально-профессиональной маргинальности как следствии новых экономических процессов. З.Х. Галимуллина рассматривает маргинальность как следствие универсальных характеристик структурных преобразований. Она выделяет два типа маргинальности — маргинальность-переходность и маргинальность-периферийность. Расширение маргинализации — следствие деструктивного этапа социальной трансформации, альтернативой которому автор видит реинтеграционные процессы в обществе. Оптимистическая перспектива проблемы видится автором в приобретении маргиналами нового статуса, социальных связей и качеств. Одновременно делается пессимистический вывод о нарастании процессов маргинализации в обществе в ближайшие годы. В.М. Прок, рассматривая маргинальность как явление социальной стратификации, уточняет различие понятий маргинальности и маргинализации. Маргинализация, по ее мнению, представляет собой процесс смены субъектом одного социально-экономического статуса на другой, или процесс распада одних социально-экономических связей и зарождение новых. При этом автор выделяет два направления, обусловленные восходящей и нисходящей мобильностью. 
В 1996 году вышла первая работа, целиком посвященная социологическому анализу этого феномена. Автор, анализируя историографию понятия, обобщает специфику различных подходов и представляет свое видение двухуровневого и многоаспектного характера маргинальности в России, ее связи с особенностями мобильности в переходном и кризисном обществе . 
Можно отметить также ряд публикаций, развивающих проблематику исследований маргинальности в указанном направлении. З.Т. Голенкова, Е.Д. Игитханян, И.В. Казаринова обосновывают модель маргинального слоя среди работающего населения и попытку определения количественных характеристик . Основным критерием маргинализации авторы признают утрату индивидом субъективной идентификации с определенной группой, сменой социально-психологических установок. Показывая перспективы потенциальной маргинальности, авторы исследуют стратегии поведения различных групп, выделенных по этому критерию. А.В. Заворин, рассматривая маргинальность в связи с процессами дезорганизации социальных систем, определяет ее как "точки разрыва" в трех смыслах, представляя ее как феномен пограничных явлений социальной структуры; разрыва социальных связей; затруднений при идентификации . Главная проблема, которую ставит автор, обратимость/необратимость маргинализации, пути и возможности демаргинализации. Один из них — "социальное лечение" маргинальности как болезни на ранних стадиях маргинализации общества; другой — сужение границ "маргинального прорыва", управляемость конструктивного направления маргинальности, формирующейся как сила, способная изменить положение дел в депрессивной или переломной общественной ситуации. В статье И.П. Поповой ставится проблема маргинализации экономически и социально активного населения, для которых вводится понятие новых маргинальных групп (постспециалисты, новые агенты, мигранты). Маргинальность рассматривается в основном как феномен вынужденного радикального изменения социального статуса больших групп населения, изменения социально-профессиональной структуры общества в результате кризиса и реформ. Автор уточняет некоторые теоретические вопросы: критерии, степень, закономерности и перспективы преодоления маргинальности, 
Культурологическое направление. Публикаций в этом направлении отмечено немного. Интерес представляет работа Ю. М. Плюснина, описывающая классическую ситуацию маргинальности на примере взаимодействия этносов малых народов Севера с "вмещающей" культурой русского этноса . Эта ситуация рассматривается как следствие естественного процесса расширения и углубления взаимодействия культур, интенсификации межкультурных контактов в результате интеграции региональных экономик. Автор анализирует внешние и внутренние предпосылки и факторы развития личности по маргинальному типу в процессе социализации. Противоречия обусловливаются большой дистацией между совмещением традиционной и институционализированной моделями воспитания, совмещение которых происходит в процессе социализации. Ю.М. Плюснин описывает последствия патологической по характеру социализации представителей малых северных народов, выражающиеся в "обобщенной — личностной, поведенческой, установочной, ценностной — деформации индивида", феномен "вторичной аккультурации" маргинальной личности, приводящий к развитию типа неофита-националиста.
Ряд работ поднимает традиционную проблематику молодежи как маргинальной группы, рассматривая ракурсы ее процессов маргинализации в России. В качестве примера можно назвать публикацию Д.В. Петрова , А.В. Прокоп .
Следует отметить ряд пограничных тем, в которых можно увидеть потенциал взаимодействия с эвристическим полем концепции маргинальности. Это темы одиночества и нетипичности , разрабатывавшиеся соответственно С.В. Куртиян и Е.Р. Ярской-Смирновой. Определенные черты этого поля можно обнаружить в философской проблематике "аномального человека" — учащегося-инвалида, разрабатываемой В. Линьковым . 
Среди последних публикаций, посвященных рефлексии по поводу понятия маргинальности, — статья В. Каганского . Маргинальность трактуется прежде всего как "признак переходно-пограничной зоны", основа анализа — пространственный подход, в русле которого автор собирает "вопросы, сомнения, парадоксы касательно контекста и оснований маргинальности" . Одно из интересных замечаний, сделанное автором в результате своеобразной интеллектуальной борьбы с известной неопределенностью понятия и, возможно, дающее ключ к решению многих интерпретативных проблем: "Может быть, дело не в феномене, а в способе видения — и маргинален не предмет, а позиция, не видимое, а взгляд, не реальность, а ее миф…" .
Подводя итог многообразию современных взглядов на проблему, можно сделать следующие выводы. В начале 90-х годов явно растет пристальный интерес к этой проблематике. При этом сказались и отношение к ней как к теории, свойственной именно западной социологии, и публицистическая традиция. Тем не менее, констатация этого явления в нашем обществе, его специфические черты и масштабы, определяемые уникальностью ситуации "революционного перехода", определили потребность более четкого определения его параметров, теоретических подходов к его исследованию.
Ко второй половине 90-х годов складываются основные черты отечественной модели концепции маргинальности. Интересные и разнонаправленные усилия разных авторов, увлеченно работающих в данном направлении, привели к некоторым консолидированным характеристикам во взглядах на эту проблему. Центральным пунктом в смысловом определении понятия становится образ переходности, промежуточности, что отвечает специфике российской ситуации. Главное внимание направлено на анализ феномена в социальной структуре. Маргинализация признается широкомасштабным процессом, с одной стороны, приводящим к тяжелым последствиям для больших масс людей, потерявших прежний статус и уровень жизни, с другой, ресурсом формирования новых отношений. При этом процесс этот должен быть объектом социальной политики на разных уровнях, имеющей различное содержание в отношении различных групп маргинализированного населения.



2. Маргинальность как предмет дискуссий (вариации на тему критики)

Первоначальные обсуждения замысла настоящей книги носили характер довольно бурных дискуссий. Чтобы дать о них представление, нам показалось небезынтересным привести одно из наиболее критических выступлений на первом же обсуждении и варианты рассуждений-ответов, которые оно спровоцировало. Они представляют собой образцы «теоретических метаний» их авторов.

2.1. «Маргинальность» как категория социологического анализа 
Я представлю здесь некоторые размышления «ползучего эмпирика» по поводу эвристичности и объясняющей силы понятия «маргинальность». 
Необходимо заметить, что прежде в своей практике я не использовала эту категорию анализа. При том при всем, что практически все, кого я исследовала, так или иначе могут быть названы маргиналами: уволенные из армии военные; экономические «челночные» мигранты, торгующие на рынке; этнические меньшинства; контрабандисты; проститутки и т.д. . Более того, сейчас я занимаюсь проектом почти буквально связанным с темой: исследую людей ad marginum, живущих на окраине – на границе России с Эстонией и Финляндией. Тем не менее эта категория анализа оставалась как-то за пределами моего внимания, не была функциональна для исследований, не помогала объяснить социальное поведение людей. 
Для того чтобы сориентироваться в теме, я обратилась к словарям, энциклопедиям и справочникам. Меня удивило то, что в свежих социологических handbook-ах (и англо-, и германоязычных) вообще не встречается понятие «маргинальность». Его нет ни в американском Handbook of Socioilogy, ed. by N.Smelser (1988), ни в английском Dictionary of Sociology, td. By N.Abercrombie, S.Hill, B.Turner (1994), ни в немецком Woerterbuch der Soziologie, ed. by Karl-Heinz Hillmann (1997), Companion Encyclopedia of Antropology, ed. by T.Ingold (1998) и т.д. В этих изданиях в индексе ключевых слов «маргинальность» и ее производные встретились лишь два раза. Один раз в разделе «Политическая экономия», другой – в разделе «Здоровье». Понятно, что мой поиск был ограничен рамками нашей библиотеки . Встречались другие понятия, близкие по характеру и содержанию феномена, но имеющие несколько иной смысловой оттенок. В немецкой литературе это периферийный человек, а в англоязычной литературе это, прежде всего, аутсайдер. 
Более того, в современной западной социологической литературе (я имею в виду не справочную или общетеоретическую литературу, а скорее связанную с конкретными социологическими исследованиями, в частности по мигрантам) я практически не встречала случаев, где бы использовалось понятие «маргинальность». Скорее активно эксплуатировались производные от слова: во-первых, в качестве определения при ключевом слове (маргинальная позиция, статус, ситуация и т.д.), характеризующее эту позицию или статус; или как действие (кто-то кого-то маргинализует/маргинализирует). Конечно, есть некоторая традиция словоупотребления, которая объясняет нам или отсылает к тому, что имеется в виду под «маргинальностью» – все мы понимаем, что маргинальная позиция – это позиция периферийная, далекая от центральной. Тем не менее «маргинальность» не как название (называние) социального феномена пограничности, а в качестве аналитической категории, объясняющей социальные действия людей, мне не встречалась. 
Ситуация в отечественной социологической литературе, на мой взгляд, отягощена оценочным использованием понятия, его ангажированностью. Например, достаточно вспомнить статью Старикова в журнале «Рабочий класс и современный мир», № 4 за 1989 г. Полагаю, что когда говорят, что все в обществе маргиналы, то это высказывание перечеркивает его смысл и лишает основания для функциональности понятия. Более того, теперь за ним стоят однозначные отрицательные каннотации, и все знают, что маргинал – это плохо, что-то сродни девианту. Благодаря активной эксплуатации (по делу и без дела) понятие во многом дискредитировано, как, например, менталитет или архетип. 
Конечно, нельзя говорить о каком-то анализе литературы, это скорее несистематические практические наблюдения. И ни в коем случае нельзя делать обобщения или какие-то выводы о том, что теория маргинальности уходит, неактуальна, неэвристична. Однако, на мой взгляд, она во многом потеряла свою объяснительную силу. И особенно это касается социологического осмысления трансформационных процессов, проходящих в России.
Некоторые предварительные замечания: во-первых, я как феноменолог, рассматривающий человека как деятельного субъекта, конструирующего собственный социальный мир, и я как «ползучий эмпирик», в своей исследовательской деятельности восходящий от конкретного к абстрактному, говорю прежде всего о маргинальном человеке, а не о маргинальности как о некотором социальном феномене. Во-вторых, условное деление теорий маргинальности на культурную (человек на стыке двух культур) и структурную (окраинные социальные группы), приписываемых к американской и европейским традициям соответственно, мне кажется необоснованным. Это связано с тезисом, что сегодня культура, независимо от предполагаемой социологом социально-экономической матрицы, принимает на себя роль основного структурирующего объекта, и таким образом становится главным инструментом объяснения текущих социальных трансформаций.
Последние исследования социальной структуры (я в основном знакома с германской традицией, например: Стефан Радин «Стиль жизни между анализом социальной структуры и культурологией», исследования У. Маттисенна и Р. Швенка, но можно вспомнить и исследование П. Бурдье о мильё) демонстрируют несостоятельность, недостаточность анализа социальной структуры через привычную триаду: профессия-образование-доход. Дифференциация структурная во многом есть дифференциация культурная, в этом смысле структурная маргинальность есть маргинальность культурная. 
Конечно, говоря о маргинальности, мы имеем в виду, прежде всего, пограничную ситуацию, момент и контекст перехода из одного качественного состояния в другое отдельного индивида или же сообщества. Феномен маргинальности означает существование некоторой социальной группы, которая может быть структурирована через условное соотношение центр/окраина.
Мне представляется очень иллюстративным примером прошлогодняя сенсация — фильм Петра Луцика «Окраина», в котором с весьма условной окраины («далекие» или «низшие слои») ходоки идут в Москву (идея центра, вершины пирамиды, сосредоточия власти) в поисках правды.
Итак, несколько тезисных соображений, почему маргинальность как категория социологического анализа малополезная в качестве объясняющей категории.
Во-первых, нестабильность общества, которая выражается в его быстрой переструктурации, подвижности социальной структуры. Даже если рассматривать социальную структуру традиционно с точки зрения модернистского проекта (через иерархию неравенств, закрепленных институционально, через призму профессия-образование-доход), то мы наблюдаем ее быструю трансформацию, дифференциацию прежних социальных групп и создание новых, их плавающий (неустойчивый) социальный статус и, важнее всего, сильная дифференциация доходов с неустойчивой подвижной структурой. В этой ситуации для понятия «маргинальность» основным вопросом становится – с чем соотносить, что есть «центр/вершина» и что есть «периферия/основание»?
Во-вторых, маргиналам приписывается (т.е в нашем определении они становятся маргиналами) разрыв прежних социальных связей и солидарностей, что должно бы вести к аномии. Но я как полевой исследователь этого не наблюдаю. Человек не может существовать вне социальных связей. Они не обрываются, они переструктурируются в соответствии с новой позицией человека в социальном пространстве. 
В-третьих (и это наиболее важно!). Сегодня мы наблюдаем возникновение большого числа, плюрализацию жизненных стилей (работа Л. Ионина, 1996 г.), которые и формируют уже горизонтальную социальную структуру. Социальное неравенство остается, но депроблематизируется. Каждая жизненная форма и каждый культурный стиль руководствуется собственной классификацией, внутренней иерархией (пример с азербайджанцами, которые в связи с избранными жизненными стратегиями имеют собственную «концепцию карьеры», свои представления о норме «что такое хорошо и что такое плохо», свое внутригрупповое представление о «центре» и «окраине» соответственно). А такие представления о неравенстве могут взаимно не транслироваться.
Кстати, маргинальность может стать «вредной» категорией в том смысле, что окраинные группы (признанные таковыми социологами) легитимируются как объекты социального контроля, социальной защиты. 
Наши исследования могут не просто рождать артефакты, и через участие в общественной дискуссии, влиять на так называемое «общественное мнение» или, того хуже, становиться основой социальной политики. Например, молодежь до сих пор считается социально незащищенной группой, в то время как намного успешнее всех прочих возрастных групп, ибо у нее больше прочих жизненных шансов и возможностей. 
Однако, я полагаю, что понятию «маргинальность» возможно вернуть аналитическую ценность, договорившись о его содержании и строго определив рамки его применения. Понятно, что при культурной плюралистичности современного общества каждый человек включен в различные социальные миры, во взаимодействие с различными эталонными культурными системами. Маргинальным человек становится в ситуации одновременного и однопространственного существования в контексте противоречащих друг другу социокультурных требований. Я предлагаю рассматривать маргинальность не как окраинное положение группы или «перекресток» двух культур, но как культурную инерцию, преодоление среды, исследуя формирование новых правил жизни, ценностей и, соответственно, границ новых социальных групп. 

2.2. Ответ 1. (Попытка директивы). О том, как можно заниматься социологией и как нужно использовать понятие "маргинальность"
Я попытаюсь систематизировать методологические представления исследователей, принимавших участие в обсуждении заявленной проблемы, и резюмировать некоторые консенсусные соображения относительно применимости понятия "маргинальности" в научном дискурсе. Первое, что следует отметить, термины "маргинальность" и "маргинал" представляют собой концептуальные определения. Концептуальные определения не соотносятся непосредственным образом с идентификацией наблюдаемых событий. Они нуждаются в операционализации с тем, чтобы через систему индикаторов и переменных исследователь мог диагностировать некоторую эмпирическую ситуацию и установить наличие и степень выраженности в ней изучаемого признака (в нашем случае – маргинальности).
В качестве теоретической категории это понятие было вызвано исследовательской практикой, которая нуждалась в сигнификации определенного явления, прежде не выделявшегося в качестве самостоятельного феномена в социальной жизни. Какие референции имеет понятие "маргинальность" в современной исследовательской практике, и в какой степени они трансформировались с момента, когда оно вошло в научный оборот? Мы можем выделить два ряда проблем, которыми характеризуется современное состояние концепции маргинальности и которые следует учитывать исследователям, работающим с этой категорией. 
Первая часть проблем категории "маргинальность" связана как с нормами употребления этого термина в современном научном дискурсе, так и с неопределенностью места в ряду других близких понятий. Следует остановиться на нескольких моментах этого аспекта темы.
1. Понятие "маргинальность" возникло для обозначения ситуации культурного перехода, когда нарушаются связи индивида или группы с культурной средой, в которой проходила их социализация. Теория маргинальных общностей возникла в 20-х годах (Р.Парк) и была развита Э.Соунквистом в конце 30-х. Центральной темой теории была двойственность самосознания людей, оказавшихся культурного и статусного перехода.
Последующее развитие социальной мысли породило множество смежных теорий, разрабатывавших близкие проблемы на более мощном теоретико-методологическом фундаменте. К ним можно отнести, например, теорию социализации и идею "дисфункции", теорию социальной мобильности, теории социальной идентичности и относительной депривации, проблематику адаптации и социальных ресурсов и т.д. Таким образом, смежные концепции оказались более удобными в работе, поскольку прорабатывали свое понятийное и проблемное пространство до уровня эмпирически верифицируемых терминов.
2. Развитие отраслевых и проблемно ориентированных направлений в социологии, произошедшее в результате социального заказа на специализированное социальное знание, вытеснило теорию маргинальности с занимаемой ею проблематики, не позволило ей расширить пространство своего влияния, оставив за ней только межэтническую проблематику. Исследователи социальной миграции (при этом — не обязательно культурной), социальных движений и революций, субкультур и контркультур и т.д. использовали более адекватный своим задачам и более проработанный категориальный аппарат структурного функционализма, феноменологии, социальной психологии и других направлений.
3. Экстраполяция термина на ситуации неопределенности вообще, привела к тому, что понятие "маргинальность" стало употребляться не в качестве научного термина, за которым стоит более или менее четко определенное смысловое пространство, а в качестве метафоры. Такая метафора используется в странных словосочетаниях, например, "маргинальный статус". Понятие "статус" предполагает определенные и устойчивые социальные связи в рамках социальной системы , это позиция в обществе, определяемая рядом характеристик . Основная же предпосылка маргинальности – утрата связей, состояние неопределенности отношений с общностями или индивидуальными субъектами; находясь в обществе, маргиналы пребывают фактически вне социальных связей и процессов . Осмысленность употреблению терминов можно придать, во-первых, четким определением, и, во-вторых, осознанным словоупотреблением. Например, словосочетание "маргинальный статус" имеет смысл в том случае, когда мы описываем явление групповой стабильности: социальные взаимоотношения, роли и позиции, прежде интерпретируемые как неудовлетворительные, становятся нормой, воспринимаются "типичными", "модальными", "нормальными"; люди перестают воспринимать свое положение в качестве девиантного и у них пропадает желание активными действиями переопределить ситуацию в лучшую сторону.
4. Метафорическая традиция употребления понятия вызвало к жизни еще один эффект, уже идеологического свойства. Уже не в строго научном, а в общесоциальном дискурсе термин стал оценочным ярлыком, которым маркировались все неблагополучные социальные группы, дабы подчеркнуть их проблемность для общества. В результате такого подхода группы, обозначенные как маргинальные, выступают, с одной стороны, в качестве объекта социальной политики, а с другой стороны, как объект для социального дистанцирования и уничижения. 
По-видимому этот модус существования концепции "маргинальности" связан с установками на предпочтение социального нормативизма, неприятие девиаций разного рода, проявляющихся у значительных масс людей, и определение их в качестве общественных проблем. В маргиналистике есть предпосылки к такого рода интерпретациям: в маргинальной ситуации социальные связи и взаимоотношения теряют ценностную и мировоззренческую подпитку; человек оказывается в ситуации множественности норм социального поведения, но он не умеет или не знает, как и какие из них можно применять в его положении. 

Вторая часть трудностей работы с категорией "маргинальность" связана с проблемами и условиями применения концепции в современном исследовательском контексте.
1. В условиях масштабных и динамичных социальных изменений многие социальные группы переживают изменение своего социального статуса, не всегда связанное с нисходящей мобильностью, но зачастую все равно болезненное и фрустрирующее. Кроме того, происходят и внутригрупповые трансформации, группы становятся не столь однородными, как прежде, и разные ее слои могут демонстрировать принципиально различающуюся динамику. В такой ситуации понятие "маргинальность" теряет свои идентификационные и дифференцирующие возможности, необходимые для проведения исследований. Становится невозможным по традиционному набору признаков указать, какая группа состоит из "маргиналов", а какая — нет. По значениям одного признака становится трудно предсказать характеристики другого, также связанного с понятием "маргинальность". Например, человек имеет статус потерявшего работу, зарегистрирован как безработный, но из этого совершенно не следует, что его материальное положение резко ухудшилось. Просто, потеряв работу, он получил свободное время для самозанятого труда.
2. В период интенсивных социальных изменений в ситуации перехода оказываются значительные массы людей; практически для них для всех такое положение связано с кризисом, в том смысле, что альтернатива оказаться в аутсайдерах, в неудачниках становится как никогда реальной. Кризисность переходной ситуации проистекает из-за недостатка ресурсов (личностных, социальных, материальных) у той общности, группы или отдельного индивида, столкнувшихся с необходимостью адаптации к переменам. Их жизненная ситуация чрезвычайно подвижна; предвидеть будущую динамику индивидов и групп без подробного изучения довольно сложно. Кроме того, возникает проблема критерия оценки: чему отдавать предпочтения – показателям социального статуса или же субъективным определениям, интерпретациям и переживаниям относительно своей позиции? Таким образом, возникает проблема социальной локализации явления "маргинальности". На мой взгляд, локализация маргинальных групп (выбор объекта исследования) происходит не в результате изучения признаков и соответствующих показателей, а в результате номинации – априорного обозначения тех или иных групп, как маргинальных.
3. Понятие "маргинальность", судя по современной практике употребления, оказывается несамостоятельным, оно используется в качестве предиката – логического сказуемого, указывающего на свойство некоторого объекта. Исходная нечеткость понятия открывает возможности для терминологических экспериментов, дает простор фантазии и необоснованным экстраполяциям. В результате становится непонятным, что скрывается за термином "маргинальность" — состояние сознания, процесс социальной или групповой динамики, кризисное состояние социальной интеграции, и чем этот термин в том или ином случае отличается от близких по смыслу – "фрустрация", "дезинтеграция", "статусная рассогласованность", "нисходящая мобильность" и т.п. 

Последнее, что хочется отметить после критического рассмотрения заявленной темы, связано с некоторыми позитивными предложениями. Существуют по крайней мере три крайние позиции в отношении категории "маргинальность". 
Первая: развитие социальной мысли в целом, социологии и социальной психологии превратило это понятие в научный артефакт.
Вторая: ограничить применение термина его исходной проблематикой, а именно, изучением проблем эмиграции, процессов культурной маргинальности (ситуация "на краю двух культур").
Третья: теория маргинальности и маргиналистика обладают достаточным эвристическим потенциалом для изучения транформирующихся обществ, в частности — России. 
Понятие "маргинальность" и связанные с ним производные употребляются в контексте рассуждений не просто о переходном состоянии, но о ситуации, в которой прослеживаются кризисные тенденции. По-видимому именно этим обусловлен повышенный интерес к концепции. Однозначного ответа относительно применимости и ее будущей судьбы дать невозможно, тем более невозможно придать ему директивный характер. Можно попытаться сформулировать некоторые пожелания и резюмировать изложенные выше соображения.
Во-первых, исследователю, работающему с этой категорией, необходимо представлять себе ее историографию. Это поможет ему операционализировать используемые понятия и употреблять их соответственно своим определениям, не подменяя содержания. 
Во-вторых, представляется целесообразным воздерживаться от интенсивного употребления терминов маргиналистики, заменять их на синонимы и другие теоретические эквиваленты там, где это возможно. Это поможет определить место понятий в ряду других терминов.
В-третьих, при операционализации понятий необходимо "дифференцирующий диагноз" с близкими по смыслу терминами, объясняя, почему в данном случае целесообразно применять именно понятия маргиналистики, и определяя, в каком контексте они используются – в структурном, культурном или личностном.
В-четвертых. По всей видимости, привлечение категорий маргиналистики представляется наиболее адекватным для тех случаев, когда исследователи могут констатировать наличие культурного разрыва, когда один и тот же агент меняет культурную среду своего обитания. В других ситуациях эти категории не могут выступать в качестве ведущих.
И последнее, пятое. При изучении кризисных проявлений социальных трансформаций, необходимо следовать простому методологическому приему: говорить о маргинальных группах можно только в отношении типологических групп, выделяемых в ходе исследования по определенным параметрам, а не о реальных социальных группах, существующих в обществе и взятых в качестве объекта изучения.
Возможно, в противовес традиции сегодняшнего дня, эти приемы помогут сделать практику употребления терминов маргиналистики более определенной и проявят их действительный эвристический потенциал. 

2.3. Ответ 2. (Попытка оправдания). О том, почему трудно заниматься социологией, не используя понятие "маргинальность"
Признавая вполне оправданной дискуссионность данного раздела, остается добавить размышления о том, что определяет актуальность и своеобразие понятия маргинальности в отношении нашей действительности. И сделать это в жанре, близком, скорее, к публицистике. Впрочем, стоит вспомнить, что "отец" понятия выдающийся социолог Роберт Парк был сначала журналистом, и возможно, на границе журналистики и социологии была высечена сия загадочная искра, не погасшая до сих пор. 
Действительно, хотелось бы понять, почему сейчас трудно обойтись без понятия маргинальности в исследовании, прежде всего, социальной структуры, и шире, трансформационных процессов в современной России. А это признаем, так или иначе, не только мы, небольшой коллектив авторов этой книги. Можно сослаться на целый корпус диссертационных работ (в основном, кандидатских) и массу публикаций 90-х годов, многие из которых приведены здесь в библиографическом списке. Публикаций, поднимающих самые разные темы, в которых слово "маргинальность" звучит в разных аспектах и значениях. Оно предстает, с одной стороны, как некий социальный миф, помечающий наше время, с другой, и все чаще и обоснованней — как вполне приемлемый теоретический инструмент для исследования структурных изменений и явлений. Можно по-разному оценивать эти попытки, но следует задуматься прежде всего над тем, что заставляет исследователей разных регионов и направлений, не сговариваясь, обращаться к этому концепту, как бы заново пересматривая его, дискутируя и признавая незавершенность этих дискуссий, в которых еще никому не удалось поставить общепризнанную точку. Что это за обстоятельства? По-моему, именно здесь ключ ответа на вопрос, почему трудно заниматься социологией, не используя понятие маргинальности.
Словом, не стоит отрицать очевидное, пусть и ссылаясь на вполне уважаемые словари. Концепция маргинальности оказалась на периферии западной социологии, исчерпав в какой-то момент свой эвристический потенциал. Но очевидное состоит в том, что понятие маргинальности востребовано нашим временем в нашей стране. 
Итак, почему же это понятие остается актуальным? 
Определяющим фактором является, конечно, интенсивность социальных изменений, характерных для нашего времени. История термина свидетельствует, что "востребованность" его определяется подобными ситуациями. Наиболее резкие перемены касаются следующих сфер: социально-профессиональной структуры, уровня жизни, ценностных норм. Происходящие в результате этого изменения всех статусных позиций, касающиеся больших групп людей, настолько глубоки и масштабны, что позволяют говорить о кризисной ситуации социокультурного разрыва, некой границы, преодоление которой означает формирование новых оснований для социальных связей и структур, в конечном итоге, их нового социального качества. Эти изменения, растягиваясь во времени, создают ситуацию промежуточности в неопределенной по длительности перспективе стабилизации. Словом, можно говорить об идеальном типе границы, межи — одного из значений латинского слова "margo". Что оставлено — известно, а как происходит переход, что его сопровождает и что в перспективе? Каковы способы и цена стабилизации и социальной гармонии, и где мера возможности превращения этой межи в границу, отсекающую значительные массы новообращенных социальных аутсайдеров?
Из этого следует другое обстоятельство, которое связано с поиском объясняющей исследовательской модели этих изменений. Возможно, это особенность российской социологии, определяемая потребностью в объединяющей конструкции познания социальной реальности. Для соединения разнообразных "кусков" стремительно изменяющейся социальной реальности — безработных, новых бедных, новых русских, челноков, беженцев и т.д. — в общую картину требуется некая общая основа. Концепция маргинальности в качестве таковой представляется удобным теоретическим инструментом. Не претендуя на познавательную универсальность, она может придать целостность определенному ракурсу, став одним из способов видения стремительных перемен и связанных с ними комплексов сложнейших социальных проблем.
Итак, пережив время подъема и упадка, концепция маргинальности на российской почве "нащупывает" то место в будущих направлениях развития социологии, которое наиболее перспективно для исследования социальной динамики. И здесь приобретает значимость ее гибкость, эластичность, многоаспектность исследовательского взгляда на вполне определенные процессы с разных позиций (в структуралистской, культурологической, ролевой или институциональной и других стратегиях). Привлекательны также возможности сочетания микро- и макроанализа, сосредоточение на микроанализе с целью пристального исследования явлений, возникающих на границе структур под влиянием макрофакторов. 
Здесь хотелось бы особенно подчеркнуть важную проблему, которая связана с необходимостью "исторической реконструкции" понятий и идей социологии, возникающей в контексте дискуссий о реконструкции самой социологии . Суть проблемы в том, чтобы "вписать" соответствующий концепт в контекст наличествующей социальной реальности адекватно и содержанию понятия, и особенностям и требованиям места и времени. В случае с понятием маргинальности задача усложняется — необходимо переосмыслить и его первоначальную неопределенность и многозначность, и длинный шлейф традиции, и требования современного его функционирования. 
Попробуем разобраться в том, что имеет значение для нашей действительности. 
Прежде всего, нужно признать, что представляет наибольший интерес понимание маргинальности как явления пограничности, переходности, означающее формирование новых социальных качеств трансформирующейся социальной структуры. Именно это направление обсуждается наиболее интенсивно. Важный момент — отказ от оценочности, априорного негативизма термина, особенно характерного для российской ситуации вследствие его интенсивной эксплуатации как политизированного социального мифа. Негативный или позитивный смысл имеет только социальная направленность маргинальных процессов, их конструктивные или деструктивные последствия.
Исследование маргинальности в данном направлении каждый раз требует уточнения основных критериев. Универсальными можно признать следующие: состояние перехода, определяемого как кризис; невключенность или неполная включенность индивида или группы в стабильно существующие структуры; разрушение прежних социальных норм (или невозможность следовать им), или отсутствие норм, определяющих поведение в новой ситуации.
При этом основной трудностью остается эмпирическая "ускользаемость" этой теоретической категории. Ее операционализация дает известный набор эмпирически верифицируемых конструктов — маргинальная ситуация, маргинальный статус (маргинальная позиция), маргинальная группа, маргинальная личность. На их проблематике фокусируется исследовательская практика.
И последнее. Важная функция понятия состоит в том, что оно определяет проблему, ведущий тип социальных изменений. Поэтому в попытках ограничить его употребление некими рамками нужно учитывать одну важную вещь. Она касается основного социального типа, репрезентирующего маргинальность в данное время и в данном месте. Каждое время перемен уникально и рождает свои типы "маргинального человека". Они очень разные. Это иммигрант, борющийся за свое существование в чужой стране. Это изгой, отброшенный на обочину жизни на своей родине. Это бунтарь, интеллектуал-одиночка, восстающий против косных порядков. В нашей стране и в наше время это тип социально и экономически активного человека, потерявшего свое место, положение, статус под влиянием внешних обстоятельств: реформ, кризиса, смены общественного строя. При всем различии этих типов, в них есть общее — существование на пределе, переломе цельности бытия. 
Следовательно, маргинальный человек — воплощение противоречий времени, символ трансформации общественных отношений. Трудно оценить эту конструкцию. С одной стороны, в ней проклятие эпохи перемен, поскольку это типизация наиболее болезненных проблем общества и страданий попавших в "сдвиг времени" людей. Но с другой — это ее надежда, поскольку миссия маргинального человека — творить новые образцы социального поведения и социальной практики, связывая прошлое и будущее. 
Итак, понятие маргинальности, как некая общая метка, помечает кризисные времена, эпохи перемен. В этом, возможно, объяснение того, почему сейчас на благополучном западе о концепции маргинальности благополучно забыли. Пришло к нам время вспомнить о ней. Возможно (и дай Бог, поскорее), придет время, когда мы о ней забудем. И будем заниматься социологией, не используя понятие «маргинальность».

2.4. Ответ 3. (Попытка объяснения). Кризис идентичности как способ самоорганизации пространства социального взаимодействия
Как-то приятели попросили меня посидеть один вечер с их четырехлетней дочкой. У меня есть достаточный опыт общения с маленькими детьми, поэтому на ее предложение «Давай поиграем!» я ответил — «Давай».
— Тогда ты будешь папой, а я твоей дочкой.
— Давай! — храбро согласился я.
— Папа, ты будешь Дедом Морозом, а я — Снегурочкой.
— Ладно, — с некоторым удивлением ответил я.
— Дед Мороз, давай, ты будешь Кощеем Бессмертным, а я — Бабой Ягой.
Мне пришлось и с этим согласиться.
Но когда моя сценаристка предложила мне быть Ваней, а ей — Таней, которые пошли в лес, я понял, что мой воспитательный опыт здорово обогатится, при условии, что до прихода приятелей я не сойду с ума. 
Так за одну минуту маленькая девочка задала мне четыре совершенно различные роли одновременно, не считая моей основной в тот момент — друга ее родителей. Естественно, я тут же в них запутался, был папой, когда, по ее мнению, должен быть Кощеем. Только я вживался в пламенный образ Кощея, как оказывался Дедом Морозом. Сложность для моего рассудка заключалась еще в том, что во время пребывания, например, Дедом Морозом, девочка совершенно не обязательно была Снегурочкой, а могла быть кем угодно из тех пяти ролей, которыми ограничилась ее фантазия в этот вечер, и ничуть не запутывалась в них.
Позже я спросил моих друзей, в какие игры они играют со своей дочерью, и выяснил, что в самые обычные: в дочки-матери, куклы, догонялки и др. Когда же я рассказал им о нашей игре, они очень удивились, поскольку ничего подобного у них раньше не было. 
Мне стало понятно, что установленные девчушкой странные правила нашей игры явились своеобразной защитной реакцией на ситуацию того вечера, которая для нее была неопределенной и тревожной. Еще бы — остаться на целый вечер одной с чужим, хотя и хорошо знакомым, дядей, с которым она никогда не оставалась прежде один на один. Чтобы избежать неопределенности (не было установленных ранее рамок наших отношений) и тревожности (не известно, чего можно ожидать от дяди), она интуитивно задала предложенными правилами игры еще большую неопределенность. Неопределенность уже для меня. Это позволяло ей лавировать и манипулировать нашим взаимодействием, в определенной степени делало ее свободной.
Приведенный пример показателен, так как позволяет обнаружить целый ряд существенных процессов, происходящих в рамках уже не межличностного, а социального взаимодействия в условиях неопределенности и тревожности.
* * *

То, что в обществе растет напряженность и тревожность, есть факт, не требующий особых доказательств и подтверждаемый любым репрезентатавным социологическим опросом. Как объяснить этот процесс? Существует множество равнозначимых объяснительных моделей постсоветского, постперестроечного социокультурного пространства, предлагаемых историками, социологами, философами, экономистами, экологами, физиками, – наверное, невозможно назвать научную дисциплину, которая не предложила бы собственную версию происходящего. Вероятнее всего, наиболее релевантной оказывается парадигма кризиса, в котором оказалось общество и который, соответственно, необходимо преодолеть. Для этого следует точно (а скорее логически непротиворечиво) установить диагноз «нашего кризиса», выписать рецепт и принимать лекарство, строго соответствуя этому рецепту. И дальше все очень просто: либо мы следуем рекомендациям и сценариям, предложенным с позиции какого-либо монизма/детерминизма (экономического, политического, культур-антропологического, военного...), либо общество ввергается в еще больший хаос, а кризис, «во имя» которого концептуализировалась действительность, все более углубляется. И дальше появляется новый, еще более модный рецепт/концепт, учитывающий уже в качестве одного из факторов нереализацию старого.
Признание наличия в обществе кризиса изначально задает ситуацию модернизма, требующую от социальных институтов борьбы за универсальность, однородность, монотонность и ясность, которые однозначно отождествляются с успешностью . А кризис в России нельзя не признать важной составляющей реальности — реальности модерна. Такой вывод влечет существенные последствия для рефлексирующего сознания. Все, что касается постмодернизма, постмодерна, неприменимо и неприемлемо для России. Тем самым вновь утверждается идея исключительности России, то есть углубляется ситуация модернизма. Попутно обратим внимание на интересный парадокс: чем активнее и последовательнее внедряются в нашу реальность западные социально-экономические модели, тем сильнее утверждается и подтверждается исключительность и принципиальная «непостмодерновость» России.
Так ли это? Можно ли понять феномен кризиса не в логике модерна? Положительный ответ на последний вопрос, разворачиваемый в статье, возможен при вписывании ситуации в совершенно иной контекст — контекст личного, личностного проектирования пространства социального взаимодействия. Исходная позиция заключается в том, что нельзя объяснять этап (процесс) воспроизводства кризиса в обществе макросоциальными (культурными, экономическими, политическими и др., то есть надличностными) причинами. На этапе воспроизводства у кризиса нет каузальности, он не есть глубинное следствие системных изменений социума. Кризис порождает сам себя и выступает как необходимый механизм самоорганизации жизнедеятельности и коммуникации людей. Изначально процесс социальной трансформации разрушает или значительно деформирует сложившиеся в обществе ко времени кризиса основные идентичности. В дальнейшем, в условиях тотального разрушения или смешения социокультурных связей, позволявших обществу быть единым, кризис Эго и социальной идентичности уже не воспринимается ни обществом, ни личностью как трагедия, как нечто аномальное, от чего необходимо как можно скорее избавляться, а становится скорее способом существования, образом и стилем жизни, приобретает значение субстанции, конституирующей пространство социального взаимодействия. Наступает как бы этап привыкания, приспособления, адаптации личности к кризису социальной идентичности. Ибо в условиях кризиса практически любая социокультурная рамка (Э.Гоффман) не обеспечивает гарантий благополучия и успешности. Обнаруживаются существенные преимущества ситуации социальной неопределенности, смешения ролевых и ценностных ожиданий перед положением жесткой включенности в определенные социокультурные ниши и закрепления однозначной идентичности. Осуществляется массовая личностная отстройка на кризис, приводящая к возникновению своеобразного типа кризисной личности, который обеспечивает сохранение и удержание самоидентичности и целостности за счет или с помощью «блуждания» по поверхности социальных отношений без однозначной идентификации с какой-либо социокультурной позицией.
С феноменологической точки зрения, ситуация кризиса групповой и личной идентичности оказывается доминирующей в нашем обществе и задает особую логику социального взаимодействия — тотальную маргинализацию самых разнообразных отношений.
В контексте дискурса модерн совершенно необходимым элементом успешного и благополучного существования личности в обществе оказывается формирующаяся в ходе социализации социокультурная идентичность, обеспечивающая для индивида полноценную включенность и интимную вплетенность в «свои» социокультурные отношения. Однако за последние несколько лет сформировалась совершенно другая социокультурная ситуация, в которой более адекватной и удобной оказывается как бы обратная социокультурной идентичности позиция — позиция кризиса идентичности, а обладание идентичностью не рассматривается однозначно положительно.
Понятие идентичности описывает такое взаимоотношение между индивидом и социокультурной общностью, в котором синтезируется осознание индивидом своей особости (самости) и одновременно принадлежности к этой общности. Идентичность предполагает три составные части. Во-первых, полное самоопределение, установление личностью собственных социальных, культурных и других параметров и признаков. Во-вторых, происходит вычленение из социума других индивидов, носителей подобных признаков и соотнесение этих признаков с собственной самостью. В-третьих, признание индивида «своим» со стороны группы, объединенной общими признаками. «Осознанное чувство обладания личной идентичностью основывается на двух одновременных наблюдениях: восприятии самотождественности и целостности своего существования во времени и пространстве и восприятии того факта, что другие признают твою тождественность и целостность» . Формирование идентичности представляет собой длительный, охватывающий первые два десятилетия жизни процесс, который предполагает в качестве необходимой и существенной части этап кризиса идентичности. На различных этапах жизненного цикла кризис идентичности несет различное значение. 1. На этапе формирования идентичности кризис оказывается необходимым условием и содержанием формирования целостного «Я», в результате которого личность ресинтезирует прежние детские идентификации в устойчивое обладание инвариантной самотождественностью. 2. В дальнейшем кризис идентичности оказывается реакцией личности на кризисные явления в социальной среде, проявлением перестройки внутреннего содержания и ценностных ориентаций личности в зависимости от глубины трансформации социокультурного пространства. При этом кризис идентичности приобретает добавочное смысловое наполнение, а именно, потерю личностью собственной социокультурной идентификации, независимо от того, сохраняется или нет чувство самотождественности и целостности. В первом случае кризис идентичности означает «собирание», «составление» идентичности с целью полноценного включения в социальные отношения, а во втором — стремление сохранить самотождественность и целостность перед лицом угрозы со стороны общества.
И в той и в другой ситуации под угрозой оказывается не приобретение или утрата биографического проекта личности . Угрожает превращению временной координаты личности в хаотичный набор событий, не обладающих внутренней динамикой, не способной превратиться в творимое личностью будущее, не внешние обстоятельства, не социальный кризис, а Эго, ее внутреннее «Я». В условиях внешнего и внутреннего кризиса перед личностью возникает задача обрести/сохранить возможность самостоятельно и свободно создавать и реализовывать собственный биографический проект, который бы в любых обстоятельствах обеспечивал бы собственную целостность и самоидентификацию. Личность вынуждена так конструировать пространство социального взаимодействия, что оно (это пространство) позволяло ей свободно маневрировать в поле внешнего кризиса. Иными словами, антикризисная программа личности создается таким образом, что постояннно воспроизводит породившие ее условия, то есть условия внешнего кризиса. Личность привыкает жить в кризисе, адаптируется к нему и сама его порождает.
Такая личностно порождающая координата социальных кризисов неочевидна, особенно в достаточно стабильные времена, и обычно обнаруживается в существовании различных форм молодежных суб- и контр- культур и имеет характер локального действия. В эпоху перемен, особенно, когда трансформации затрагивают глубинные смыслополагающие универсалии, конституирующие общество в единое целое, то есть культуру, кризисная модель социокультурного поведения становится массовой и обнаруживает себя в механизмах маргинализации общества, в масштабной утрате социальной (но не личностной) составляющей идентичности.

* * *

Рассмотрим принципы конструирования пространства социального взаимодействия, с точки зрения личности, находящейся в ситуации «собирания», становления идентичности, выработки способов включения и приобщения к социокультурной среде, с точки зрения молодежи. При этом сделаем допущение, что внешний, заданный факторами социальной среды, кризис отсутствует.
Молодежь в качестве социокультурного субъекта оказывается в типично маргинальной ситуации, которая определяется кризисом на этапе становления идентичности.
Биологическая маргинальность связана с изменением параметров и физических возможностей тела в подростковом возрасте. Половое созревание, гиперсексуальность, повышенная эмоциональность вызывают появление новых желаний, потребностей и, соответственно, принятия новых поведенческих стандартов. При этом происходит процесс утраты и нового обретения параметров собственной физической целостности. В этот период тело непрерывно проверяется на полноценность, сопоставляется то, что было раньше с тем, что есть теперь, сравнивается с возможностями других. «Я» есть мое тело, я постигаю себя в параметрах тела, проверяю собственные телесные возможности. Именно поэтому подростковый возраст обнаруживает повышенный интерес именно к физической стороне человеческого существования (сексу, физическим возможностям, внешности, силе, боли, умению ее претерпевать, пространственному расположению тела, по принципу, чем больше я займу пространства, тем лучше). Неспособность личности идентифицировать себя со своим телом имеет глубокие социальные последствия, которые связаны с частичной или полной потерей контроля над возникшими новыми потребностями и способами их удовлетворения. Кризис ставит под сомнение как способность собственного «Я» властвовать над телом и собственными желаниями, так и систему ценностей, которой человек следовал ранее.
Социальная маргинальность связана с неопределенным статусом молодежи в обществе. Неполнота социального признания обнаруживается не только в правовом ограничении, а в отсутствии у молодых людей многих существенных социальных признаков: профессии, собственной семьи, своего жилья, авторитета среди взрослых и как результат, собственной социальной ниши. Маргинальный комплекс обнаруживается, во-первых, в осознании собственной малозначимости, то есть социальной неполноценности, во-вторых, в необходимости себя определять через значимых других. «Я» есть «Мы». Идет поиск тех, кто есть «Мы», а в соответствии с этим отграничение «своих» и «чужих». 
Культурная маргинальность находит свое выражение в многообразных формах молодежной субкультуры. Механизмы социализации таковы, что традиционная, общепризнанная культура (культура отцов), в основе которой лежит система ценностей и верований, придающих смысл существованию, неоднозначно и сложно интериоризируется, что приводит к появлению определенного «лага» между общепринятой и формирующейся личностной системами ценностей. Происходит обретение личностью собственных смыслов и ценностей, что означает резкое обособление собственного »Я», понимаемого уже в глубинном, смысловом значении. Создается своя неповторимая система ценностей, возникает благодаря ощущению собственной уникальности и неповторимости новый культурный субъект, новая развитая личность. Внутри каждого отдельного молодого человека происходит столкновение ценностей, диалог культур в рамках определенной культурной традиции. Личность как нечто совершённое становится местом встречи, корректировки, адаптации того культурного многообразия, которое составляет единое культурное пространство. Культурная маргинальность фиксирует момент перехода от неставшей личности, существующей пока в чужой для нее культуре, к ставшей личности, сформировавшей собственную систему ценностей. Вновь возникает цепочка «Я»-«Мы»-«Не Мы», в основе которой лежит идентификация со значимыми культурными признаками, а личность выступает в качестве полноправного культурного субъекта.
Кризис идентичности связан с изменением в подростковом возрасте отношения к протеканию времени, сменой характера и качества памяти . Самоидентичность личности невозможна без равноправного существования ее во всех трех временных измерениях — прошлом, настоящем, будущем. Детский возраст имеет особое отношение ко времени, которое для него всегда актуально и существует как бы только в настоящем. События не располагаются на шкале времени. Они существуют всегда сейчас, именно тогда, когда они происходят или когда о них думают. Дети долгое время не умеют соотносить событие с временным измерением. Идентичность предполагает не только наличие способности соотносить событие со временем, а также обладает определенным отношением к генетическим, культурным, нравственным основам существования. Именно в подростковом возрасте возникает отношение к прошлому как к исторической памяти, формируется индивидуальная биография индивида и собственное отношение к прошлому и к будущему как к ценности. Идет как бы растекание самого времени, его становится все больше, поэтому возникает проблема его структурировать и освоить. Вырабатываются и рефлексируются биографически значимые порождающие принципы, имеющие решающее значение для последующей судьбы человека . Кризис идентичности обнаруживается в переходе от «до-исторического» периода существования личности к «историческому», к существованию во времени. Обретается ориентация во времени в контексте собственной биографии, что неизбежно ведет к решительному выбору жизненных целей и путей их достижения.
Источником кризиса идентичности оказывается осознание временной природы человека, его смертности. Процесс самоопределения по отношению к собственной смерти имеет результатом выработку жизненной стратегии. Как преодолеть или как жить с такой тяжелой ношей — знанием о неизбежности собственной смерти? Можно отрицать смерть через отрицание жизни, и тогда биографический проект рассматривается как путь к самоубийству. Можно полюбить жизнь и искать наслаждение в каждый момент своего временного существования. Еще один возможный вариант развития — религия, которая помогает выработать отношение к смерти, определить жизнь через смерть или смерть через жизнь. Во всех случаях выбор способа включения знания о смерти в жизнедеятельность личности сопровождается глубокими внутренними переживаниями и экзистенциальными состояниями.
Кризис идентичности в среде молодежи обнаруживается в осознании несоответствия собственного поведения с принятыми в обществе поведенческими нормами и стандартами. «Я не вписываюсь в норму» — тема размышлений, весьма актуальная для молодых людей. Следующий шаг в углублении кризиса идентичности связан с рефлексией о правомерности и законности преобладающих в обществе норм и ценностей. Каждый осуществляет переоценку имеющегося культурного, нравственного общественного потенциала, с точки зрения применимости его к самому себе. В ситуации, когда индивидуальная, личностная переоценка совпадает с переоценкой ценностей и норм со стороны самого общества, то может сформироваться убеждение, что вообще не существует никаких ценностей и норм, поведенческих предписаний. Такое положение непосредственно ведет к аномии.
Кризис идентичности порождается дисгармонией между собственным представлением о целостности «Я» и растасканным по различным социальным ролям, разорванным социальным «Я». В этот период характерно обостренное ощущение отчужденности от мира, разорванности, забытости, заброшенности.
Такая личностная ситуация, которая может быть понята как этап кризиса самоидентичности в период ее становления, в масштабе социальной группы приводит к существованию устойчивого социокультурного поля — маргинальной молодежной культуры, которая оказывается постоянным вызовом доминирующей культуре (культуре отцов). Опыт нашего столетия достаточно и однозначно продемонстрировал, что основные «напряжения», направленные на изменение социальных норм, исходят от многочисленных форм молодежной субкультуры. Именно в молодежной среде границы дозволенного и недозволенного пробуются на прочность и «непрозрачность». 
Итак, кризис становящейся самоидентичности порождает и воспроизводит особое социокультурное пространство — маргинальную культуру — которое, если рассматривать его статически, обеспечивает идентичность и целостность доминирующей культуре, постоянно поставляя себя ей в качестве противоположности. А если на эту же ситуацию посмотреть как на динамический процесс, то комплекс маргинальности обнаруживает интенциональность в сторону обретения и жесткого закрепления традиционных для доминирующей культуры идентификаций, в рамках которых затем преодолевается маргинальность и еще одно поколение перестает быть «поколением бунтарей».

* * *

Обратимся теперь к выявлению механизмов воспроизводства пространства социокультурного взаимодействия в ситуации кризиса идентичности, понимаемого как утрату уже имевшихся идентификаций. 
Уникальность постсоветского социокультурного пространства, формировавшегося примерно последние десять лет, заключается в глубокой массовой дезориентации, утрате целостности общества, его самосознания и самоопределения, тотальном кризисе идентичности на различных уровнях социальной организации. Сначала перестали работать, а затем исчезли традиционные для советской действительности символические культурные коды, не стали обеспечивать комфортность и адаптивность личности многие, ранее укорененные в повседневность, профессиональные, культурные, экономические и другие «ниши» и соответствующие им идентификации. За время различных социально-экономических, политических, культурно-духовных кампаний и экспериментов (ускорение, перестройка, гласность, «курс на реформы», обмен денег, реформы, строительство правового государства, приобщение к ценностям Запада, возвращение к истокам и реанимация концепта мессианства России, идея единой и неделимой России и соответствующие гражданские и межнациональные войны, политический и культурный плюрализм) возникало множество все новых и новых возможностей у личности обрести устойчивую идентичность, включиться в «свое» социокультурное поле. Но все эти возможности разбивались о текучесть, абсолютную неустойчивость и ненадежность социальных связей. Новые идентичности в таких условиях не только не обеспечивали личности целостности, комфорта, благополучия, полноценности социальной жизни, а даже, наоборот, все более закрепляли комплекс социальной неполноценности, усиливая кризис идентичности. 
Удивительно, но социальные и профессиональные позиции, которые в настоящих условиях обеспечивают устойчивую идентичность, по своему основанию являются маргинальными, то есть располагающимися на границах принятых норм: с одной стороны — это бизнес с полукриминальным оттенком и когорта «профессий» при нем, а с другой стороны — это действительно маргинальные слои общества — нищие, продолжающие до сих пор работать в государственном секторе бюджетники, представители творческих профессий. Всех их объединяет одно — жесткая включенность в единственный социокультурный контекст, который обеспечивает (или не обеспечивает, в нашем случае — это все равно) полноценность их существования, аутентичного внутреннему самоопределению.
Личность вынуждена приспосабливаться к ситуации социальной нестабильности, неустойчивости и быстротечности изменения социокультурного пространства. В таких условиях наиболее успешной оказывается позиция принципиальной невключаемости личности в какой-либо один социальный контекст, скольжения по поверхности социального, скорее ускользания, лавирования среди предлагаемых обстоятельствами социокультурных ниш. Идет постояннная борьба — игра между личностью и пластичными, утекающими, нестабильными социальными отношениями. Борьба за престиж, за более высокий статус, за сохранение и удержание уже имеющейся социальной позиции. Неудачи в этой борьбе стимулируют поиски возможной самореализации в других сферах общественной жизни. «Все это требует развития способностей к социальной мимикрии, обретению того облика, который был бы наиболее желателен и эффективен в данной ситуации» . 
Фактически мы обнаруживаем новый способ конструирования пространства социального взаимодействия, в котором личность может чувствовать себя свободной. Свободной от обязательств, от глубоких привязанностей, от единственного социокультурного контекста, не способного ей обеспечить полноценных условий существования и стабильной идентичности. Свобода эта вынужденная, необходимая личности для манипулирования такой социальной реальностью, позволяющая пребывать вне идентичности или сразу в нескольких идентичностях. Приспособление к кризису ведет к закреплению и удержанию кризисной ситуации. Личность в процессе взаимодействия с социальной средой стремится воспроизводить именно те условия, к которым она привыкла и адаптировалась. Формируется кризисный тип личности, идентифицирующий себя с маргиналом. Маргинальность, как это ни парадоксально, оказывается устойчивой идентичностью, наиболее удобной социальной позицией. А любая другая идентичность становится лишь инсценировкой , способом социальной мимикрии и манипулирования. 
Игра между личностью и обществом, идущая по правилам «кто кого обманет», всегда заканчивается одним — массовой маргинализацией и возникновением в массовом масштабе маргинальной культуры. Только кто побеждает в этой игре? По крайней мере, перевод проблемы из плоскости структурно-функциональной в феноменологический контекст придает больше оптимизма исследователю, тем более, что маргинал отличается от не маргинала избыточным самосознанием как минимум с двух социокультурных позиций .

* * *

Через некоторое время мне опять пришлось провести вечер с дочкой приятелей. Мы с ней читали книжки, играли в прятки, укладывали ее кукол спать. Все было четко и ясно, никаких сложных ролевых игр, никакой неопределенности. 


3. Маргинальная ситуация: исследовательские подходы
3.1. Маргинальность и социальная мобильность

Термины, вынесенные в заголовок раздела, представляют две уважаемые социологические традиции, развивающиеся практически независимо друг от друга. Несмотря на то, что проблематика маргинальности пришла в социологию именно в связи с исследованием миграции и проблем, возникающих у человека в новой среде , объединения концепций маргинальности и мобильности не произошло. Можно говорить только о пересечении двух традиций, которое носит, в основном, инструментальный характер. Например, концепция мобильности привлекается в исследованиях маргинальности для уточнения эмпирических границ этого явления .
Причины такой ситуации понятны. Исторически сложилось так, что концепции маргинальности и мобильности развивались в русле разных методологических традиций. Наиболее сильные теории социальной мобильности возникли в русле структурно-функционального подхода, и основные вопросы, на которые старались дать ответ исследователи мобильности – это вопросы динамики макроструктур – какие потоки мобильности преобладают в обществе, какие факторы (опять же, макропорядка) определяют направление и интенсивность этих перемещений. Концепция же маргинальности зародилась в рамках Чикагской школы, символического интеракционизма и развивалась (по крайней мере в наиболее продуктивных вариантах) в русле микросоциологии. В центре внимания – человек в ситуации маргинальности, и фокус исследования направлен, скорее, на психологическое состояние, ролевые конфликты личности. Поэтому при попытке совместного рассмотрения маргинальности и мобильности возникает проблема методологической совместимости двух концепций. Необходим взаимоперевод терминов, поиск точек соприкосновения. 
В то же время объединение этих концепций представляется возможным и крайне перспективным. Возможность объединения заключается в очевидной связи между этими социальными явлениями, выраженная в дефинициях: и в том и в другом случае в определении присутствует переходность, промежуточность положения человека между социальными статусами. Перспективность объединения концепций связана с тем, что совместное рассмотрение проблем маргинальности и мобильности, на наш взгляд, будет полезным для развития и того и другого направления. 
В исследованиях маргинальности одна из важнейших проблем – эмпирическая фиксация этого феномена, решается с привлечением традиций исследования мобильности, когда мы диагностируем состояние маргинальности по факту перехода в другую (чаще всего, «окраинную») социальную группу. С нашей точки зрения, одного факта перехода недостаточно. Возникает целый ряд вопросов – при любом ли социальном перемещении возникает состояние маргинальности? Какие дополнительные индикаторы помогают нам его фиксировать? Для ответа на эти вопросы необходимо привлечение теоретических наработок относительно социальной мобильности.
В исследованиях социальной мобильности недостаточно изучен вопрос о мотивации мобильности, значимости перемещений в социальном пространстве для социального самочувствия индивида. Обращается внимание, в основном, на влияние «успешности» или «неуспешности» жизненной карьеры, априори предполагается, что перемещение вверх становится для человека показателем успеха и свидетельствует о позитивных изменениях в жизни, перемещение вниз, напротив, ведет к стрессу и переживаниям. Такое рассуждение строится полностью в рамках модернистского мировоззрения, достижительской культуры. И это вполне объяснимо, поскольку само возникновение массовой социальной мобильности связано с процессами модернизации и активизация мобильности происходит через разрушение представлений о неизменности иерархии неравенства, формирование достижительских ценностей . Сегодня же мировоззренческие ориентиры меняются, карьера, продвижение наверх перестает восприниматься как безусловная ценность. Следовательно, возникает вопрос об изучении мобильности на микроуровне, исследовании самого момента перехода, его «движущих силах» и субъективной значимости. И в этом анализе, на наш взгляд, может быть полезна концепция маргинальности.
Рассуждая о взаимосвязи маргинальности и мобильности, необходимо иметь в виду, что ни одна из этих социологических тем не имеет четкого и однозначного концептуального решения. И в том, и в другом случае можно говорить лишь о сосуществовании нескольких конкурирующих теоретических подходов. Поэтому важным представляется определиться, в рамках какого из подходов к исследованию маргинальности и мобильности мы будем продолжать рассуждение.

3.1.1. Маргинальность
Опираясь на известное различение культурной и структурной маргинальности, попробуем определиться с тем, какой из подходов в большей степени подходит для наших задач. С первого взгляда представляется, что концепция мобильности согласуется со структурным пониманием маргинальности, поскольку именно в рамках этого подхода отрабатывается связь маргинализации с процессами, происходящими в социальной структуре. Однако, в действительности, такое решение оказывается непродуктивным. В рамках структурного подхода, прежде всего, рассматриваются группы, которые в результате структурных преобразований перемещаются к периферийным областям социальной структуры. Если мы зададимся вопросом – в каких ситуациях состояние маргинальности «диагностируется» у индивида, то обнаружим, что ответ дать непросто. Либо необходимо признать существование маргинальности «по определению», которая наступает просто вследствие попадания в периферийную группу. Либо для обозначения границ маргинальности приходится выдвигать множество условий: для индивидуальной мобильности – только нисходящая, для маргинальности – достаточно долговременное нахождение в группе и т.д. Синтез же концепций маргинальности и мобильности, на наш взгляд, имеет смысл рассматривать только с точки зрения унификации связи между двумя явлениями. 
С этой точки зрения культурный подход, определяющий маргинальность как состояние групп людей или личностей, поставленных на грань двух культур, участвующих во взаимодействии этих культур, но не примыкающих полностью ни к одной из них , представляется более адекватным, поскольку акцентирует внимание на общности ситуации для индивидов и сущностных характеристиках этой ситуации. Ситуация маргинальности возникает на основе противоречия систем ценностей двух культур, в которых участвует индивид, и проявляется в двусмысленности, неопределенности статуса и роли. 
По классификации маргинальности, предложенной Дж.Б. Ман-чини , можно говорить о сущностной и процессуальной маргинальности, различие между которыми – статичность или динамичность маргинальной позиции. Нас будет интересовать именно процессуальное понимание маргинальности, связанное с перемещением индивида между социальными статусами, и характеризующее ситуацию адаптации в новой статусной позиции. Более того, нам представляется, что любая ситуация маргинальности должна рассматриваться с процессуальной точки зрения, поскольку потенциально имеет перспективу разрешения. При таком понимании переменные характеристики маргинальности – длительность этого состояния и завершенность / незавершенность процесса. 

3.1.2. Социальная мобильность
Наиболее общее определение социальной мобильности – перемещение индивида в социальном пространстве. Поэтому выбор методологического подхода к анализу мобильности, в рамках которого возможно взаимодействие с концепцией маргинальности, имеет смысл основывать на базовом различии в понимании социального пространства, сложившемся в современной социологии. Существует два основных подхода к пониманию социального пространства: субстанциалистский и структуралистский , различия между которыми можно свести к двум блокам:
Логика анализа социального пространства. Если субстанциалистская традиция идет от распознавания, определения элементов социального пространства к описанию связей между ними, то структуралистский подход предполагает обратный путь — от социальных связей к описанию элементов, причем сущностные черты элементов определяются именно через социальные отношения, в которые они вовлечены.
Представление о единице социального пространства. Для субстанциалистского подхода это индивид, вступающий во взаимодействие с другими индивидами. В структуралистском понимании единицей социального пространства является статусная позиция. Индивиды только занимают статусные позиции.
Структуралистский подход в большей степени соответствует нашим задачам, поскольку позволяет различать характеристики социальной позиции и характеристики индивида. Социальные позиции конструируются в ходе сложных общественных взаимодействий и существуют независимо от индивида, мобильность же представляет собой процесс перемещения из одной позиции в другую. Каждую позицию мы можем описать системой параметров, не сводимых к сущностным характеристикам самого индивида, занимающего позицию. 
Важная характеристика позиции – набор ролей и идентичностей, который предоставляет место в структуре человеку, занимающему это место. Переход в иную социальную позицию ставит индивида перед необходимостью изменения привычных образцов поведения, адаптации к новому ролевому набору, выработки новой системы координат для различения своего положения в обществе. По определению Ю.Л. Качанова, «позиция имеет значение места или топоса, в котором особым образом... проявляются социальные отношения, т.е. такая особенная область событий, что переход из одной позиции в другую предполагает нарушение непрерывности характеристик, скачок, изменение социального качества» . Таким образом, объективный показатель — перемещение в социальной структуре, дополняется субъективными проблемами — кризисом идентификации, нормативной и ролевой неопределенностью, разрушением социальных связей, что описывает ситуацию маргинальности. 
Можно заключить, что структуралистское видение социального пространства открывает эвристические возможности для понимания взаимосвязи между маргинальностью и мобильностью. Любое перемещение в социальном пространстве ведет к временному состоянию маргинальности. Можно говорить о степени маргинальности, которая зависит от дистанции между социальными позициями – точками перемещения. Чем больше эта дистанция, тем более отличается новый ценностно-нормативный комплекс от прежнего и тем больше усилий и времени требуется для адаптации. Можно говорить о том, что дальность перехода содержит не только пространственную, но и временную характеристику . Таким образом, мы возвращаемся к вопросу о процессуальности перехода в социальной структуре и процессуальном характере маргинальности. 
Итак, можно заключить, что совместное рассмотрение проблематики маргинальности и мобильности методологически возможно и продуктивно. Важнейшими теоретическими основаниями такого анализа, на наш взгляд, должны стать:
Подход к маргинальности как динамически развивающейся ситуации, связанной с перемещением индивида между социальными статусами. Основной характеристикой этой ситуации становится нормативная и ценностная неопределенность, связанная с изменением позиции в социальном пространстве. 
Признание временного характера маргинальности. Перемещение между социальными статусами имеет и временной параметр измерения – время, необходимое для адаптации к новому ролевому комплексу, наработки новых социальных связей. Поэтому ситуация неопределенности по определению ограничена, имеет потенциал разрешения через успешную адаптацию. Временной параметр маргинальности требует, на наш взгляд, специального изучения. В качестве гипотезы можно предположить, что одним из «симптомов» маргинальности является субъективное ощущение разрыва непрерывности временной перспективы. Эмпирически такое состояние может фиксироваться как нарушение темпоральных характеристик индивида: утрата перспективы, жизнь «сегодняшним днем», трудности в планировании будущего.
Универсальность связи мобильности и маргинальности. Иными словами, любое перемещение в социальной структуре сопровождается временной маргинальностью. В социологии основное внимание уделяется изучению проблем, связанных с нисходящими перемещениями – потерей работы, бедностью и пр. Маргинальность, сопутствующая восходящей мобильности, – новая тема, требующая специального изучения. 

Интересные возможности исследования открывает и вопрос о сравнении характеристик маргинальности в ситуации восходящих и нисходящих перемещений. Можно предположить, что наряду с существованием общих черт, позволяющих определить маргинальность и в том и в другом случае, есть и значительные различия. Определить характер этих различий хотя бы в первом приближении можно опираясь на концепцию Ф. Паркина. Рассуждая о границах между социальными группами, он отмечает, что, кроме качественной определенности социальных различий, созданию этих границ способствуют процессы, которые Ф. Паркин назвал «социальным ограждением» . Ограждение группы происходит двумя основными способами:
Самозакрытие («исключение») — характерно в основном для групп, находящихся наверху социальной пирамиды. Самозакрытие происходит посредством контроля основных социальных ресурсов и использования символических, культурных ограничений доступа в группу. Поэтому, пережив восходящую мобильность, «новичок» неизбежно сталкивается с сопротивлением группы, новое окружение не сразу принимает его. Если даже принять как аксиому позитивное отношение человека к новому статусу и связанную с этим готовность принять новую идентичность, необходимо учитывать сопротивление группы, которое осложняет адаптацию. 
Внешнее закрытие группы. Характерно для групп, находящихся на нижних позициях «социальной лестницы». Возможности перехода в группу более высокого статуса ограничены необходимостью приобретения для этого определенных социальных и культурных ресурсов, причем набор этих ресурсов устанавливается «сверху» — группой высокого статуса. При этом происходит стереотипизация образа низших групп, в которой присутствуют негативные оценки. Например, бедность может быть связана в общественном мнении с ленью, нежеланием приложить усилия для исправления положения. В то же время нисходящая мобильность в обществе с преобладающей достижительской культурой воспринимается как несчастье, показатель неуспешности жизненного пути. Распространенность подобных стереотипов, на наш взгляд, позволяет предположить, что в случае нисходящей мобильности маргинальность связана с нежеланием человека принимать новую идентичность, новый ролевой комплекс. Следовательно, маргинальность может приобрести длительный, затяжной характер. 
Таким образом, при восходящей и нисходящей мобильности общие признаки маргинальности – ценностная и нормативная неопределенность, кризис идентичности, сочетаются со специфичными для каждого из типов чертами. Эти различия зависят, прежде всего, от особенностей социального конструирования высших и низших социальных позиций, и, соответственно, ситуаций восходящей и нисходящей мобильности.
3.1.3. Возможности концепций маргинальности и мобильности для анализа прцессов трансформации российского общества
Актуальность концепции маргинальности для понимания процессов, происходящих в социальной структуре российского общества, связана с ее масштабной трансформацией, один из аспектов которой фиксируется как маргинализация . Причины маргинализации прежде всего связаны с усилением процессов мобильности как восходящей, так и нисходящей. Экономические, политические реформы привели к появлению новых социальных групп, изменению численности прежних. Все эти изменения происходят за счет действия механизмов мобильности. 
Например, реструктуризация экономики, рост доли сектора услуг и торговли при одновременном сокращении производственного сектора привели к возникновению значительных потоков мобильности. Промышленные рабочие, меняя профессию, переходят в сферу услуг. Для многих этот переход связан с деквалификацией, сменой квалифицированного труда на неквалифицированный, для других, наоборот, это шаг вверх по социальной лестнице, иногда связанный с открытием собственного дела. Однако, в любом случае, такой переход сопровождается сменой ролевых и идентификационных характеристик и может анализироваться с позиций теории маргинальности. Можно предположить, что усиление «проблемности» состояния маргинальности, увеличение времени, требуемого для адаптации, будет зависеть от того, воспринимает ли человек смену статуса как позитивное событие, или как вынужденную меру, единственный способ сохранить привычный уровень жизни в условиях экономического кризиса.
Интересный аспект анализа маргинальности – творческий потенциал этого состояния. Адаптация к новой социальной позиции может быть как пассивной – через приспособление образа жизни к требованиям среды, так и активной, направленной на изменение ситуации, поиск новых моделей поведения . Массовое перемещение в группу индивидов из других социальных слоев в сочетании с выбором активных стратегий адаптации способно переопределить ценностно-нормативные характеристики статусной группы. Интересно было бы проанализировать с этой точки зрения процесс смены элит в России. Концепция маргинальности может помочь в объяснении той «революции сверху», которая произошла в России в 80-е. Средние слои номенклатуры, получив при М.С. Горбачеве доступ в элиту, сумели изменить и правила взаимодействия внутри группы и критерии рекрутирования в элиту . 
Другой аспект маргинализации в современной России связан с тем, что многие статусные позиции потеряли ролевую и идентификационную определенность. Социологические исследования показывают, что в современной России существует слой людей, которые не могут идентифицировать себя с определенной социальной группой. Это рабочие, работники бюджетной сферы, столкнувшиеся в последние несколько лет с проблемами падения жизненного уровня, нестабильности заработной платы, скрытой безработицы, падением престижа рабочих профессий . Для этой группы характерно ощущение несоответствия исполняемой работы полученной квалификации, они считают свою работу непрестижной, не видят возможностей профессионального роста и, как следствие, уходят от прежней идентификации, не находя оснований для новой. 
И, наконец, с позиций теории маргинальности можно рассмотреть формирование новых групп. Нормативная ролевая и ценностно-нормативная неопределенность в этом случае существует не только на индивидуальном уровне, но и на групповом. Яркий пример такой ситуации – становление группы предпринимателей. Формирование этой группы началось с появлением законодательных оснований для предпринимательской деятельности, что вызвало мощный поток мобильности из разных социальных слоев. Однако в начале развития предпринимательства нормативные и ролевые характеристики этой статусной позиции были практически не определены, в обществе существовали лишь приблизительные представления, основанные на западных фильмах и лубочных образах русских купцов. Поэтому становление новой группы происходило, с одной стороны, на основе этих представлений, а с другой стороны, с привлечением поведенческих образцов тех групп, из которых наиболее активно шло рекрутирование – советская партийная, комсомольская и хозяйственная номенклатура, научно-техническая интеллигенция и «теневики» . Поэтому можно заключить, что в основе формирования ролевых и ценностно-нормативных комплексов группы предпринимателей лежали маргинальные практики. 
Все сказанное выше может расцениваться лишь как наиболее общие замечания, первая заявка на возможную тематику исследований на стыке проблем маргинальности и мобильности. В заключение заметим, что соединение концепций маргинальности и мобильности может оказаться полезным именно для понимания российской социальной структуры, которая в течение ХХ века пережила несколько масштабных преобразований, имеющих скорее революционный, а не эволюционный характер. 

3.2. Социальное конструирование маргинальности
3.2.1. Возможности конструктивистского подхода
Выше мы показали, что понятия «маргинальность», «маргинальная ситуация», «маргинальная группа» достаточно многоплановы, включают в себя широкий спектр ситуаций. На наш взгляд, процессы «маргинализации» и «демаргинализации» можно попытаться объяснить с помощью социальной теории, которая делает акцент на динамическом характере социальных процессов, рассматривает живую человеческую субъективность как создателя социального. Такие объяснения предлагает конструктивистская социальная теория, опирающаяся на одно из самых влиятельных философских направлений ХХ столетия – феноменологию.
Привлекательность этого направления видится нам в традиции картезианского принципа универсального сомнения, критического отношения к человеческому знанию, стремления рассматривать деятельность сознания как конститутивную активность и отказа от установки воспринимать окружающий мир как «реально и несомненно существующий». Потребность рассмотрения маргинальности с точки зрения конструктивизма исходит из обусловленности этого явления, прежде всего, контекстом рассматриваемой ситуации: то, что является «маргинальным» в одном обществе, является «общепринятым» в другом и «девиантным» – в третьем. Кроме того, то или иное состояние человека может быть по-разному воспринято им самим и его окружением и иметь разные последствия для участников взаимодействия. К примеру, индивид или группа могут принимать или не принимать «маргинальный статус», навязываемый им обществом. Поэтому наряду с объективными условиями важно рассмотрение субъективных определений данной социальной ситуации ее участниками. 
Таким образом, конституирование маргинальности рассматривается нами как формальная активность сознания, которая задает форму, способ явления предмета в сознании и делает мир, окружающий нас, именно таким, каким мы его видим и переживаем. Причем реальность той или иной конструкции определяется ее значимостью для субъектов взаимодействия, способностью удовлетворить их практическим потребностям (с этой точки зрения даже мифы как народное творчество либо как продукт официальной пропаганды также представляются вполне адекватными, поскольку предлагают адекватное определение реальности). 
Используя перспективу конструктивистского подхода, мы можем рассмотреть маргинальность в следующих ее ракурсах:
• социальное конструирование маргинальности как процесс формирования объективной реальности из знания о функциональной норме и отклонении; 
• описание и объяснение структур сознания, участвующих в возникновении и существовании «маргинального»; 
• описать процесс конструирования маргинальности через интенционально-конститутивную триаду (субъект, объект и акт конституирования);
• маргинальность как социальное определение, ярлык, приклеивающийся конкретной социальной системой;
• маргинальность как динамичная конструкция, природа которой двойственна. Она является и следствием, и фактором социальной трансформации; 
• маргинальность как смысловая структура, критерием реальности которой становится значимость тех или иных конструктов;
• артикуляция маргинального состояния как необходимый элемент существования маргинала как «реальности». 

3.2.2. Угроза стабильности и появление «маргиналов»
Отправной точкой нашего рассуждения является стабильность социума как условие и цель его существования. Обеспечивают эту стабильность, прежде всего, механизмы социального контроля, предписывающие: а) правила игры для членов социума; б) сами характеристики его участников, то, какими они должны быть и какие роли исполнять. Контроль предусматривает санкции за нарушение этих правил и исключение (отбраковку) тех, кто своим «неадекватным» поведением и «нетипичными» характеристиками угрожает стабильности социума. 
Особую значимость этому процессу придает «внутренняя нестабильность человеческого существования», которая «вынуждает его к тому, чтобы человек сам обеспечивал стабильное окружение для своего поведения» . Необходимость защиты социума от «внешних нападений» диктует выработку консенсуса внутри него, достижения определенного уровня единообразия. Одной из угроз стабильности внутри самого социума являются всевозможные «отклонения» – несоответствие общим стандартам либо «отклоняющееся» определение реальности. Маргинальность как «угроза», «отклонение», «нетипичность» перекликается с понятием «девиантности». Эту взаимосвязь мы представляем следующим образом:

Интегрированность *
Маргинальность *
Девиантность

«Промежуточное» положение маргинальности между интегрированностью в социум и девиантностью позволяет ее характеризовать как «потенциальную угрозу» стабильности, которая не носит прямой антисоциальной направленности, но угрожает, скорее, косвенно. Маргинальное пробивает бреши в определениях реальности, принятых в данном социуме; не соответствует накопленному предыдущему опыту; не вписывается в привычные типологии; выпадает из «мейнстрима» (mainstream), а значит, частично ускользает из-под социального контроля.
Примером такого промежуточного положения между интегрированностью и девиацией является андекласс (underclass) на Западе. Его маргинальность обусловлена, во-первых, «выпадением» из общепринятых социальных иерархий (что отражено в самом названии этой социальной группы), и, во-вторых, поведенческое несоответствие ценностям доминирующей культуры при том, что на вербальном уровне декларируется приверженность им . 

3.2.3. Основания маргинализации
1. Маргинальность как нетипичность. Всякая человеческая деятельность подвергается хабитуализации (опривычиванию), которая способствует уменьшению различных выборов человека, избавляет его от необходимости определять каждую ситуацию заново . Таким образом, человеческая деятельность до известной степени автоматизируется, часто повторяющиеся действия становятся образцами. 
Наиболее важная часть хабитуализации человеческой деятельности сопряжена с процессом институционализации. Она имеет место везде, где осуществляется взаимная типизация опривыченных действий. Институциональному миру требуется легитимация как «защитное покрывало когнитивной и нормативной интерпретаций» . Появление института – это обязательно разработка специальных механизмов социального контроля. «Социальные институты осуществляют типизацию людей, отношений, объектов, чтобы контролировать и гарантировать устойчивость властных отношений ». Отклонение от институционально «запрограммированного» образа действий вызывает реакцию либо «терапии», либо «исключения» чужака из социума.
Для понимания маргинальности нам особенно важно то, что типизация относится не только к действиям, но и к деятелям в рамках институтов. «Институт исходит из того, что действия типа Х должны совершаться деятелями типа Х» . 
На этом основан феномен «белой вороны» в любой общности. Это перекликается с концепцией «принятия девиантной идентичности» Э. Хьюз. «Большинство статусов имеют одну ведущую черту, которая служит для различения тех, кто принадлежит этому статусу, и тех, кто не принадлежит» . Таковой, к примеру, является сертификат врача. Кроме того, от того или иного статуса обычно неформально ожидается ряд «вспомогательных» черт, таких как принадлежность к классу, вероисповеданию, расе и полу. Вероятно предположить, что индивид, не обладающий какими-то из вспомогательных черт, окажется «маргиналом», не соответствующим общим ожиданиям. Опять же, в отличие от девиантных характеристик, которые могут привести к официальному лишению статуса врача (нарушение этики, совершение преступления), в обозначенной культуре «маргинальными» будут врачи – женщины или афроамериканцы. Они будут «маргиналами» до тех пор, пока не произойдет переопределения ситуации, в результате которого будет расширен или видоизменен список вспомогательных черт того или иного статуса. 
Другим примером несоответствия группе ее вспомогательным характеристикам является маргинальный статус «новых бедных ученых» в современной России. При наличии формально-квалификационных признаков (высшее образование, занятость в научных центрах, публикации) эта группа потеряла такие важные вспомогательные черты, характерные для нее ранее, как доход и престиж. Не перестав быть учеными, эта группа оказалась маргинальной.
Маргинальность как нетипичность рассматривается в социологии инвалидности . В этом случае нетипичными оказываются либо внешность, либо поведение человека, не вписывающиеся в заданные стандарты. При том, что люди с нетипичной внешностью и поведением, опять же, не представляют угрозы для социума, доминирующая культура стремится оградить себя от Иного, непонятного. Как известно, «уродству» и «юродивости» разные культуры приписывали магический смысл, где нетипичность являлась либо «черной меткой», либо «богоизбранностью». Сегодня средства массовой информации транслируют позиции здорового большинства, которые не оставляют легитимной ниши людям с ограниченными возможностями, продуцируют их социальное исключение, придавая этим людям в лучшем случае бенефициарный статус. Предубеждения и негативные стереотипы основываются на традиции ограждения «приличных», «нормальных» людей от контактов с нетипичностью. 
Типизирование ситуации в большинстве случаев биографически детерминировано, зависит от наличного запаса знаний, определенным образом систематизированного накопленного опыта . Если в нашем арсенале достаточно знаний для определения ситуации, мы определяем ее «естественным порядком», как несомненно данную. Сложность опять-таки возникает в маргинальной, нестандартной, ситуации, которую мы не можем определить «автоматически» и исход которой нам неизвестен и потому потенциально опасен. «Маргинальным» определяется то, чего недостает в предыдущем опыте общества. Это относится как к индивидам и группам, которых мы, исходя из наличного запаса знаний, не можем типизировать, так и к ситуациям, для поведения в которых недостает предыдущего опыта. Это происходит, когда человек сталкивается с нетипичной формой типичных явлений либо вообще с принципиально новой ситуацией. В первом случае биографический опыт еще может помочь, предоставив типичные способы реакции на «типичные аномалии», в то время как во втором он бесполезен, а иногда – вреден. Именно эта особенность социально-экономической ситуации в современной России дает основания для утверждений о «всеобщей маргинализации» в стране, поскольку в ней больше «не работают» прежние, исторически сложившиеся определения и модели поведения, «опыт отцов». 
Итак, в рассматриваемом контексте маргинальность – это то, что не поддается определению, типизации. Она характеризует явления или группы (индивидов), для которых не предусмотрено места в существующих институтах. В отличие от девиации, они еще не представляют прямой угрозы обществу, но представляются непредсказуемыми и потому являются фактором беспокойства. Поэтому общество стремится либо возвратить эти группы «в нормальное состояние», либо изолировать их. 

3.2.4. Маргинальность как иное определение реальности
Рассмотренная выше маргинальность как нетипичность обращает внимание прежде всего на эксплицитные характеристики индивидов, групп, социальных явлений. Но это не объясняет маргинальности инакомыслия, приверженности установкам и ценностям, отличным от «официальных».
Поскольку в конструктивистской интерпретации социальная реальность — это непрерывный процесс социальных определений и переопределений, общность защищает «свою» реальность от угроз ее уничтожения извне, прежде всего, от угроз иных интерпретаций, иных «планов». Миру повседневной жизни постоянно угрожают конкурирующие определения реальности, которые невозможно целиком «взять в скобки», не замечать. Беспокойство социума по поводу этих маргинальных определений тем выше, чем более закрытым он является, чем более он дрейфует в сторону единообразия, чем меньшую степень свобод он предоставляет своим участникам. 
В этом плане особенно показательна маргинальность образованного меньшинства – интеллектуалов, которые сами обладают большой способностью создавать и предлагать обществу смыслы и определения, занимая ведущие позиции в «культурообразующих» сферах – науке, образовании, литературе, СМИ. 
Интеллектуала «мы можем определить как эксперта, экспертиза которого не является желательной для общества в целом. Это предполагает переопределение знания vis a vis к «официальному» учению, то есть это нечто большее, чем просто отклонение в интерпретации последнего. Поэтому интеллектуал по определению является маргинальным типом. Был ли он сначала маргиналом, чтобы затем сделаться интеллектуалом <…>, либо его маргинальность была прямым следствием интеллектуальных аберраций <…> — нас сейчас не интересует. В любом случае его социальная маргинальность выражает отсутствующую теоретическую интеграцию в универсум его общества. Он оказывается контр-экспертом в деле определения реальности » (курсив наш – Е.Б.). 
Это объясняет, с одной стороны, стремление власти иметь лояльную интеллигенцию (или, по выражению Э. Ноэль-Нойман, «иметь разговорчивые группы на своей стороне»), с другой – маргинальность диссидентов, символическая изоляция инакомыслящих в советской культуре, которая оставляла им лишь две возможности – молчаливое несогласие или эмиграцию. 

3.2.5. Субъекты конструирования маргинальности
Процесс маргинализации идет по двум векторам: 1 – «определение» выносится обществом в отношении других индивидов и групп, являющихся нетипичными либо предлагающими иные интерпретации реальности; 2 – «самоопределение» индивидов и групп как маргиналов. 
1. Маргинальность извне: приписывается обществом. Данные процессы описываются через термины «маркирование нетипичности», «навешивание ярлыков». Общество приписывает индивиду, группе, явлению статус «маргинальных», что означает возведение барьеров для интеграции чужаков в социум.
Мысль, что отклонение создается обществом, достаточно распространена в современной социологической традиции. «Социальные группы создают отклонение, создавая правила, нарушение которых составляет отклонение, применяя эти правила к отдельным индивидам и наклеивая на них ярлык аутсайдеров ». 
Клеймение индивида имеет важные следствия в отношении дальнейшего социального участия и самоимиджа этого индивида. Так, «социальное исключение» как процесс нарушения прав, ограничение доступа к жизненно важным ресурсам имеет в своей основе представление, что данные индивиды и группы «не такие, как все», а следовательно, не могут пользоваться всей полнотой прав, их статус должен быть особо оговорен. 
Для осуществления процесса маргинализации необходим субъект, который ставит «диагноз» в отношении индивидов и групп, выносит свое «определение» относительно их нетипичности или несоответствия норме. Обычно этими субъектами становятся агенты социальных норм: журналисты, идеологи, ученые, врачи, учителя. Следующий шаг – «определение» становится достоянием общественного мнения. Далее следует отказ «маргиналам» в социальной интеграции. Отметим, что это «мягкий» отказ: в отношении маргинальных групп редко применяются силовые решения, такие как физическое уничтожение, тюремное заключение или принудительное лечение. Субъект конструирования не заинтересован в полном исключении группы из социально-экономических, политических и социокультурных связей. Изменения касаются положения и роли этих групп . В частности, приписывание маргинального статуса дает субъекту конструирования возможность требовать исполнения роли при резком снижении социального статуса «маргинала», «издержек» со стороны агента социальной нормы. Примером этому может быть ситуация во многих республиках СНГ, где русские, продолжая работать в качестве специалистов в промышленности, получают ярлык «маргиналов» как «инородцы», что является основанием для нарушения их социально-экономических и гражданских прав. 
Таким образом, главный результат конструирования маргинальности «извне» – это искусственно создаваемые барьеры для социальной интеграции, выпадение из «мейнстрима», «забывание», концептуальное «незамечание» маргинальных групп. 

2. Маргинальность изнутри: самоидентификация. Этот процесс может идти как самостоятельный; идти параллельно приписыванию маргинального статуса извне; быть следствием получения ярлыка маргинала. 
Маргинальная самоидентификация основывается на ранее выделенных критериях – чувстве собственного несоответствия «норме» и продуцировании иных определений реальности. Типичными реакциями на навязывание маргинального статуса являются – в одних случаях – интернализация «маргинального» статуса, когда «диагноз» становится для человека субъективно реальным. Тогда возникает чувство вины, принятие «терапевтических» мер, направленных на интеграцию в социум, и «возврат к нормальности» приносит немалое субъективное удовлетворение. Другой тип реакции на «клеймение» — отрицание диагноза, декларирование своей «особости» либо стремление к переопределению ситуации.
Возвращаясь к упоминанию о «всеобщей маргинальности» российского общества, предложим еще одно объяснение этой «всеобщности» в разрезе самоидентификации. Подвижка целых социальных пластов, радикальные изменения, которые наблюдают и интерпретируют люди, привела к «провисанию» прежних критериев самоидентификации и отнесения себя к тому или иному социальному слою. Многократно описанное явление статусной рассогласованности российского общества приводит к тому, что люди затрудняются найти свое место в социальной иерархии, не зная, какую стратификационную ось принять за основу. Добавим к этому и значимость языка, понятийных конструкций в процессе легитимации новых социальных институтов. Отсутствие формальных определений для новых социальных явлений, например, новых форм занятости в российской экономике, становится основой для маргинальной самоидентификации. Так, работающие в теневом секторе затруднялись, к какой группе себя отнести – «занятых» или «безработных» . В настоящий момент не существует строгой формулировки, обозначающей ситуацию невыплаты зарплат на российских предприятиях. Как известно, «занятость» неразрывна с понятием «оплачиваемая», а «безработица» – с отсутствием каких-либо контрактных отношений с работодателем. Так формируется еще одна маргинальная идентичность – «работников без зарплаты». 
Отсутствие готовых понятий как фактор маргинальной самоидентификации также актуален для определения социального статуса женщин . Показательным в этом отношении явился ответ на вопрос о своем статусе домохозяйки — жены «нового русского»: «У меня вообще нет никакого статуса. Может быть, я бомж, может быть, я нищая, понимаете? Вообще никакого. Но поскольку у меня есть крыша над головой, я в общем-то, не бомж. Но к иерархии какой-то я тоже себя относить не могу, поскольку там не вращаюсь. Поэтому у меня вообще статуса нет. Никакого» .
Как в случае маргинальности-нетипичности, так и маргинальности — иного определения реальности, маргиналу необходимо «подобщество», где бы он являлся «типичным» и где было бы принято «его» определение реальности. Подобщество служит маргиналу эмоциональным прибежищем и социальным базисом его определений реальности. Функцию таких подобществ выполняют этнические и религиозные общины, общественные организации, неформальные объединения членов той или иной субкультуры. Для подобщества важно не только «собирание» людей со сходными признаками и определениями, но и разработка процедур защиты «своей» реальности от угроз ее уничтожения извне. Так, в случае с религиозными сектами важнейшим элементом такой защиты становится самоизоляция – ограничение контактов с «аутсайдерами» (= всеми остальными). Таким образом, ярлык маргинала можно снять, изменив социальное окружение, что демонстрирует, к примеру, вынужденная миграция из стран СНГ.
Нетрудно заметить, что контр-дефиниции и контр-идентичности служат толчком для процесса изменений, усложняя как саму структуру общества, так и структуру распределения знаний в нем. Образование маргинальных подобществ способствует мобилизации ранее исключенных групп. Со стремлением к переопределению ситуации можно увязать различные правозащитные движения: к примеру, сегодняшняя концепция независимой жизни в отношении пожилых людей и инвалидов «рассматривает человека в свете его гражданских прав, а не с точки зрения его личностных и социальных трудностей» . «Равные права», а не «статус льготника» – на наш взгляд, это одна из формул процесса демаргинализации. 
Однако, поскольку все связанное с маргинальностью относится к неопределенности, неопределенными являются и возможные сценарии действий этих групп. В своем стремлении изолироваться от тех, кто предлагает иные определения реальности, либо переопределить реальность на уровне «основного» общества, маргинальные группы способны дрейфовать к двум полюсам: 
Девиация. Это связано с накоплением «отрицательной энергии», которая либо оказывается деструктивной для самих членов подобщества, либо выплескивается в «большое общество» в виде насилия, неуправляемых действий. Примерами этого являются в первом случае так называемые деструктивные религиозные культы, во втором – различные организации нацистского толка.
Интеграция. Ранее маргинальная, группа постепенно завоевывает сильные социальные позиции, ее точка зрения, ее определение реальности постепенно становятся общепринятыми. Маргиналы этого типа являются первопроходцами, реформаторами, проводниками новых социальных норм, направлений в искусстве; новые веяния моды также всегда проходят этап маргинальности, прежде чем стать достоянием большинства. Здесь важен механизм формирования общественного мнения, и агентами его изменения, по мнению Э. Ноэль-Нойман, являются те, кто не боятся изоляции, способны на фоне «спирали молчания» высказать мнение, противоположное официальному (общепринятому). Это люди особого типа, для которых «возмущение общественности лучше, чем отсутствие внимания» . 

3.2.6. Реакция общества на наличие маргиналов: терапия и исключение
Маргинальный статус (навязанный или приобретенный) сам по себе не означает ситуации социального исключения или изоляции. Он легитимирует эти процедуры, являясь основанием для применения «концептуальной машинерии поддержания универсума» — терапии и исключения. 
Терапия включает применение концептуальных механизмов, чтобы актуальные и потенциальные девианты пребывали в рамках институционализированного определения реальности. Они достаточно разнообразны — от пасторского попечения до программ личностной консультации . Терапия включается, когда маргинальное определение реальности имеет психологически подрывной характер для остальных членов социума; так, целью контрпропаганды является недопущение «брожения умов» под влиянием «чужих» СМИ либо харизматических личностей в своем социуме. 
Исключение чужаков – носителей иных определений ведется по двум направлениям. 1) Ограничение контактов с «аутсайдерами»; 2) Негативная легитимация. Второе представляется нам наиболее тесно соотносящимся с маргинальным статусом индивидов и групп.
Негативная легитимация означает принижение статуса и возможности влияния маргиналов на общность. Она осуществляется путем «аннигиляции» – концептуальной ликвидации всего, что находится за пределами универсума. «Аннигиляция отрицает реальность любого феномена и его интерпретации, которые не подходят этому универсуму» . Она осуществляется либо путем приписывания низшего онтологического статуса всем определениям, существующим за пределами символического универсума, либо попыткой объяснения всех отклоняющихся определений на основе понятий собственного универсума. 
Еще раз обратим внимание на разную реакцию общества на девиантность и маргинальность. К маргиналу, скорее всего, будет применена символическая изоляция, в то время как для девианта – изоляция в виде физического уничтожения, лишения свободы либо «терапия» в виде принудительного лечения. Процессы маргинализации имеют целью блокировать индивида, «запереть» его в ограниченном социальном пространстве, изолировать, перекрыть каналы влияния на остальных членов социума. 

3.3. Маргинальная ситуация и совладающее поведение
Маргинальная ситуация как состояние перехода, смены социальной позиции и обстоятельств жизнедеятельности порождает феномен жизненной трудности, т.е. препятствий, преодоление которых требует значительных трат личных ресурсов и напряжения. Использование в этом контексте понятий стресса, фрустрации, депривации и т.п. является совершенно оправданным. Не случайно сейчас можно прочитать о социальном и культурном шоке, социальной изоляции, материальной депривации, психотравмирующих переживаниях и других подобных явлениях, характеризующих жизнь наших сограждан. Естественным является вопрос: каким образом люди ведут себя в ситуации неопределенности и противоречивости социального статуса, как они реагируют на стрессы и фрустрации?
Безусловно, в число этих реакций следует отнести обширную группу защитных механизмов, перечень которых варьирует у разных авторов. Первоначально понятие защитного механизма использовалось в контексте клинической психологии, как аспект невротизации личности . В настоящее время практика его применения значительно шире и, как нередко бывает, расширительное толкование приводит к размыванию логических границ термина, потере его специфики. Учитывая генезис понятия, в качестве критерия защитного поведения можно было бы взять компенсаторный (иллюзорный) характер решения жизненной проблемы: уход в фантазии вместо реальных действий, отрицание или вытеснение вместо поиска и исправления ошибок, обесценивание интересов вместо их отстаивания и т.д. Хотя действие защитных механизмов способно избавить человека от болезненных мыслей и чувств в конкретной ситуации или ситуациях, их систематическое использование в реальных социальных отношениях приводит к дезадаптивным эффектам . По-видимому, феномены застойной безработицы и застойной бедности в ряде случаев следует объяснять действием таких механизмов.
Другим объяснением, за которым стоит еще одна форма реагирования на маргинальную ситуацию, является выученная беспомощность. Согласно М.Зелигману (фамилию данного автора обычно переводят как Селигман) она связана с реакцией отказа, выхода из игры, если человек убеждается в бесполезности своих усилий, которые ни к чему не приводят и ничего не изменяют. В действии рассматриваемого механизма большую роль играет так называемый стиль объяснения, который выступает в качестве модулятора по отношению к выученной беспомощности. То, как человек объясняет себе рядовые неприятности или серьезные поражения, определяет, сколь беспомощным или энергичным он будет . Оптимистическое объяснение останавливает беспомощность, а пессимистическое усугубляет. Человек может объяснять неудачи как конкретные или универсальные, временные или постоянные, зависящие от обстоятельств или от него лично. Исследования показывают, что стиль объяснения влияет на психическое здоровье, уровень успехов в профессиональной деятельности, при этом он не является раз и навсегда заданным.
В воззрениях М. Зелигмана есть ряд принципиально важных моментов для интерпретации поведения в маргинальной ситуации, которое может зависеть, во-первых, от характера обратных связей, получаемых индивидом, во-вторых, от внутренней проработки этих сигналов самим индивидом, в-третьих, от его предрасположенности к той или иной проработке, сформировавшейся, например, в прошлом опыте (эффект «иммунизации»). 
Пессимистический стиль объяснения, провоцирующий беспомощность, находится в одном ряду с такими факторами дезадаптивного поведения, как иррациональные убеждения и мысли, искажающие реальность. Сюда относятся склонность мыслить крайностями (все или плохо, или прекрасно), выборочное абстрагирование (интерпретация ситуации без учета контекста) .
Выученной беспомощности могут быть противопоставлены несколько феноменов, дополняющих оппозицию «пессимизм — оптимизм» как во внутреннем, так и поведенческом плане. Это, в частности, самоэффективность, в концепции которой важным является различение между убежденностью в результативности некоторых действий и верой в свою способность совершить эти действия. Согласно А.Бандуре ожидание собственной эффективности влияет на характер поведения в конкретной стрессовой ситуации: будет ли человек преодолевать ее или избегать, как долго будет преодолевать и т.д. .
Понятие самоэффективности демонстрирует роль самосознания в реагировании на маргинальную ситуацию. По мнению многих авторов, преодоление ненормативных кризисов, обусловленных динамикой общественной жизни, определяется особым сплавом индивидуального опыта, мотивации, отношения к себе и другим.
Помимо веры в себя важной предпосылкой, регулятором и следствием поведения человека в трудной ситуации является надежда, т.е. позитивное отношение к жизни и будущему, которое не исчерпывается простым оптимизмом, насыщено драматическими переживаниями о возможном и достижимом. Надежда приближает будущее, возвращает человеку чувство контроля над обстоятельствами, смягчает тяжесть испытаний, позволяет воспринимать критические ситуации как вызов, а не как угрозу, расширяет границы возможного .
Другим противопоставлением выученной беспомощности и защитному поведению является поисковая активность. Это — действия, направленные на изменение ситуации, когда отсутствует определенный прогноз ее исхода и субъект не может быть уверенным в результатах своего поведения; тем не менее он ищет выход из тупика . Авторы концепции поисковой активности связывают ее с основами творческой деятельности, "конструктивной агрессивностью", потребностью в самостимуляции. Рассматриваемое понятие хорошо вписывается в модели миграционного поведения. Например, ориентацию на поиск новых сведений о возможностях существования, готовность к перемене социальных групп, занятий, пространственной локализации называют психосоциальной мобильностью, обретение которой становилось необходимым средством адаптации при переселении сельских мигрантов в крупные индустриальные центры США . Существуют исследования, демонстрирующие роль установки на поисковую активность при адаптации эмигрантов к новой социокультурной среде и поддержании у них психологической устойчивости .
Перечень форм реагирования на маргинальную ситуацию является открытым, но для нас важно указать на существование двух возможных полюсов: к одному тяготеют формы, не приводящие к позитивным социальным и личностным эффектам, к другому тяготеют формы противоположной направленности. Последние представляют особый интерес, в связи с чем имеет смысл обратиться к проблематике совладающего поведения (сoping behaviour), включающей широкий спектр вопросов по преодолению трудностей и кризисов, в том числе затронутых в предыдущих абзацах.
Данная предметная область сравнительно недавно стала перемещаться из периферийных в центральные области социальных и поведенческих наук. Сейчас совладание стало популярным термином и его применяют при описании процессов преодоления трудностей в области здоровья и семейной жизни, в учебной и профессиональной деятельности, борьбе с зависимостями, консультационном взаимодействии и т.д. 
В изучении совладания можно отметить несколько важных моментов.
Оформившись в рамках адаптационного подхода, coping сначала соотносилось с экстремальными ситуациями, когда обычного приспособления оказывалось недостаточно и требовались дополнительные энергетические траты со стороны субъекта. Затем coping распространилось на описание поведения в поворотные жизненные моменты, т.е. в связи со значимыми жизненными событиями. Наконец, данное понятие стало использоваться при описании поведения в повседневной действительности (например, в условиях хронических неприятностей) . С позиций сегодняшнего дня такая эволюция может трактоваться как открытие особого среза жизнедеятельности любого человека, и этот срез становится полноценным объектом научного интереса. Одновременно совладание перемещается в плоскость предметов, интересующих психологию и социологию повседневности. Неприятные и приятные события, случающиеся в жизни конкретного человека, по-видимому, выстраиваются в определенной логике, обусловленной его действиями. Они не только аккумулируют психологические, но и подготавливают социальные эффекты. Интересно обратить внимание на растущую популярность в России разнообразных психологических техник, являющихся частью эзотерических учений. Люди надеются с помощью специфических приемов внутренней концентрации, расслабления, осмысления событий повысить свою способность противостоять трудностям. Издается соответствующая литература, создаются общества и учебные центры, готовятся тренеры, выстраиваются научные приоритеты. Происходит то, что можно было бы назвать артикуляцией, реконфигурацией и переносом в другие сферы определенных практик , или способов поведения в кризисных условиях жизни.
Бросается в глаза мозаичность общей панорамы исследований совладания. Авторы, вводящие данное понятие в концептуальный строй отечественной науки, отмечают, что существует множество эмпирических исследований разных аспектов совладания, но при этом чувствуется дефицит обобщающих и непротиворечивых теоретических построений . С одной стороны, это может объясняться выраженной "прикладной" природой рассматриваемого феномена. С другой стороны, имеет смысл поставить вопрос об особом логическом статусе стоящего за ним понятия, которое способно обнаружить себя в разных теоретических подходах и традициях, являясь, тем самым, своеобразным теоретическим медиатором. В этом смысле отсутствие какой-то общепринятой концепции совладания является не столько недостатком, сколько отражением реальной сложности поведения человека в трудных жизненных ситуациях. 
Подтверждением данной мысли является постепенный переход к контекстуальным моделям, в которых большое значение придается текущим конфигурациям обстоятельств во взаимосвязи с человеком и их влиянию на совладающее поведение. Выделяются два возможных направления в анализе контекстуальных аспектов совладания : 1) через генерируемые многими стрессовыми событиями общие «задачи»: определение значения ситуации лично для себя; противостояние требованиям ситуации; поддержание отношений с членами семьи, друзьями, а также другими лицами, которые могут быть полезными в преодолении кризиса; сохранение эмоционального равновесия, управление расстроенными чувствами; сохранение и поддержание чувства компетентности и мастерства); 2) через личные цели, мотивы, обязательства, которые формируют когнитивную оценку событий, выбор конкретных форм совладания и через которые ситуативное совладающее поведение включается в более широкие фрагменты жизненного цикла. Вполне возможно, что анализ целевых структур совладания расширит наши представления о механизмах конструирования индивидуальных жизненных траекторий.
Даже если авторы не ставят перед собой специальную задачу выделить данные аспекты, они присутствуют в представляемых ими материалах. Одни способы преодоления трудной ситуации в большей степени связаны с типичностью обстоятельств, как бы диктуются ими, другие способы в большей степени имеют индивидуально-личностную окраску, задаются отношением человека к ситуации. Например, выделяемые М.Раттером механизмы стрессоустойчивости можно было бы разделить на две группы: с одной стороны, это уменьшение поведенческой вовлеченности человека в стрессовые ситуации, разрыв негативных цепных реакций во взаимодействии со средой (агрессия порождает негативное отношение, которое, в свою очередь, порождает агрессию), поддержание самооценки и личной эффективности; с другой стороны, это открытие позитивных перспектив (профессиональных, образовательных, семейных) и соответствующее планирование, позитивное осмысление негативного опыта, фокусирование на позитивных моментах отрицательных событий .
Понимание того, что индивидуальное поведение является так называемой «погруженной системой» (в терминологии Ильи Пригожина), придает контекстуальному подходу статус устойчивой и долгосрочной исследовательской перспективы.
Определения совладания нередко грешат чрезмерной размытостью, не позволяющей отделить содержание рассматриваемого понятия от уже известных. Преодоление этого недостатка идет по нескольким направлениям. К совладанию, например, относят механизмы «эмоциональной и рациональной регуляции человеком своего поведения с целью оптимального взаимодействия с жизненными обстоятельствами или их преобразования в соответствии со своими намерениями» . Авторы только что приведенного определения специально подчеркивают конструктивный характер совладания, т.е. направленность на реальное, а не компенсаторное разрешение проблемы.
Важно обратить внимание на ситуативность совладания, поскольку оно — лишь один из модусов поведения в трудной жизненной ситуации (наряду с защитным поведением, хаотическим поиском, амотивированностью и др.). Ситуативность проявляется в том, что совладание может приходить на смену другим модусам или сменяться ими. У одних людей это происходит в достаточно короткий промежуток времени, у других процесс растянут на годы. В одном из исследований мы встретились с женщиной, которая после добровольно-вынужденного увольнения 9 лет нигде не работала. Сначала она "ушла" в семью, затем время от времени предпринимала робкие и вялые попытки трудоустроиться, в успех которых сама не верила и делала скорее «для очистки совести», пока, наконец, не сделала решительный шаг, соединив в одно целое собственное желание, поддержку мужа, помощь приятельницы. 
Гипотетически движение в обратном направлении (например, от совладания к защите) может быть обусловлено истощением энергетических ресурсов человека, неадекватностью выбранной формы поведения и накоплением ошибок.
Еще один аспект ситуативности связан с ролью контекста, который позволяет переопределять поведение из одного модуса в другой в зависимости от его эффекта и значения для человека. Например, уход в фантазии и мечты в трудной ситуации может трактоваться как форма психологической защиты. Но, с другой стороны, есть ситуации, в которых именно фантазия является наиболее конструктивным способом реагирования на трудность, она дарит надежду и силу. В знаменитых "Корнях неба" Ромена Гари описывается ситуация, когда узники концлагеря ввели в свою жизнь фантом — даму, которая «поселилась» в их бараке и заставила своим воображаемым присутствием сохранять человеческое достоинство. Она была недоступна эсэсовцам, поскольку существовала в сознании узников, зависела от их воли и больше ни от кого . Воображение победило физическое насилие.
По-видимому, конструктивность и компенсаторность являются не взаимоисключающими, а пересекающимися понятиями. Их отношения опосредованы контекстом и возможностями субъекта. Конструктивно то, что позволяет реально решить проблему в данной ситуации и подготовить благополучный исход в следующей.
Другой, не менее важной характеристикой является индивидуальное своеобразие совладания. «Сoping есть индивидуальный способ взаимодействия человека с ситуацией в соответствии с ее логикой, значимостью в жизни человека и его психологическими возможностями» . Отталкиваясь от этого определения, резонно поставить вопрос о существовании индивидуальных стилей поведения в маргинальной ситуации, будь то безработица, миграция или бедность.
С одной стороны, совладание варьирует от человека к человеку, поскольку соотносит ситуацию с наличными ресурсами и предрасположенностями субъекта. С другой стороны, мы можем говорить об индивидуальных стилях только в условиях относительной социальной неопределенности, когда есть возможность выбора целей, образцов, сфер и способов приложения своих ресурсов. Социальные факторы индивидуального стиля поведения в маргинальной ситуации выстраиваются в такой иерархической последовательности: 1) уровень неопределенности социальных дифференциаций и связанных с ними доступов к деятельностям, 2) уровень неопределенности социальных оценок тех или иных групп, 3) вариативность целей и 4) условий поведения представителей этих групп .
Чем жестче и определеннее конструируются перечисленные факторы, тем меньше возможностей для стилевого разнообразия в совладающем поведении маргиналов, тем уязвимее они становятся как группа, "застывая" в своем окраинном или промежуточном положении. Видимо, этим следует объяснять сложности с адаптацией «некоренных» этнических групп в некоторых странах СНГ или безработных в маленьких городах с монопроизводством, которые попадают в чрезмерную зависимость от внешних условий и не могут полноценно реализовать свои индивидуальные ресурсы. Хотя совладание с этой точки зрения предстает перед нами как ограниченный набор заданных социальной структурой матриц поведения в сложной ситуации, тем не менее задача наполнения его конкретными поступками, неудачами и преодолениями не снимается.
Индивидуальное своеобразие, наличие контекстуальных (как синхронных, так и диахронных) зависимостей, включенность в мотивационно-смысловые системы личности — эти особенности совладания ставят перед исследователями задачу активного использования качественных методов.
Наконец, следует сказать о важной роли когнитивных, эмоционально-волевых процессов, личностных свойств и особенностей самосознания при объяснении совладающего поведения. Внимание к ним во многом определяется теоретическим выделением промежуточных переменных во взаимодействии субъекта с трудной ситуацией. Этот методологический ход является достаточно универсальным, ведь еще Г.Селье, описывая стресс, заложил важное различение между первичной реакцией на внешнее воздействие и той внутренней работой, которая обеспечивает устойчивость организма в неблагоприятной ситуации, связав ее со стадией повышенной резистентности .
На практике в роли промежуточных переменных, позволяющих «держать удар» и преодолевать трудности, могут выступать адекватная оценка своего взаимодействия со средой или его переоценка, построение плана, предвидение препятствий, концентрация на сути проблемы, эмоциональная устойчивость, направленность на взаимодействие с другими, уверенность в себе, самоуважение, внутренний локус контроля и т.д. . Многообразие этих процессов и факторов позволяет поставить вопрос о существовании некоторых интегральных внутренних структур, опосредствующих совладание. Возможно, в случае с преодолением маргинальной ситуации следует говорить об особой адаптационной компетентности человека.
Казалось бы, знание о внутренних переменных представляет узкий психологический интерес. Однако имеются данные, свидетельствующие, что они влияют на эффективность социальной поддержки некоторых групп населения. Оказание такой поддержки лицам с внешним локусом контроля или отсутствием чувства личной компетентности не только не предупреждает стрессы, но даже повышает уязвимость к ним . 
В данном контексте изучение внутренних переменных конструктивного поведения приобретает особое значение. Их вполне можно отнести к «канальным факторам», т.е. таким аспектам во взаимодействии индивида и ситуации, которые способны оказать наибольшее влияние на поведение субъекта . В одних случаях сюда попадет план действий, в других — социальный образец, в третьих — групповая норма. Например, активное конструирование позитивной перспективы повышает стрессоустойчивость, наблюдение эффективного поведения (так называемое научение по образцу) помогает справиться с проблемой, осознание групповой принадлежности влияет на принятие решений и т.д. Канальные факторы позволяют объяснять неудачи некоторых решений в социальной и прочих сферах и определять перспективные направления их разработки. 

Хотя совладание — традиционно психологическое понятие, его социологизация может быть осуществлена в рамках маргиналистики. Для этого имеются определенные предпосылки. Авторы, занимающиеся проблемами маргинальности, давно обратили внимание на необходимость дифференцировать позицию в социальной структуре и набор субъективных характеристик, которые могут развиваться в индивидууме, занимающем такое положение. За дифференциацией рано или поздно должно последовать теоретическое объединение двух сторон. Действительно, какую функцию выполняют субъективные характеристики в преодолении маргинального статуса? Какое место они занимают в динамике маргинальных ситуаций и — шире — общей социальной динамике?
При поиске ответов на эти и другие вопросы важную роль может сыграть такая область знания, как адаптация к социальным изменениям, которая содержательно пересекается и с совладанием, и с маргинальностью, «терпима» к обоим объектам. В зависимости от "субстрата", в рамках которого разворачиваются механизмы адаптации, можно выделить общебиологический, социоструктурный подходы, а также подход, «оперирующий психологическими сущностями» . Последний весьма популярен. В конкретных эмпирических исследованиях он раскрывается через различные когнитивно-мотивационные образования (достижительская активность при удовлетворении частного интереса, принятие "новых" ценностей, в том числе ценности "свободы выбора", а также умение делать сами выборы, допущение человеком изменчивости своего жизненного пути и др.), которые могут быть проинтерпретированы как факторы совладания и от наличия которых зависит успешность адаптации индивидуума к меняющимся и неопределенным социальным обстоятельствам.
Адаптация отдельного человека связана с адаптацией групп, общностей, социума в целом, поскольку представления людей о самих себе, их планы, действия и возможности определенным образом включаются в представления, регулирующие деятельность социальных систем. Например, можно обратить внимание на то, что увеличение эффективно или неэффективно адаптированных индивидов оказывает влияние на экспектации среды, на межличностное и межгрупповое взаимодействие, отчего в свою очередь меняется напряженность адаптационного процесса . 
Важно заметить, что речь идет не просто о связи, а о взаимной детерминированности процессов адаптации, протекающих на разных уровнях. Индивидуальное поведение организуется в форме совладания не само по себе, а с учетом имеющихся социальных ресурсов. В то же время социальные ресурсы обнаруживают себя через действия конкретных людей. Группа адаптируется не сама по себе, а в контексте межгрупповых связей. Последние, в свою очередь, конструируются, развиваются конкретными группами. И так далее. Возможно, что здесь наиболее продуктивной окажется многомерная модель объяснения, позволяющая описывать социальное действие как интенциональное, объективно детерминированное и инструментальное одновременно, к чему склоняется ряд ведущих социологов (Дж.Александер, Э.Гидденс, Дж.Ритцер, П.Штомпка) .
Перспектива многомерного междисциплинарного анализа весьма заманчива для научной интерпретации совладания. Пока же следует учитывать следующее.
1. Методологический статус понятия "совладание" определяется тем, что оно:
- фиксирует особый срез жизнедеятельности любого человека, решающего проблемы адаптации;
- вероятно, способно быть теоретическим медиатором в диалоге различных моделей жизненных трудностей и индивидуальных адаптаций;
- показывает значение контекстуального подхода к исследованию процесса адаптации.
2. Важными содержательными атрибутами совладания являются: 
- конструктивность, т.е. направленность на доступное в данной ситуации реальное разрешение проблемы и подготовку благополучных исходов в будущих ситуациях;
- ситуативность, т.е. динамическое взаимодействие с другими модусами поведения и зависимость от контекста;
- индивидуально-стилевая специфика, в связи с чем общая картина приемов совладания может быть не только пестрой, но и варьировать от группы к группе;
- наличие промежуточных переменных в виде когнитивных, эмоционально-волевых процессов, свойств характера и самосознания.
Перечисленные атрибуты взаимообусловливают друг друга (например, конструктивность зависит от контекста и индивидуальных ресурсов). По отдельности они вряд ли смогут характеризовать совладание.

3.4. Маргинальный статус
Маргинальный статус – базовый уровень исследования маргинальности, важное звено в его логической цепи. По сути, это основной конструкт, позволяющий исследовать это явление на эмпирическом уровне. Ведь трудно не согласиться с точкой зрения по поводу того, что «маргинальны не люди, а их связи и отношения». Поэтому следует признать правомерным утверждение Т. Шибутани о том, что это понятие ключевое в понимании маргинальности . 
Маргинальный статус рассматривается в непосредственной связи с другими составляющими – маргинальной ситуацией, маргинальной личностью и маргинальной группой, а также ситуацией преодоления маргинального кризиса (совладания с маргинальной ситуацией). Особое значение имеет исследование маргинальной ситуации как комплекса факторов, инициировавших формирование маргинального статуса.
В самом общем виде маргинальный статус можно понимать как позицию промежуточности, неопределенности, в которую индивид или группа попадают под воздействием маргинальной ситуации.
Проблематику исследования маргинального статуса определяют две группы задач:
1. Исследование механизмов формирования новой социальной структуры, становления новых типов отношений. Это предполагает обращение к наиболее глубинному уровню – формирования статусных позиций, и, прежде всего, переходных, промежуточных, маргинальных, где наиболее интенсивны «накопления» новых социальных качеств, наиболее ярки и выразительны показатели характера социальных процессов, направления и смысла их развития, наиболее отчетливы новые типы социальных практик.
2. Особенности процессов адаптации, происходящих на групповом и индивидуальном уровне в результате трансформации положения.
Соответственно все разнообразие подходов к решению этих задач фокусируется в направлениях, в рамках которых маргинальный статус рассматривается: 
— как элемент формирования новой социальной структуры. Это магистральное направление фокуса внимания социологов, исследующих процессы социальных изменений;
— как состояние личности, адаптирующейся к трудноразрешимым дилеммам. Данная традиция характерна для американской традиции исследований маргинальности. Это область исследований, смежная с социальной психологией. 
В понимании маргинального статуса можно выделить в соответствии с указанными направлениями следующие основные подходы.
Прежде всего, в соответствии с "историей" исследований маргинальности, обратимся к подходу, рассматривающему маргинальный статус как позицию, фиксирующую двойственность положения индивида или группы в ситуации выбора идентификации. Эту двойственность определяет принадлежность к двум или более группам, занимающим неравное положение в иерархии престижа (господствующая и подчиненная культуры, мейнстримная культура и субкультура, стигматизированная и референтная группы и т.п.). Примеры таких ситуаций в ракурсе этнокультурного конфликта достаточно детально анализировались американскими исследователями. Так, при исследовании положения молодых индейцев в резервации под маргинальным статусом понималась "позиция, в которой индивид был подвержен влиянию сил, побуждающих его идентифицировать себя как с доминирующей, так и с подчиненной группами" . При этом исследовалась ситуация, когда индивид в равной степени относит себя к обеим группам, степень маргинальности понималась в зависимости от обоснованности притязаний и имеющихся ресурсов для такого отнесения, от позиций относительно последнего самих групп, а также от личностных качеств. Разные исследователи по-разному оценивали характерный тип маргинальности – либо как длительное «равновесие», «балансирование» между группами, либо как протест при невозможности разрешить культурный конфликт. Различные типы такого конфликта рассматривались Парком, Стоунквистом, Голдбергом, Антоновски, Дики-Кларком, Манчини и др.
Следует подчеркнуть проблему, которая каждый раз решалась в исследованиях такого направления. Она состоит в различении между набором психологических черт, определяющим "комплекс маргинального человека", и объективной позицией в социальной структуре.
Другой подход основан на исследовании структурных источников формирования маргинального статуса. Социальный статус как позиция в социальной структуре, обеспечивающая социальные связи между субъектами общественных отношений , определяется в разных системах показателей, опираясь на разные подходы. Особый интерес представляет понимание динамики социального статуса. В целом акцент на динамической составляющей статуса, особенно во времена быстрых социальных изменений, вполне правомерен и обоснован . 
Для понимания маргинального статуса представляется важным нормативно-ролевой аспект социального статуса. Это подтверждает определение маргинального статуса, данное в учебнике «Социология труда». Его авторы рассматривают маргинальный статус личности как "позицию, фиксирующую объективно заданные противоречия в способах поведения, которые определяются, с одной стороны, многообразием статусно-ролевых и функциональных характеристик личности, с другой стороны, промежуточными состояниями перехода из одного статуса в другой" . При этом широк спектр случаев маргинального статуса: "при переходе индивида из одной социальной среды в другую; при смене одного темпорального статуса на другой; при кардинальном изменении образа жизни, вида профессиональной деятельности, системы социальной коммуникации; при смене социального, профессионального, экономического, политического или религиозного статуса" .
Известно, что каждая позиция в социальной структуре общества фиксирует определенные социальные роли, определяемые, в свою очередь, социальными нормами. В периоды социальной аномии, сопровождающей интенсивные социальные изменения, происходит разрушение норм при отсутствии новых, формирование новых оснований для конструирования социальных ролей и, соответственно, статусных позиций. Маргинальный статус и определяет такое состояние в целом, в частных же случаях он формируется в результате утраты или смены основного социального статуса или существенных его составляющих. 
Таким образом, маргинальный статус характеризует поведенческую, динамическую сторону социальной структуры, акцентирование которой характерно для аномийного или трансформационного состояния социальной структуры. Типы поведения, формирующиеся в этой ситуации и согласующиеся со стратегиями эволюции маргинального статуса, описал Р. Мертон . 
Некоторые теоретические аспекты исследования маргинального статуса, связанные с рассмотрением статусных ресурсов и степени маргинальности статуса, покажем на примере исследования безработных (содержательные аспекты анализа изложены в разделе 4.2) . 
Статусные ресурсы в данном исследовании показывают реальные возможности социального восхождения/нисхождения, способы и варианты изменения социального положения. Исследовались следующие группы характеристик статуса, определяющих его ресурсы:
«внутренние»: образовательные; профессиональные; демографические (возраст, пол, семья); материальные; социальные (принадлежность к той или иной социальной, политической, религиозной общности);
«внешние»: особенности региональной, локальной ситуации и политики в сфере занятости.
Определение степени маргинальности базировалось на предположении о том, что в разных ситуациях будут фиксироваться разные по интенсивности и другим характеристикам маргинальные позиции. Для их определения могут использоваться две системы показателей: объективные (комплекс внешних условий, определяющих типы маргинальной ситуации) и субъективные (связанные со степенью самооценки изменений параметров статуса).
Исследование специфики маргинального статуса работников на практике связано с наиболее болезненными социальными проблемами, характерными для современной России, на особом месте среди которых – «скрытая безработица». Это сложное, малоизученное явление, в основе которого – с одной стороны, разрыв между падением производства и сокращением занятости, а с другой изменение структуры и принципов функционирования рынка труда, специфично для современной России. Его исследование имеет ряд аспектов. Один из них актуализирует проблему «теневой занятости», ее экстенсивности (существования нескольких дополнительных видов занятости и даже нескольких основных мест работы). В итоге человек вынужден приобретать несколько, зачастую не дополняющих, а противоречащих друг другу, профессионально- должностных статусов, находясь в драматичной ситуации выбора определяющего. Данная проблема стала предметом исследования маргинального статуса специалистов, поддержанного Фондом Дж. и К. Макартуров (грант № 00-62782, автор И.П. Попова). Его первые результаты (в Краснодарском крае и Ивановской области) приводят к выводу о том, что примерно в 1998-1999 гг. под влиянием положительных процессов в экономике (или отдельных отраслей) снижается острота «скрытой безработицы». Типы маргинальных позиций разнообразны. Так, на градообразующем текстильном предприятии в малом городе Ивановской области «приспособительный» тип занятости, распространенный в наиболее трудные времена начала и середины 90-х, привел к появлению неопределенной установки в отношении занятости: нужно и «зарабатывать» и «что-то держит» на предприятии». На предприятии перерабатывающей промышленности фиксируется выстраивание «видимой» карьеры наряду с созданием собственного дела «в тени», и т. д. Таким образом, на первый план выходит проблема формирования новых социальных качеств субъектов в результате практики занятия позиций на рынке труда в изменившихся условиях. 

3.5. Континуум маргинальных ситуаций
В такой постановке темы заслуживает внимания прежде всего само понятие «маргинальная ситуация». Будучи словом, употребляемым в обыденной речи, понятие «ситуация» в разных контекстах часто встречается в социологической литературе, в том числе и в источниках по маргинальности. В частности, в специально посвященной проблемам маргинальности работе И.П. Поповой оно встречается более 70 раз. 
В данной работе поставлены следующие задачи: прояснить традицию исследования ситуации, определить границы маргинальной ситуации, подчеркнуть междисциплинарный характер изучения последней.
Мы будем делать акцент на совладании в исследовании маргинальной ситуации, и объясняется это тем, что изучение указанного феномена возможно только в связи и по поводу ситуации. В том числе маргинальной, которая диктует необходимость «выхода» из проблемы, ее конструктивного решения.
Специальный анализ позволит расширить эвристические возможности понятия «маргинальная ситуация» и более эффективно использовать его потенциал для характеристики процесса маргинальности. 
В обыденном значении ситуация (от франц. situation) — положение, сложившееся в силу стечения обстоятельств, обстановка, совокупность обстоятельств. Этимологический анализ слова особенно не прибавляет информации — в русском языке слово известно с начала XVIII в., а во французском — восходит к средневековому латинскому «situare» — располагать, ставить, размещать, положение. 
В гуманитарных науках термин повсеместно присутствует, обозначая также совокупность обстоятельств, характеризующих этап жизни человека, особенности социального окружения и пр. 
Однако можно выделить как особое направление традицию анализа ситуации в философии экзистенциализма. 
Экзистенциальная философия «выросла» из философии жизни (Ницше, Дильтей, конец XIX — начало XX вв.). Поставленная философией жизни задача — понять человеческую жизнь, исключая все внешние установки, непосредственно из нее самой, в свою очередь, является выражением определенного поворота в гуманитарной традиции — от объективного к субъективному, или — от мышления, не связанного субъективным началом, к мышлению, связанному с таковым. Критика философии жизни, касающаяся прежде всего релятивистских устремлений, послужила основой для формирования нового философского направления — экзистенциальной философии, основой которой является соотнесение всех объективных порядков с их происхождением в человеке. Время расцвета экзистенциальной философии — это 1920-30-е гг. Вышедшие в это время литературные произведения (например, роман Ф. Кафки «Замок») могут служить иллюстрацией к данному смысловому полю. 
Экзистенциалистское направление в философии, яркими представителями которого являются А. Камю, Ж-П. Сартр, М. Хайдеггер, К. Ясперс, в свою очередь, можно соотнести с феноменологической традицией в социологии. Известную цепочку — Бергсон — Гуссерль — Шюц, можно рассматривать как параллельную ветвь взаимовлияния, взаимопересечения философии и социологии.
С точки зрения экзистенциализма, в частности, Ясперса, человек всегда находится в ситуации и не может выйти из ситуации, не попав в другую. Ситуации — суть нечто, что человек должен претерпевать. Он отдан в их распоряжение. Различие философии экзистенциализма с философией жизни заключается в том числе и в том, что последняя не склонна ощущать положение в качестве причиняющего страдание изъяна, в качестве преграды. Скорее философы жизни видят в положении подоснову, несущую человека и обуславливающую все его отдельные способы поведения. Понятие ситуации, используемое экзистенциалистами, напротив, делает акцент именно на моменте сопротивляемости, тем самым подчеркивая сущность человеческой конечности. Здесь мы обнаруживаем явную близость к пониманию ситуации в социологии, а также это открывает возможности для анализа совладания с маргинальной ситуацией.
Ограниченность человека ситуацией проявляется уже в самом факте постоянного навязывания, пребывания в ситуации. Однако при этом возникают другие радикальные моменты ограниченности нашего бытия, противостоящие ему в качестве принципиально непреодолимых преград. Это — те ситуации, которые не столько определяются в частностях, сколько выступают в качестве общего положения дел, ситуации, которые хотя и изменяются сообразно обстоятельствам в их конкретных явленных формах, однако при этом как таковые принадлежат самому личному бытию. Экзистенциалисты относят сюда тот факт, что человек должен умереть, что в действии и бездействии он неминуемо должен принять на себя вину, что он предоставлен случайности, где он постоянно побуждает себя никогда не избегать страданий и болей и может поддерживать свою внешнюю и внутреннюю жизнь лишь в борьбе с противником (пограничные ситуации смерти, угрозы, борьбы, случайности, вины и пр.). Опыт пограничной ситуации «не учит». Ясперс, характеризуя пограничные ситуации, пишет: «Они не изменяются (разве лишь внешне); относясь к нашему бытию, они являются окончательными. Они необозримы; в нашем существовании мы не видим за ними ничего прочего. Они представляют собой стену, на которую мы наталкиваемся, о которую мы разбиваемся. Нам нужно не изменять их, а лишь добиваться их ясности, ибо мы не в силах объяснить их, вывести из чего-то другого. Они существуют наряду с самим нашим бытием» . Пограничные ситуации противопоставлены любой успокоенности в гармоничном и замкнутом образе мира, они поддерживают в человеке в бодрствующем состоянии то беспокойство, которое гонит его вперед. Пограничные ситуации как бы ведут человека от личного бытия (условно говоря, реального бытия) к экзистенциальному существованию (другими словами — воплощению, идеалу бытия).
Отсюда — разница в понимании ситуации в экзистенциальной философии и социологии: для экзистенциалистов ситуация имеет значение «бытийного пункта» — ситуация — нечто навязанное, довлеющее над человеком. А пограничные ситуации, с их критическим, кризисным содержанием являются основанием для смысложизненной рефлексии. Таким образом, в экзистенциальной философии ситуация — «переживаемое». Социолога же, очевидно, интересуют «последствия» ситуации, если понимать ее в вышеуказанном значении. Ситуация как основа для действий — вот социологический аспект проблемы. Из рефлексии над ситуацией => действие по поводу ситуации. Как отмечает О.Ф. Больнов, «мир представляет собой для личного бытия не просто всеобщий фон, но одновременно всегда уже совершенно определенное стечение обстоятельств, совершенно определенный мир, в котором это бытие себя обнаруживает и которое совершенно определенным образом требует от него ответа» (курсив мой — Л.П.). Продолжая эту идею, можно сказать, что социологи концентрируют свои усилия на анализе этого ответа, признавая, что требование ответа с непременностью этот ответ предполагает. Итак, в описываемом контексте ответ на ситуацию — предмет социологического изучения. И это относится по преимуществу к маргинальности, рассматриваемой на частном уровне — как «следствию нахождения в маргинальном статусе» . Такой аспект рассмотрения проблемы маргинальности — анализ поведения субъекта в ситуации маргинальности — позволяет обратиться и к механизмам выхода, адаптации, совладания с маргинальной ситуацией.
Как раз в анализе маргинальной ситуации просматривается почти буквальный экзистенциальный смысл — может быть, для маргиналов ситуация как раз и является такой, как в экзистенциализме — они ничего не могут сделать с ней, а только иметь в виду, обдумывать, принимать. Маргинальные ситуации существуют рядом с человеком, как правило, они «навязаны» ему макросоциальными процессами. Можно сказать, что не во всех случаях маргинальная ситуация предоставляет человеку возможность для «выхода», конструктивного совладания с ней. И если это так, то маргинальная ситуация становится фоном человеческого существования, с ней можно только смириться (иметь ее в виду — по выражению экзистенциалистов), отсюда — ограниченность стратегий совладания с ней.
Другое важное отличие философско-экзистенциального подхода к анализу ситуации от социологического заключается в разноуровности, политеоретичности последнего. Экзистенциалисты, равно как и феноменологи, могут быть отнесены к идиографической традиции — рассмотрение уникальности, единичности объекта. Если в этом контексте оценивать понятие «маргинальная ситуация», то оказывается, что это соответствует традициям микросоциологического подхода. И это — две почти противоположных куска рассмотрения маргинальной ситуации — макроподход — маргинальная ситуация как стечение объективных обстоятельств, как следствие перемещения, движения социальных макроструктур; и микроподход — маргинальная ситуация в представлении человека, в единичном случае, как следствие микрособытий человеческой жизни, и здесь важна для нас самооценка, рефлексия, активность субъекта (будь то человек или группа). Возможно, понятие «маргинальная ситуация» следует анализировать именно исходя их этих двух посылок — микроситуация и макроситуация. Ситуация как стечение, совокупность обстоятельств — это может быть и совокупность индивидуальных, частных обстоятельств, и совокупность макрообстоятельств, макропричин. Однако, одинаково ли все реагируют на эту «макромаргинальную» ситуацию? Возможно: человек со своим взглядом на мир, со своим мышлением оказывается в определенной ситуации и это вызывает маргинальность? То есть маргинал — не любой, а тот, который определенно реагирует на жизненную ситуацию, определенно ведет себя в жизненных обстоятельствах. «Экзистенциальный мыслитель» оказывается в своем мышлении посредством собственного бытия в совершенно определенном положении с присущими этому положению объективными обстоятельствами» (курсив мой — Л.П.). Получается, что если дело в том, как отдельный человек реагирует/ведет себя в определенных обстоятельствах, то тогда нет маргинальной ситуации? Однако с точки зрения макроподхода к анализу маргинальной ситуации безусловным является внешний, объективный анализ обстоятельств, совокупность которых определяется как маргинальная ситуация.
Более «социологичным», и в этом смысле более подходящим для анализа совладания с маргинальной ситуацией, является характеристика последней у К. Ясперса. 
Ясперс выделяет ситуации бессознательные: тогда они «оказывают воздействие без того, чтобы тот, кого это касается, знал, как это происходит, [и осознанные — ] наличные для сознающей самое себя воли, которая может их принять, использовать и изменить. Ситуация, ставшая осознанной, взывает к определенному поведению. Благодаря ей не происходит автоматически неизбежного, она указывает возможности и границы возможностей: то, что в ней происходит, зависит также от того, кто в ней находится, и от того, как он ее познает. Само постижение ситуации уже изменяет ситуацию, поскольку оно апеллирует к возможному действованию и поведению ». Увидеть ситуацию означает начать господствовать над ней, а обратить на нее пристальный взор — уже — в терминах экзистенциальной философии — борьбу воли за бытие, то есть борьбу человека за самоценность, его самоутверждение и пр. 
По Ясперсу, «обстоятельства, в которых находит себя отдельный человек», сводятся к трем основным группам:
Экономические, социальные и политические ситуации (звучит тавтологично, но у Ясперса так и есть — ситуации зависят от ситуаций). Конечно, это можно рассматривать как макрофакторы, влияющие на складывание маргинальной ситуации — определенное состояние общества. 
Исторически приобретенное, наличное теперь знание.
Социальное окружение и ценностный контекст — «то, чем он [человек] станет, ситуационно обусловлено людьми, с которыми он встретится, и возможностями веры, к нему взывающими» .
Добавим к рассматриваемым Ясперсом особенностям ситуации социологический контекст.

Таблица 1. Сравнительная характеристика особенностей
ситуации в экзистенциализме и социологии
Особенности ситуации 
по Ясперсу Параллельно — социологический подход
Бытие человека находится в качестве существования в экономических, социальных, политических ситуациях, от реальности которых (Ясперс последнее выделяет курсивом) зависит все остальное, хотя не они только делают ее действительной.
Общим сегодня является не человеческое бытие, как всепроникающий дух, а расхожие мысли и лозунги, средства сообщения и развлечения. Они образуют воду, в которой плавают, а не субстанцию, быть частью которой означает бытие. Общая социальная ситуация не есть решающее, она — скорее то, что ведет к ничтожеству. Решающим является возможность самобытия, еще не становящегося сегодня объективным в своем особом мире, который включает мир, общий для всех, вместо того чтобы подвергаться его вторжению. Особенности имеющегося в социологической литературе рассмотрения маргинальной ситуации — выдвижение в качестве основной причины объективного состояния общественных структур. Это и массовая маргинализация, которая происходит в периоды экономических кризисов, войн, резкого увеличения численности населения и пр., предъявляющих к экономике требования, невыполнимые при существующем социальном порядке и вызывающие сокращение занятости. И возникновение новых групп, означающее появление новых маргинальных ситуаций. Также характеристика возможности мобильности, присутствие в обществе обыденного социального движения.

Другой аспект сравнения — включение в интерпретационное поле понятия «социализация». Включить мир в себя, вместо того чтобы быть им поглощенным — здесь можно сделать отсылку к искаженным формам социализации, о которых в свое время писал Э.Фромм (мазохизм, садизм, деструкция и др.).

Исторически приобретенное, наличное теперь знание, в своем содержании и в характере того, как происходит познание и как знание методически расчленяется и расширяется, является ситуацией, по возможности ясной для человека.

Растущая доступность знания — его формы, метода и часто содержания — все большему числу людей. «Исторический опыт маргинальности» — связь со стратегиями совладания с маргинальной ситуацией, с оценкой степени ее критичности, связь с уровнем культуры, образования субъекта маргинальной ситуации, степенью его ограничителей, возможностей и пр. Сюда относится проблема «научения» совладанию с маргинальной ситуацией. 
Вовсе не обязательно, что человек, попавший в маргинальную ситуацию, оказывается «подавлен, разрушен» ею, как это отмечают экзистенциалисты. Маргинальность статуса может быть катализатором реализации потенций человека, активизации его ресурсов. Другой вопрос — от чего зависит «реакция» человека на «вхождение» в маргинальную ситуацию — одни ведут себя активно, демонстрируя успешные стратегии совладания, другие — ломаются, перетекают еще дальше на «край» общества. Ср. с характеристикой «культурной маргинальности» у Стоунквиста : для маргинального человека характерно «избыточное самосознание» — в частности, ему присущ более широкий кругозор и более независимое и рациональное мышление, а также ряд компенсаторных реакций — чрезмерный эгоцентризм, рациональность, агрессивность, сильное стремление вперед несмотря на трудности. 
То, чем он сам станет, ситуационно обусловлено людьми, с которыми он встретится, и возможностями веры, к нему взывающими. 
Акцент на групповом/индивидуальном характере маргинальной ситуации, а также внимании к ценностным аспектам, идентичности. Например, достижительство может влиять на выход из маргинальной ситуации. Связь с маргинальным статусом — переходом в более высокую группу. Очевидно, сюда же можно отнести выделяемую в отдельную категорию референтную маргинальность. 
Использование в качестве основания для маргинальности неучастия в правах и самообеспечении (бродяги, наркоманы, бездомные и пр.) позволяет выделить в качестве основных факторов маргинальной ситуации ценностные характеристики субъекта. Сначала не соответствуют, вступают в конфликт ценности субъекта, а как следствие — окраинное его положение.



Таким образом, предложенные К. Ясперсом характеристики маргинальной ситуации (макросоциальные факторы, когнитивные и ценностно-референтные) оказываются эвристически нагруженными и в социологическом анализе последней. Предстоит более подробный их анализ и обоснование данной типологии.
Вообще, типологизировать маргинальные ситуации можно по нескольким основаниям:
Выше было упомянуто разделение на макро- и микроуровни. Основанием в данном случае является уровень рассмотрения, анализа ситуации.
Для разделения на индивидуальные и групповые маргинальные ситуации основание — это число субъектов, объективно связанных с факторами, приводящими к маргинализации.
Имеет значение степень осознанности маргинальной ситуации — можно выделить, как у Ясперса, осознанные и бессознательные маргинальные ситуации. Очевидна связь с уровнем рефлексии субъекта маргинальной ситуации.
Другой критерий — отношение к маргинальной ситуации — маргинальная ситуация как источник активности, стимул, или маргинальная ситуация как якорь, отсюда — интенсивная нисходящая мобильность.
Причины маргинальности, основания маргинальной ситуации также можно выделить в самостоятельный критерий типологизации последней. Так, Попова И.П. выделяет комплексы факторов, порождающих «разломы, глубокие изменения в различных сферах социальной жизни», — экономический, социальный и духовно-идеологический .
Сюда же можно добавить (в качестве основания для типологизации и изучения маргинальных ситуаций) «моду» на новое, современное. Это также может быть источником маргинальности. Страх оказаться несовременным. Маргинал — это еще и «выдающийся» из времени.
Очевидно, что предложенная структура типологии маргинальных ситуаций не является полной. 
В теме заявлены подходы к изучению стратегий совладания с маргинальной ситуацией. Сама идея обращения к совладанию с маргинальной ситуацией имеет в качестве основания дилемму — «мириться» или нет с маргинальным статусом, маргинальным положением, маргинальной ситуацией в конечном счете. Анализ стратегий совладания с маргинальной ситуацией целесообразен, если принять, что маргинальная ситуация — всегда проблема для человека. Осознание, преодоление, изменение — такие процессы с уверенностью можно отнести к «переживанию» маргинальной ситуации. Изучение «работы» по интериоризации, освоению маргинальной ситуации возможно с использованием категории «совладание», несмотря на «юный возраст» последней в отечественной социологии . Исследование совладания с маргинальной ситуацией также важно рассматривать в русле общегуманистической традиции — так называемого «поворота к человеку», о чем было упомянуто вначале. 
Итак, маргинальная ситуация — объемное и вполне нагруженное понятие, уже имеющее определенную аналитическую традицию, представленную, в частности, в философии экзистенциализма, и с очевидностью требующее дальнейшей интерпретации в социологическом контексте. 

4. Маргинальность в социальных группах: проблемы динамики

4.1. Поведение безработных в условиях кризисного рынка труда 
4.1.1. Введение

Безработица в нашей стране стала следствием глубинных структурных изменений. Можно сказать, что это – следствие общей маргинальной ситуации. В ее развитии на сегодняшний момент можно выделить два этапа: 1991 — середина 1990-х годов (наиболее неопределенное, практически неуправляемое состояние общества) и середина 1990-х — настоящее время (период относительной стабилизации "хаоса", формирования более устойчивых социальных отношений). Данное исследование относится ко второму этапу. Это период, когда многие явления рыночной экономики стали неотъемлемой частью новой реальности, безработица "легитимировалась" в сознании людей как элемент современных социальных отношений и заняла свою позицию в их системе. Тем не менее эта позиция весьма неустойчива, так как оценивается данный феномен в обществе по-разному, зачастую диаметрально противоположно ("социальное зло" на одном полюсе оценочной шкалы — "объективная необходимость" на другом; по данным ВЦИОМ, 48,1% опрошенных в ноябре 1998 г. считали, что безработица в нашей стране недопустима, 35,1% в той или иной степени допускали существование этого явления, среди них 2% считали его даже полезным в небольших размерах) .
Масса безработных в экономически активном населении увеличилась с 1992 года более чем в два раза. Быстрее всего растет доля безработных в возрасте 30-49 лет, составлявшая в 1997 году уже более половины всех безработных. Доля специалистов среди безработных незначительно уменьшалась, составляя около 1/5. Для трети безработных условия потери работы официально носят вынужденный характер (высвобождение или ликвидация предприятия), и доля эта ежегодно растет (причем чаще всего это касается женщин). Растет также доля людей, находящихся в безработном состоянии больше года, — с 23,3% в 1994 г. до 38,1% в 1997 г., причем отмечается тенденция роста застойной безработицы . У специалистов вызывает тревогу увеличивающееся количество незанятой молодежи, среди которой быстрее всего растут доли выпускников основных и средних общеобразовательных школ, ПТУ, колледжей (техникумов). Если учесть, что незанятый контингент нового выпуска накладывается на предыдущий, то этот процесс приобретает кумулятивный характер, способствуя росту негативных социальных явлений .
Безработица активно исследуется в различных направлениях: как элемент общей динамики социальной структуры, со стороны издержек для разных групп населения, как объект политики государства в сфере занятости, при этом четких критериев определения безработных в России нет, поэтому их совокупность весьма разнолика . Безработица рассматривается также со стороны ее психологических и ценностных компонентов, являющихся важным дополнением «средовых» аспектов высвобождения и последующего трудоустройства. Имеющиеся в литературе данные позволяют заметить, что сознание неработающих людей может претерпевать достаточно серьезные изменения в зависимости от срока незанятости и других факторов. Также есть основания говорить об особой структуре сознания, обеспечивающего преодоление безработными жизненных трудностей. Ряд авторов уже обратили внимание на влияние уровня притязаний, структуры трудовой мотивации и локуса контроля на поведение после потери работы, на сопровождающие состояние безработицы изменения самооценки, переструктурирование референтностей . По данным зарубежных лонгитюдинальных исследований у тех, кто не может найти себе работу, наблюдаются значимые изменения в оценке своей компетентности, активности, удовлетворенности жизнью; одновременно имеются предпосылки незанятости, связанные с эмоциональным принятием/неприятием состояния безработицы, степенью уверенности в нахождении работы .
В целом специалисты обращают внимание на многообразие способов реагирования людей на незанятость: одни справляются с трудной жизненной ситуацией лучше, другие хуже, а некоторые даже находят удовлетворение в альтернативных жизненных стилях.

4.1.2. Цель, эмпирическая база и методы исследования
Общая модель, примененная в исследовании, включает следующие основные элементы, которые выстраиваются в последовательности: социальные изменения — маргинализация социального статуса — ситуация жизненной трудности — поведение в трудной ситуации — успешное или неуспешное преодоление жизненной трудности с последующей стабилизацией социального статуса. Особый интерес для нас представляет поведенческие элементы модели.
Современные авторы обращают внимание на важность изучения типологических характеристик индивидуального действия в трансформирующемся обществе, на необходимость рассматривать усилия самих людей в процессах социальной мобильности . В данном контексте закономерно активизируется интерес к психосоциальным механизмам регуляции поведения. В свое время Ч.Сейбел, изучая поведение рабочих в производственной и политической сферах, пришел к выводу, что его невозможно понять и предсказать без учета представлений рабочих о своей трудовой жизни. Эти представления, названные в продолжение веберовской традиции мировоззрением (world view), включают в себя набор идей о труде, опыт переживаний и решений в профессиональной сфере, амбиции и организуются в соответствии с определенными канонами, которые формируют реакции индивида на происходящее . Если применить идею мировоззрения к незанятым людям, то она позволяет целенаправленно искать в их субъективной позиции те специфические «каноны», которые могут в одних случаях приводить к преодолению трудностей, а в других уводить в состояние глубокой дезадаптации. 
Хотя мировоззрение в вышеобозначенном смысле фиксирует реально существующий синтез когнитивных, мотивационных, аффективных образований, это не снимает проблемы дальнейшей понятийной проработки самой идеи мировоззрения. С нашей точки зрения для понимания поведения человека на рынке труда целесообразно ввести понятие «трудовое сознание», выделив в нем два содержательных плана: 1) систему знаний, отношений, переживаний по поводу хозяйственной жизни общества и путей интеграции в нее; 2) систему знаний, отношений и переживаний себя как субъекта хозяйственной жизни . Взаимодействие двух планов порождает у безработных (равно как и работающих) определенные притязания, установки, приемы саморегуляции, которые влияют на готовность к тем или иным формам поведения и в совокупности с последними образуют специфические способы адаптации к трудной жизненной ситуации. На этапе предварительных размышлений в содержание этих способов мы можем включить защитные механизмы, различные схемы интерпретации мира, беспомощность и оптимизм, установки на поисковую активность и надежду, веру в свои способности решать проблемы и другое (см. гл. 3.3 «Маргинальная ситуация и совладающее поведение»), однако вопрос об их конкретной внутренней наполненности остается открытым.
Выявление эмпирического содержания способов адаптации было осуществлено нами в логике качественного исследования. Его основные этапы: разработка базовой модели (схемы понятия) — вхождение в эмпирическую реальность с помощью «мягкого метода» — кодирование и категоризация собранного материала (снятие «естественной» структуры исследуемой реальности) — интеграция категорий в типологию, частную концепцию — содержательное обогащение исходной модели (понятия). Наиболее отчетливо данная логика реализуется в методологии grounded theory, предложенной Б.Глезером и А.Строссом . Она сопровождается специфическими требованиями к выборке, которая должна быть репрезентативной не в статистическом, а в содержательном плане.
Эмпирической базой для дальнейших рассуждений послужили результаты цикла исследований, проведенных в Краснодарском крае, Калужской и Московской областях, Екатеринбурге, Москве и Нижнем Новгороде в 1996-1999 гг. Их объектом были разные группы незанятого населения, включая выпускников профессиональных учебных заведений, впервые вышедших на свободный рынок труда, людей, попавших под сокращение за несколько месяцев до обследования, хронических безработных, находящихся в этом положении уже больше года. Наши респонденты проживали в крупных, средних и маленьких городах. Общий объем выборки составил 134 человека в возрасте от 18 до 54 лет, в нее вошли мужчины и женщины, имеющие образование от общего среднего до высшего профессионального, работавшие в разных сферах на предприятиях разного вида собственности. Использовались фокус-группы, нарративные и полуструктурированные интервью. 
Свое внимание мы сконцентрировали не на различиях между регионами и группами, что является, безусловно, интересным и важным, а на некоторых общих для всей обследованной совокупности механизмах поведения в маргинальной ситуации, которые могут служить предметом дальнейших обсуждений, сравнений и дополнений.
Собранные данные дали возможность рассмотреть внешнюю и внутреннюю работу людей по преодолению той ситуации, в которой они оказались: осмысление обстоятельств и своих возможностей, конкретные «техники» и результативность поведения, эмоциональное самочувствие. Поскольку в исследовании акцентировалась качественная стратегия сбора и анализа данных, мы прежде всего пытались вычленить индивидуальные приемы поведения, обобщенные затем в несколько основных механизмов, имеющих тем не менее конкретные эмпирические проекции. Их описание представлено ниже.

4.1.3. Отношения с государством и обретение нового статуса
Приобретение статуса безработного может становиться открытым полем борьбы с государством. Государство, «ограбившее» своих граждан несколько раз, предстает противником, у которого необходимо взять хоть что-то. Поэтому условность данной позиции и связанных с этим ролей принимается людьми как данность в ненормально устроенном мире, которую надо использовать. «Я в Центр занятости пришла, мне говорят, вы поторопитесь, у вас же срок исходит. Какой срок? Статуса безработной. Я что-то не поняла. Говорят, по нашим российским законам только год имеешь право стоять на учете. Я говорю, извините, а дальше что? Меня на улицу?.. А какие к нам претензии? Это государство создало такой закон... А что мне делать? 12 мая истекает этот срок. Загвоздка сразу начинается в справках. Во-первых, например, страховой полис. Из-за того, что я стою на учете, у меня этот полис есть. Значит, я лишаюсь полиса, это раз... Я только платно буду лечиться... Второе. Сейчас постоянно новшества вводят насчет детского пособия: постоянно что-нибудь меняется, каждые полгода. Опять нужно собирать справки... Это хорошо, что я стояла на учете в Центре занятости, мне дали справку без разговоров. Я пришла в собес и сказала, что я малоимущая семья, но я стою на учете в Центре занятости, нигде не работаю. Мне сейчас платят 54 рубля в месяц как безработной. Но сейчас, с 12 мая, меня выбросят на улицу, я остаюсь без единой справки, мне никто ее не даст, т. е., не дай бог, коснется пособия, да чего угодно, я нигде не смогу ничего взять...» (ж., 34 года, Вика). 
Образ государства-противника, с которым надо сражаться, отвоевывая право на статус, усиливается с углублением степени безысходности ситуации, как в упомянутом уже случае. «Как можно увидеть какие-то перспективы? — замечает она. — Я их не вижу. Можно увидеть, когда видишь, что шаг навстречу делает тебе, ну то же государство, но нас все бросили. Они за кремлевской стеной вообще не представляют, как живут остальные люди. У них своя жизнь, у них свое государство... Какое развитие может быть? Какой там экономический рост? О чем они вообще говорят? О каком росте? Когда таких наукоградов полстраны. Я так думаю, они вообще не знают, что мы существуем. Но их раздражает, что люди должны существовать, и существуют и еще чего-то требуют. Какие-то еще требования предъявляют. Какие-то шахтеры касками стучат, еще медики бастуют. А у людей инсулина нет, не сделают укол инсулина, он сидит дома и ждет, сегодня он умрет или завтра».
Механизм "борьбы с государством" может заменяться более мягкой и прагматической формой. Это — рентные отношения. Человек не торопится предпринимать какие-то активные действия, пока получает пособие по безработице в достаточном для жизни размере. В своих планах он напрямую связывает начало поисков работы с уменьшением пособия до неприемлемого для себя уровня. Люди воспринимают потерю работы как возможность отдохнуть, даже как длительный оплачиваемый отпуск — своего рода вознаграждение за отданный государству труд. Характерна такая оценка женщины, проработавшей много лет: «Меня иногда ужасает: ведь мы были привязаны к этой работе как рабы и ничего за душой не имеем». В этой связи понятны ее рассуждения по поводу будущего: «... загадывать рано, год впереди (через год снимают с учета в СЗ и через год же этот человек планирует хлопотать о досрочной пенсии — авт.). Жить нужно здесь и сейчас, прошлого нет, будущего тоже нет. Зачем мне думать, что будет через год, если никто не знает, что будет через год. Я никому не слуга и не хозяин, я живу одна, я пока наслаждаюсь жизнью. Может быть, безработному об этом не стоит говорить, но раз Бог дает мне этот год — знаете, я всегда мечтала хоть год не поработать, я так устала от этой работы. Мечтала: найти бы спину, чтобы хоть годик за этой спиной не поработать. Я считаю, судьба посылает год, надо получить наслаждение» (ж., 51 год).
Чем старше человек, тем выше вероятность его вступления в рентные отношения с государством. Это обусловлено не только усталостью, накопившимися болезнями, соответствующими установками, но и особенностями законодательства, в соответствие с которым за каждый год трудового стажа сверх 20 лет безработный имеет право продлить срок получения пособия на две недели. 
Своеобразным продолжением «рентных отношений» является альтернативный стиль жизни. Одни используют появившийся «отпуск» для того, чтобы подлечиться, другие — чтобы наконец сделать в квартире ремонт, третьи начинают больше уделять внимание детям и семье. Некоторые окончательно «уходят» в семейные заботы или натуральное хозяйство. Чем глубже этот уход, тем сложнее затем людям вернуться в состояние оплачиваемой занятости — прежде всего психологически. Оказывается, что возможность иметь перед глазами детей, «схватить в случае чего их в охапку и — в больницу», является более значимым состоянием, чем работа. Отсутствие таковой позволяет по-новому осмыслить личные приоритеты или сформировать их. При этом немалое значение имеют возможности и ценности, принятые в семье.
Вообще же анализ интервью безработных подводит к выводу, что получение официального статуса безработного для них – путь приспособления к нестабильным, неопределенным социальным условиям, получения какого-то определенного положения в обществе, дающего, кроме всего прочего, осознание своего места в нем. «Я сразу встал на биржу, чтобы не терять стаж. Там пособие, у меня же была максимальная зарплата, максимальное пособие я получал, тоже, в общем-то, не лишнее, плюс полис, и вроде какой-то статус есть, понимаете? И с тех пор я там стою...» (м., 37 лет, Игорь).
Статус зарегистрированного безработного, несмотря на свою крайне низкую в оценке общественного мнения и, в общем, нестабильную и неопределенную в социальном пространстве позицию в обществе, тем не менее закрепляет определенную, принятую в обществе роль, систему связанных с ним ожиданий и вознаграждений. Это оказывается для многих людей очень важным именно в этом аспекте, но одновременно сопровождается комплексом отрицательных переживаний, чувством ущемленности и униженности, сигнализируя об амбивалентности приобретаемого статуса. Вот как рассуждает бывший инженер, уволенный с обанкротившегося предприятия: «Знаете, самое неприятное не то, что я тут (в службе занятости), — тут я уже статус свой определила, я сама себе сказала, кто я, сознательно пошла мыть полы. Самое обидное, когда приходишь на завод и просишь: отдайте мои деньги, на тебя смотрят, как будто ты из личного кармана каждого пытаешься их вытащить, вроде бы, как вы нам надоели, и шли бы отсюда, вот как наслушаешься, такое впечатление, я понимаю, как нищий сидит с протянутой рукой. Но он ведь определил для себя — я нищий, я сел, я протянул руку, все — вот мой статус нищего. Такое впечатление создается, что ты ущербный….» (ж., 41 год, Светлана). 
Статус зарегистрированного безработного — это действительно переходная позиция к чему-то другому, позволяющая «узаконить» свое существование (для некоторых, например, это путь получения полиса для медицинского обслуживания), не потеряться в обществе. Это хрупкий мостик в построении нового образа жизни, новых планов. Примечательно, что один из мотивов – не потерять стаж работы, следовательно, здесь имеет место определенное планирование будущего, в котором государство выступает в роли страховой компании, хотя и нелюбимой. 
Эта переходная позиция с течением времени становится постоянной, скрывающей под собой целую композицию статусов занятости (теневой, полулегальной и даже, по некоторым данным, криминальной). Так, бывший инженер-электронщик создает себе целую структуру статусов. Он работает дворником, кроме того, принимает частные заказы как сварщик, столяр. Бывший инженер машзавода строит дом. Инженер-технолог во время безработного периода постоянно работала продавцом в частном магазине. Для тех, кто фактически является предпринимателем, статус безработного, т.е. неимущего, помогает отстоять свои интересы в «разборках». 
В отношениях безработных с государством есть важный аспект, затрагивающий проблему учета особенностей сознания неработающих людей в социальной политике на рынке труда. К сожалению последняя изобилует примерами неэффективных решений. Например, регулярно принимаются решения о квотировании рабочих мест для молодежи, которые в своей нынешней форме не могут быть реализованы, поскольку не учитывают особенности сознания молодежи, в частности, ее притязания и стратегии выхода на рынок труда. Еще более наглядный пример связан с пособиями по безработице. Хорошо известно, что Закон о занятости в той части, которая регламентирует их начисление и выплату, является предметом постоянной критики специалистов, поскольку во многих случаях стимулирует пассивность безработных, толкая их на рентные отношения с государством. Причина в том, что данный закон не учитывает многоуровневую структуру материальных притязаний человека, регулятивный эффект которой весьма различен в ситуациях работы и безработицы. Материальные притязания включают идеальные, реалистические и резервные цели . Идеальные цели обслуживают более или менее отдаленную жизненную перспективу и могут иметь отложенные социально-политические и экономические эффекты. Реалистические и резервные (аналог резервной заработной платы в экономической теории) обслуживают текущую жизненную ситуацию и ближайшую перспективу и более непосредственно могут учитываться при прогнозе эффектов социально-трудовой адаптации. Их соотношение в разных жизненных ситуациях складывается по-разному. Например, безработный готов выйти на работу при зарплате 600 рублей — это его резервная цель в настоящем, уровень которой располагается между прожиточным минимумом и среднекраевой зарплатой , но ему выгоднее получать пособие, которое на 200 рублей выше и привязано по закону к его предыдущей зарплате, т.е. реалистической цели в прошлом. Ясно, что указанные числа нельзя назвать большими, но их суммирование создает большую проблему для государства и самих безработных. 
В целом высказанное соображение свидетельствует о необходимости соотносить и согласовывать модели финансового обеспечения деятельности с социально-психологическими моделями ценностей и притязаний.

4.1.4. В поисках конструктивных форм поведения
Механизмы адаптации безработных к той ситуации, в которой они оказались, можно условно разбить на две большие группы: конструктивные и неконструктивные. Критерием конструктивности является направленность на реальное и позитивное в социальном (достижение приемлемого социального статуса) и психологическом (удовлетворенность, оптимистичность, уверенность в себе) аспектах разрешения жизненной проблемы, возникшей в связи с потерей или отсутствием работы. 
Сначала опишем неконструктивные формы, которые блокируют выход человека из трудной жизненной ситуации или обеспечивают такой выход, который не приносит ему удовлетворения.
Защитное, избегающее поведение. Оно характеризуется тем, что в одних случаях человек старается не замечать тех проблем, с которыми он столкнулся, уходит в воспоминания о том, как было хорошо на прежнем месте работы, не пытается реалистично посмотреть на ситуацию. В других случаях человек всячески уходит от предложений и ситуаций, которые требуют от него усилий, настойчивости, нового взгляда. Сознание людей, реализующих данную форму поведения, жестко охвачено сложившимися обстоятельствами, будущее предстает для них перспективой, определяемой внешними силами; они не предпринимают попыток увидеть или принять параллельных путей своего развития; нет уверенности в своей способности изменить ситуацию, более того, они полагают, что предпринимать какие-либо шаги бессмысленно. Такие люди характеризуются растерянностью и потерянностью, от общения с ними остается впечатление общей угнетенности. Примечательно, что они нередко жалуются на хроническое недомогание, болезни, преследующие их невзгоды.
Хотя мы применяем к таким людям термины «психологическая защита», «избегание», здесь в ряде случаев могут использоваться и другие понятия, например, «выученная беспомощность», позволяющие увидеть специфический характер отношений безработных с окружающими их обстоятельствами. Профессия не рассматривается ни как сфера приложения своих усилий, ни как инструмент интеграции в социальную структуру. Закономерно, что для людей, принявших данную форму поведения, свойственны осторожность, пессимизм и пассивная выжидательная тактика с частыми обвинениями в адрес других (работодателей, службы занятости, государства в целом).
Характерно высказывание одной из выпускниц колледжа, оказавшейся без работы и вынужденной возвращаться из Краснодара к себе в район: «Вернусь домой, а там что? Бухгалтером я работать не смогу — у нас все хорошие места давно схвачены. Мама вроде бы нашла мне место почтальона, но зачем мне почтальон. Придется идти в службу занятости, но я знаю, что там мне ничего не смогут предложить» (ж., 19 лет).
Для людей среднего возраста переживание текущей ситуации может вписываться в более широкий временной контекст, в котором они начинают переживать себя той частью общества, которой выпала незавидная, извне определенная судьба. Они оказались на разрыве двух миров — той, прежней, и нынешней жизни. «Тогда время же было совершенно другое. Сейчас вспоминаешь, как будто мне тысяча лет... (ж., 39 лет). Очень хорошо передают это состояние слова бывшего инженера-электронщика: «Получается, что мы вообще уже выпавшее поколение (выделено — авт.). Мы уже перешли возраст, когда еще что-то можно, и не дошли еще к пенсионному. Получается, что наше поколение – сорокалетних — вообще никому не нужно. Вот кто попал в колею, кто был у руля, они попали в колею, они так и будут в этой колее, да молодые, которым сейчас около тридцати. Потому что перестройка попала, когда они школу кончали. Им повезло, т. е. началась эта перестройка и они с ней перестроились. Они еще немножко в колее — эти тридцатилетние, успели как-то, не нужно как-то переучиваться. А мы получились вообще неизвестно что. И до пенсии далеко, и уже от 35 далеко. И все. Я не знаю…» (ж., 41 год).
Хаотический поиск. Поведение без осмысления вариантов и последствий принимаемых решений. Человек берется за все, что подворачивается под руку. На первый взгляд такое поведение может приносить определенную пользу в нынешних кризисных условиях, но, как показывают наблюдения, если оно сопряжено с резким падением заработной платы на новом месте работы, понижением социального или профессионального статуса, у людей со временем возникают тяжелые психологические состояния, аккумуляция которых может приводить к общей неудовлетворенности, агрессивности. В этом смысле показателен случай с одной нашей респонденткой (34 года), которая, оказавшись без работы в связи с ликвидацией организации, лихородачно стала искать работу и устроилась в учреждение, где ее оклад стал в 3 раза меньше предыдущего, а работы значительно больше. Воспитанная в духе «обязательной работы», в стрессовой ситуации она оказалась неготовой к взвешиванию альтернатив, проработке своего будущего и тем самым поставила себя в отчаянное положение. Примечательно, что другие сотрудницы, сокращенные одновременно с данной респонденткой из той же самой организации, повели себя иначе. Нам удалось встретиться с двумя. Одна совершенно определенно выбрала «рентные отношения» с государством, а другая — «накопление опыта поведения на свободном рынке труда» (его описание смотри ниже), при этом обе оценивали свою ситуацию как гораздо менее напряженную и конфликтную, будущая перспектива не виделась им в таких мрачных тонах.
Если две предыдущие формы мы квалифицируем как неконструктивные, то следующие две являют собой некоторый промежуточный вариант, готовый слиться с одним из полюсов.
Поиск в условиях ограниченной информированности. Обладатели этой формы поведения готовы действовать в направлении решения своих профессионально-трудовых и жизненных проблем, но явно ощущается дефицит информации, которую они могли бы использовать в своих поисках. В одних случаях это объясняется неразвитостью социальных связей (особенно у выпускников учебных заведений), в других — низким качеством имеющихся источников информации. Типичное высказывание: «Я умею и готова работать не только по своей специальности, но в службе занятости мне пока ничего не предложили. Я попробовала устроиться на свою давнюю работу, но мне там отказали. Люди устраиваются через связи, а у меня их нет. Сейчас сижу дома и жду — не знаю чего» (ж., 47 лет). В целом существование данной формы поведения обусловлено отсутствием у человека инструментов (информации, личных контактов) познания и проникновения в хозяйственную жизнь и это сдерживает его активность.
Продуктивное иждивенчество. Здесь мы имеем дело с особым вариантом отношений со своим ближайшим окружением. В чем особость? Человек не просто делегирует ответственность за свою судьбу ближним, он использует их ресурсы, синхронно следуя за ними. В роли ближних часто оказываются родители, поскольку эта форма поведения характерна прежде всего для выпускников, попадающих в зону неопределенности между окончанием обучения и работой.
Анализируя процесс удовлетворения потребностей, в котором кроме самого субъекта участвуют другие люди, социальные, технические и природные системы, В.С.Магун делает вывод, что нужна так называемая «парадигма соучастия», в рамках которой активность человека рассматривалась бы не сама по себе, а наряду с другими силами, участвующими в жизненном процессе . Очевидно, что привлечение «других сил» может стимулировать лень и пассивность, но в нынешней социальной ситуации оно способно стать и фактором психологической устойчивости — по крайней мере для некоторых.
Судьбы детей могут складываться по-разному, но мы вправе допустить и такой вариант развития, когда достигнутое на предыдущих стадиях единство (мотивационное, эмоциональное и т.д.) воплощается в единую трудовую историю с опекой и помощью со стороны родителей, готовностью принимать услуги и сотрудничать — со стороны молодого человека. Не случайно респонденты, попавшие в обсуждаемый тип, мыслят свое профессиональное будущее как совместную работу под руководством одного из родителей. Приведем в качестве иллюстрации высказывание одной 20-летней девушки: «У меня все известно. Мы переезжаем в другой город, мама уже нашла работу — она бухгалтер, и я буду работать вместе с ней. Она договорилась». У молодой выпускницы есть и определенность, и удовлетворенность при том, что она самостоятельных усилий для этого пока не прикладывала. Ее усилия — в соучастии, приносящем эффект.
Продуктивное иждивенчество как форма поведения в маргинальной ситуации органично вытекает из статуса предопределенной идентичности, суть которого в следовании семейным или культурным традициям при осуществлении жизненного выбора. Для обществ, где не приняты индивидуалистические ценности, такая идентичность признается показателем нормального личностного становления; для западного общества диапазон подобной оценки значительно уже, но тем не менее к отдельным социальным группам она применима . 
Говоря об эффективности рассматриваемой формы поведения в процессах занятости, мы можем обозначить три сценария развития событий при утрате семейной поддержки. В одном случае развитие может идти через прогрессирующую депривацию и развитие механизмов защиты и избегания, в другом — через переживание своей отключенности от социальных ресурсов, в третьем — через становление механизмов конструктивного поведения. 
Таким образом, мы подошли к описанию конструктивных форм поведения безработных, которые можно квалифицировать как совладание.
Целенаправленное использование ресурсов своей межличностной сети. Достаточно распространенная форма. К ней относятся: 
* Активная «инвентаризация» связей своих родственников, старых друзей, знакомых, обращение к ним за помощью.
* Внутрисемейная консолидация (семейные советы и взаимная поддержка членов семьи), которую можно проиллюстрировать таким высказыванием: «Муж у меня большой оптимист... Он верит в меня и считает, что я знаю гораздо больше, чем то, что мне предлагают. Я когда ему говорю, что вот такие-то новые программы, а он говорит, что все это ерунда, если бы тебя взяли на работу, меньше, чем через месяц, максимум — два, можно все это освоить, понять, изучить и нормально работать» (ж., 25 лет). Следует признать, что внутрисемейная поддержка является не только важным условием преодоления жизненных тягот и неудач, но порой единственным источником энергии, питающей действия человека в трудной ситуации, позволяющей ему поддерживать свою психологическую устойчивость. Особенно наглядно это видно при сравнении семей, в которых существуют противоположные отношения одного из супругов к факту безработицы другого. 
* Создание референтного круга общения, в котором культивируется взаимопомощь. «Вот уезжала соседка, у нее оставалось и она принесла мне мешочек сахара. Я говорю: «Давай!». Приходит ко мне одна женщина, я знаю, что ей надо, вот тебе кулечек сахара. Другая приносит крупу — на тебе пшеничку, третья еще где-то что-то достала. Вот так сейчас, понимаете. На таком уровне каждый должен помогать друг другу. И я считаю, что это очень даже хорошо — как тот клуб «Одуванчики». Ведь это здорово, когда ты чувствуешь, что ты не один с этой жизнью» (ж., 51 год).
* Если появляются планы, то надежда на их осуществление нередко поддерживается представителями твоего круга общения. Как говорит одна выпускница, "я уверена, что мне это удастся, у меня есть единомышленники» (ж., 19 лет).
* Использование окружения в качестве заказчиков и потребителей своих услуг и продукции (няня для соседских детей, вязание или шитье, продажа того, что собрано в лесу или выращено на огороде, и др.), что позволяет поддерживать необходимый уровень жизнеобеспечения и, что немаловажно, жизненного тонуса, пока не найдена работа
* Репутационная стратегия трудоустройства. Человек находит работу, зарекомендовав себя на одном из прежних мест. Основу этой формы поведения составляет ответственное участие в профессиональной межличностной сети. Стараясь качественно выполнять взятые на себя обязательства, человек формирует долгосрочные обменные отношения со своим актуальным и потенциальным окружением 
Обобщая, можно сказать, что рассматриваемая форма поведения предполагает занятие позиции «умного» участника межличностной сети. Здесь уместно привести слова одного из классиков «совладающего» подхода, указавшего на подоплеку «умного» участия: «... процесс совладания в существенной степени зависит от направленности на другого человека во взаимоотношениях, а также на отношения сами по себе» . Уместно также указать на распространенность традиций солидарности и взаимопомощи среди самого населения. Например, в Великобритании безработные в значительно меньшей степени рассчитывают на помощь родственников и друзей, не говоря уже о соседях и коллегах .
Действенная конкретизация образа самого себя, своих планов и оценок происходящего. Сюда вошли: 
* Осознание и активное использование индивидуальных ресурсов. Суть механизма заключается в осознании своих индивидуальных свойств, себя в целом в качестве средства или источника достижения нужного результата, сдвига в лучшую сторону. «... попав в ситуацию безработного, ты еще более остро понимаешь, что только ты сам можешь решить свои проблемы. Никто тебе не поможет: ни государство и никто другой; т.е. ты сам должен "подкинуться" и найти себе эту работу или сам ее организовать» (м., 45 лет). 
Некоторым это удается в самом начале профессиональной карьеры, даже если это непосредственно не связано с полученной специальностью: «Всегда занималась танцами, вышла из профессиональной категории, сейчас набираю группу детей — школьников и с ними занимаюсь. Кроме того, что это хорошо с финансовой стороны, я при этом получаю просто эстетическое удовольствие. Мне совсем несложно этим заниматься, к тому же это профессиональный танцевальный рост» (ж., 23 года).
Человека поддерживает уверенность в том, что определенный навык, специальный опыт или другая индивидуальная характеристика, например, способность сходиться с людьми, быстрая обучаемость и др. является его сильной, выигрышной стороной. Это сопровождается готовностью использовать данные индивидуальные свойства в разнообразных начинаниях даже вопреки очевидным барьерам типа возраста. В этом смысле показательны истории безработных, которые сумели «завоевать» необходимые им рабочие места в основном благодаря настойчивости, веры в свою способность справиться с трудностью (это очень похоже на то, что А.Бандура назвал «самоэффективностью»).
* Предметность оценок, намерений, планов. Порой недостаточно знать о той области, где ты можешь чего-нибудь достичь, необходимо еще и построить конкретный путь к ней. Можно считать себя специалистом вообще, а можно видеть, какую конкретную работу ты в состоянии выполнить. Можно питать «чистую» надежду на улучшение, а можно указать причины, сдерживающие улучшение. И т.д. Способность опредметить, конкретизировать свои планы и умения в той или иной области — важный элемент в преодолении трудностей. Человек может иметь достаточно богатый профессиональный опыт, но умение сфокусировать его на конкретной проблеме, ситуации, запросе является тем механизмом, который переводит опыт в эффективное поведение. Характерен случай с одной из женщин. С одной стороны, как она говорит, «я немножко и бухгалтером работала, таможней занималась малость, с людьми — у нас такая служба была, что постоянно с людьми приходилось, вроде как и с кадрами немного, с автотранспортным участком была связана». Но с другой стороны, она сама отмечает, что ее ставит в тупик вопрос: «конкретно что вы хотите?» «В принципе я могу и то, и то, и то. Но как конкретно?» (ж., 38 лет). 
* Накопление опыта поведения на свободном рынке труда. Опробование различных вариантов, подкрепленное успешными примерами других людей, помогает человеку выработать конструктивную позицию по отношению к неудачам, нащупать свои слабые и сильные стороны, ожидания и требования к себе и выработать в итоге эффективную стратегию поведения на рынке труда. Как говорит наша респондентка, сначала неудачи в поиске работы удручали ее, а сейчас — нет, если неудача, ну так что ж — нужно двигаться дальше. «Дорогу осилит идущий, на блюдечке никто не поднесет. И тем более я познакомилась с людьми, которые нашли работу хорошую. Вот одна у меня знакомая, она искала, она говорит : »Я и там была, и там была». Показывает, как она по всему городу была. Я поняла, что если хочешь найти, надо просто искать» (ж., 39 лет). 
Стратегия накопления, по-видимому, весьма продуктивна для людей, впервые выходящих на рынок труда. «Сразу я вряд ли смогу найти работу по этой специальности, но я обязательно буду работать, чтобы накопить опыт и стаж», — рассуждает выпускница колледжа (ж., 19 лет). 
На переобучение как способ накопления ресурсов и выхода из ситуации, рассчитывают немногие. В одних случаях это связано с возрастом, в других — с неверием, что такая возможность, вообще, может быть предоставлена службой занятости (многих безработных механизм направления на переобучение ставит в тупик, поскольку предполагает получение гарантии трудоустройства с будущего места работы), в третьих — с недостатком денежных средств, чтобы самостоятельно оплатить тот курс, который интересует больше всего. 
Те, кому удалось переобучиться, отмечают повышение уверенности в своих силах и положительный эффект от самой возможности «занять мозги», даже если потом не удалось найти работу.
Достраивание контекста текущей жизненной ситуации (я вижу то, чего пока нет или то, с чем я пока не имею дела). Здесь мы выделили два механизма.
* Отношение к трудной ситуации как совокупности шансов. Одни воспринимают себя жертвой ситуации, другие рассматривают сложившиеся и складывающиеся обстоятельства как источник новых или дополнительных шансов, которые открываются, планируются, используются самим человеком. Например, человек рассматривает предлагаемую работу как возможность установить новые социальные связи, получить новую информацию и проч., поэтому на первом этапе для него бывает не так важна величина зарплаты. Вероятно, общая установка на поиск, накопление шансов является важным условием адаптации в трудной ситуации. Это можно проиллюстрировать таким высказыванием: «В наше время, вообще, всегда нужно иметь запасной вариант, скажем, не отталкивать его. Иметь его ты, может, и не будешь иметь, но людей, которые предлагают, не отталкивать, не заедаться. Я, мол, сейчас мохнатый такой, идите вы все побоку, а завтра ты стоишь нищий» (м., 44 года). 
Следует отметить, что приобретение "нужных" связей выполняет важную функцию в восприятии ситуации как совокупности шансов. Показательны в этом смысле слова бывшего научного сотрудника: «Вся беда в том, что я работал не в городе, а в этом закрытом институте... А он не в городе. Поэтому получается так: я работаю в городе, есть друзья, знакомые, но это они все твоего круга, и в таком же примерно положении. Либо они продолжают работать в институте и получают 1000 рублей, либо они тоже не работают... А иметь друзей среди тех, кто торгует, в распределителе сидит у власти... это надо было работать в городе, работать в райкоме, горкоме, еще где-нибудь… Сейчас, я думаю, что-то получится, потому что уже есть круг знакомых среди многих сфер» (м., 45 лет, Николай). 
* Способность видеть множество сфер приложения своих сил. Если у человека существует только одна единственная профессиональная ниша, где он реализует себя, то удар по ней парализует его мотивационную сферу, возникает убеждение, что «я ничего не могу сделать», «какой смысл что-то предпринимать?», рождается агрессия. Если же человек видит множество сфер приложения своих умений и сил, это позволяет ему легче пережить кризис, который не воспринимается как катастрофа, не возникает ощущения завершенного пути. Возможно, это является некоторым жизненным стилем. Вот что рассказывает один из безработных: «Я проработал много лет, делал генераторы на подводные лодки, солнечные батареи и аккумуляторы на спутники. Это была квалифицированная работа. Все это хозяйство закупали у нас и французы. Тогда я чувствовал себя специалистом. Это уникальная вещь: только два предприятия занимаются этим, одно из которых находится в Красноярске. И вдруг все это дело сломалось, и оказалось, что такие специалисты не нужны. И я переучиваюсь, занимаюсь винно-водочной линией, ее настраиваю, и кирпич кладу, и все что угодно. Когда был студентом и вагоны разгружал» (м., 45 лет). Оказавшись безработным, такой человек соответствующим образом продолжает строить свое поведение: «Раньше, когда работал, мысли были о работе, т.е. как делать свою работу, то здесь мысли переключаются на то, как ее найти и что ты можешь кроме того, что ты делал до этого, т.е. приходится расширять круг своих возможностей. В свое время нас работе на компьютере не обучали. Когда я работал в администрации, я купил самоучитель и начал учиться, но до конца этого не довел, т.к. эту "шарашку" разогнали. Но, тем не менее, теперь я все равно хочу добить это дело, т.е. овладеть этим компьютером». Способность видеть несколько сфер приложения своих сил является, по-видимому, одной из внутренних основ мобильности на рынке труда.

4.1.5. Заключение
Поведение безработных на рынке труда может осуществляться в нескольких формах:
• Борьба с государством.
• Рентные отношения с государством.
• Альтернативный стиль жизни.
• Защитное, избегающее поведение.
• Хаотический поиск.
• Поиск в условиях ограниченной информированности.
• Продуктивное иждивенчество.
• Целенаправленное использование ресурсов своей межличностной сети.
• Действенная конкретизация образа самого себя, своих планов и оценок происходящего.
• Достраивание контекста текущей жизненной ситуации (я вижу то, чего пока нет, или то, с чем я пока не имею дела).
Указанными формами поведение безработных вряд ли исчерпывается — есть трудно классифицируемые варианты. Также следует отметить, что формы комбинируются и могут стабильно присутствовать в поведении одного и того же человека и даже сочетаться в одной ситуации. 
Предложенная классификация лежит в плоскости социо-психологического анализа феномена незанятости и в качестве таковой дополняет социоэкономический анализ, примером которого являются, в частности, стратегии выживания, предложенные Н.Е.Тихоновой (они связаны с особенностями получения дохода) . Сочетание обоих видов анализа позволит более глубоко и тонко дифференцировать и объяснять процессы, происходящие на рынке труда.
Мы можем сделать пессимистичный и оптимистичный выводы из нашего исследования. Первый состоит в том, что для некоторых безработных ограниченность социальных и индивидуальных ресурсов, определяющих будущее, делает их действительно «выпавшими» из связи времен в период социальной трансформации. Это определяет маргинальность их положения на достаточно длительное время.
Оптимистичный вывод заключается в понимании тех сил, используя которые можно увеличить свои шансы на выход из маргинального положения. Современный российский рынок труда имеет смысл сравнить со сложной развивающейся системой, в которой есть не только актуальная, но и потенциальная структура, характеризующаяся неустойчивыми альтернативами . Какая из них станет реальностью, зависит от многих факторов, в том числе от самих участников рынка труда. В нынешней ситуации все большее значение приобретает их способность к саморегуляции и самоорганизации. Не случайно, анализируя возможные сценарии динамики занятости и безработицы в ближайшие годы, специалисты приходят к выводу, что наряду с макроэкономическими факторами будет возрастать значение собственно политики на рынке труда, ключевой задачей которой должно стать повышение и поддержание «высокой способности к занятости» рабочей силы . В этой связи особый интерес вызывают формы 8-10 из предложенного перечня. Они относятся нами к совладающему поведению, в сочетании образуют адаптационную компетентность в ситуации безработицы и являются потенциальным предметом активной социальной политики на рынке труда.

4.2. Вынужденные мигранты как маргинальная группа 
В числе других «новых маргинальных групп» в современной России находятся вынужденные мигранты – беженцы и вынужденные переселенцы из стран СНГ и зон военных и межнациональных конфликтов на территории России. Мы сознательно ограничиваемся рассмотрением именно этой категории мигрантов, оставляя в стороне трудовую миграцию, эмиграцию и иммиграцию. По нашему мнению, именно бывшие советские граждане, внезапно оказавшиеся чужими на прежнем месте жительства, в полной мере демонстрируют черты новых маргинальных групп, выделенные И.П. Поповой . Эти социальные группы переживают наиболее интенсивные изменения своего положения по отношению к прежней системе социальных отношений. Эти изменения обусловлены внешними обстоятельствами, маргинальная ситуация в значительной мере «навязана» людям извне. Для мигрантов характерна неопределенность их положения, «потенциальная поливекторность их социальных траекторий». 
В западной литературе группы иммигрантов и беженцев традиционно включаются в разряд «маргинальных». Они «исключены» не только из рынка труда (как главной стратифицирующей оси современного общества), но также и из «социального контекста», из социальных сетей, они оторваны от поддержки и помощи, в которых нуждаются. Они не могут ни участвовать в общепринятых видах деятельности, ни поддержать себя, ни позаботиться о себе способами, принятыми в обществе . Сразу отметим, что, принимая общую концепцию «маргинальности» вынужденных мигрантов из стран СНГ, мы не имеем оснований рассматривать эту группу в контексте «социальной инвалидности», поскольку, как мы попытаемся показать, эти люди обладают значительными ресурсами интеграции в новый социум.
В западной традиции мигранты-иностранцы (обычно из стран Третьего мира) рассматриваются как маргинальная группа, представляющая угрозу существованию социума, в который они входят. Данная проблема особенно актуальна для развитых стран, в которых масштабы иммиграции таковы, что последняя выходит из-под контроля и приобретает неуправляемые и незаконные формы. Она несет экономическую нестабильность, нагрузку на системы социальной защиты принимающих стран, и это обусловливает неприятие ищущих убежище лиц богатыми странами, страх перед незнакомой культурой, расизм .
Масштабы вынужденной миграции в России и странах СНГ сегодня значительны. Первые «лица, вынужденно покинувшие места постоянного проживания», были зарегистрированы осенью 1991 года. Тогда их число составило 710 тыс. человек. На начало 1997 года их было зарегистрировано уже 2,7 млн. . Как известно, эта цифра относится лишь к официально зарегистрированным беженцам и вынужденным переселенцам, в то время как, по различным оценкам, количество мигрантов, не обращающихся в государственные органы, превышает и эту цифру. Приводятся данные, что, например, в 1995 году статус беженцев получили 69,4% претендентов , что в одной Москве в конце 1996 года обитали не менее 350 тыс. человек, желающих получить статус «беженца» или «вынужденного переселенца» . По неофициальным оценкам, с 1992 года в Россию уехали около 4.5 млн. человек из стран СНГ . 
Вынужденная миграция русскоязычного населения из республик СНГ, прежде всего, Средней Азии и Казахстана, может быть рассмотрена нами как в контексте выхода из ситуации культурной и социальной маргинальности, так и переход из одного состояния маргинальности в другое. 


4.2.1. Социальный портрет вынужденных мигрантов 
Всего в ходе нашего исследования был опрошен 271 вынужденный мигрант. Опрос проводился в Москве, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге и Краснодаре по спискам региональных Миграционных служб. Задачи исследования обусловили ограничения опроса: опрашивались мигранты, недавно прибывшие в города (1 год и менее), люди, испытывающие значительные материальные трудности (отметившие первые 3 позиции на шкале материального положения ВЦИОМ), остановившиеся в областных центрах. 
42% опрошенных составили мужчины и 58% – женщины. Преобладает активный трудоспособный возраст – 31-45 лет (36%), далее идет возрастная группа 46-60 лет (23%), 25-30 лет (16%), пожилые – старше 60 лет (15%) и самые молодые – до 25 лет (10%). 
Достаточно высок уровень образования респондентов: 35% имеют среднее специальное, 31% — высшее образование (как мы можем заметить, эта доля выше, чем в среднем по регионам). Пятая часть имеют общее среднее образование. Подобное распределение по возрасту и уровню образования свидетельствует о том, что из бывших союзных республик едут люди, обладающие качественным трудовым потенциалом, специалисты, поэтому их ни в коем случае нельзя рассматривать как «балласт», «социально незащищенных». 
По регионам выбытия респонденты распределились следующим образом: Казахстан (36%), Чечня (16%), Узбекистан (12%), Таджикистан (9%), Украина (6%). Остальную часть выборки составили приехавшие из стран, по представительности не дотянувших до «5-процентного барьера» (еще 14 стран СНГ и регионов России). Существенны различия среди 4 регионов, где проводился опрос. Так, половину екатеринбургских и нижегородских респондентов (47 и 52% соответственно) составили приехавшие из Казахстана, – 37% московских и 21% — беженцы из Чечни (в Нижнем Новгороде и Екатеринбурге их насчитывались единицы). Это позволяет говорить о том, что Москва и Краснодар принимают на себя первый удар вынужденной миграции, носящей экстремальный характер (беженцев войны).
В настоящее время по роду своих занятий респонденты делятся на 3 большие группы: наемные работники — 35%, почти столько же — безработные (34%) и пенсионеры (15%). Еще 7% респондентов занимаются индивидуальной трудовой деятельностью.

4.2.2. Причины отъезда с прежнего места жительства
Трансформационные процессы, и прежде всего, обретение республиками статуса независимых, привели к возникновению проблемы русскоязычного населения, находящегося на границе взаимодействия восточной и российской культур.
Было бы преувеличением называть эту проблему «вдруг возникшей». Полной ассимиляции одной культуры в рамках другой не происходило и в советский период, социальная дистанция представителей русскоязычного и коренного населения выражалась в национальных стереотипах; занятости в различных отраслях экономики; русские оседали в городах и привозили с собой соответствующую городскую культуру; наиболее тесный круг общения также рекрутировался из представителей своей национальности. 
Однако в советский период это дистанцирование не выливалось в культурный конфликт: взаимоотношения приезжего и коренного населения были в основном спокойными, дружелюбными, о чем, в частности, свидетельствует большое количество межнациональных браков. 
Культурный конфликт и маргинализация русскоязычного населения проявляются в результате отделения республик от России. Причины маргинализации можно разделить на: а) устранение сдерживающих националистические настроения механизмов; и б) целенаправленную политику руководства республик, ставящую русских вне рамок правового поля, исключающую их из доступа к ресурсам жизнедеятельности. 
К первой группе причин следует отнести падение влияния Москвы, переориентацию национальных экономик и, соответственно, политических и культурных контактов с России на Запад и Восток. Следствием этого стал всплеск националистических настроений как итог десятилетиями копившихся противоречий. 
Однако нынешний маргинальный статус русских в республиках свидетельствует о существовании целенаправленной политики их вытеснения на социальную периферию путем конструирования образа «чужака», создания структурных условий, исключающих русских из участия в производстве и распределении. К этим механизмам относятся апелляция к национальному самосознанию и призывы «быть хозяевами в собственной стране»; возложение на русских ответственности за нынешнее трудное положение в республиках; перевод делопроизводства, СМИ и образования на национальные языки; занятие ключевых постов в управлении государством и экономикой «национальными кадрами»; предоставление льготных ссуд коренным жителям, что дает им возможность быстрого обогащения; практика приглашения, к примеру, казахов из Монголии заселять освобождающиеся территории.
Эту ситуацию можно интерпретировать как рассогласованность действий системы социальных институтов, когда последние не могут в полной мере реализовать свои функции, обеспечивать социальное единство общности и прибегают сознательно к нетрадиционным способам выполнения своей роли в обществе: 1 – государство не может выступать гарантом исполнения законов и обеспечения безопасности своих граждан; 2- государство в интересах господствующих социальных групп осуществляет дискриминацию . 
В результате анкетного опроса выделились следующие главные причины вынужденного переезда:
- Националистические настроения в республиках (66%).
- Общая тяжелая экономическая ситуация в республиках (63%).
- Отсутствие регулярной работы (48%).
- Незнание местного национального языка (47%).
- Трудности с образованием и будущей работой детей (47%).
- Криминогенная обстановка, угроза личной безопасности (45%).
- Нарушение Ваших прав как гражданина и собственника (44%).
Таким образом, к основным выталкивающим факторам относятся национализм и тяжелое экономическое положение в республиках. Как мы можем заметить, остальные причины так или иначе являются производными от них. 
С одной стороны, переход на активное использование национального языка выглядит естественным в результате образования самостоятельного государства, но в условиях восприятия республик как «полузаграницы», значительной доли русскоязычного населения (а в некоторых городах – его доминирования), привычного использования русского языка, переход на национальный становится для большинства шоком. 
В прибалтийских республиках (на примере Латвии) механизмы конструирования маргинальности проявляются в изобретении специальной категории «неграждан» для лиц, въехавших в страну после 1940 года. Латвия «прославилась» неслыханно высокими лингвистическими требованиями для сдачи экзамена по национальному языку, который, оказалось, не под силу сдать даже представителям коренной национальности. Этот комплекс мер получил в Латвии название «этнической мобилизации» . 
Экономическая маргинализация русских проявляется в том, что на фоне массового закрытия предприятий и острого дефицита рабочих мест предпочтение при приеме на работу и выдаче зарплат отдается «своим», зачастую уступающим по уровню квалификации, трудовой дисциплины и законопослушности. 
Культурная маргинализация проявляется в процессе разрушения и рурализации городов. Создается ситуация, когда люмпенизированные слои, занимающие пустующее жилье, диктуют горожанам свои «правила игры» и ставят в маргинальное положение группу, часто более продвинутую в культурном и социальном отношении. Маргинальным становится сам уклад городской жизни в условиях численно преобладающего кочевого населения.
Обратим внимание на характерную черту, общую для республик Средней Азии и Казахстана: нарушение гражданских прав населения (насильственная паспортизация, фиктивные выборы) происходит и в отношении местного населения. Однако последними оно воспринимается как естественный элемент восточной культуры. То же можно отнести к клановой организации общественной жизни, отсекающей «чужакам» доступ к ресурсам. Нормы доминирующей культуры становятся неприемлемыми для «маргиналов» и воспринимаются ими как несправедливость и депривация.
Парадоксальность ситуации в республиках заключается в том, что социальными изгоями делают далеко не «лишнее», деклассированное население, но тех, в чьих знаниях и рабочих руках страна нуждается, прежде всего для обслуживания высокотехнологичных отраслей экономики. Поэтому характерной чертой процесса маргинализации русских стало не только вытеснение их из республик, но и стремление затруднить им выезд, низвести до уровня «социального дна», «обслуги».
Отмеченные факты упоминаются как главные причины бегства русскоязычного населения из республик. Массовый отъезд еще более усугубляет положение остающихся, не только оставляя последних численно в меньшинстве на данной территории, но и разрывая социальные связи, так что людям в буквальном смысле не к кому пойти — не остается друзей и знакомых.
Таким образом, наши данные подтверждают идею И. Поповой, что маргинальные группы полностью не исключаются из социально-экономических, политических и социокультурных связей, но их положение и исполняемые ими роли сильно меняются . 
Драматичность ситуации усиливается тем, что данный культурный конфликт оставляет мало возможностей русским приспособиться к новым условиям. Те из них, которые пытались учить национальный язык, указывали на сложность обучения в зрелом возрасте либо на крайне низкий уровень преподавания. Бытовой же национализм основывается не столько на знании/незнании языка, сколько на европейской внешности, которая служит достаточным основанием отказа в приеме на работу или оскорбления. Более того, «европеец» – потенциальная жертва насилия, мигранты упоминают об убийствах русских в дни национальных праздников и просто средь бела дня. Насилие совершается при потворстве правоохранительных органов, целиком представленных национальными кадрами. 
Таким образом, в условиях невозможности справиться с маргинальной ситуацией в контексте господствующей культуры, единственным рациональным решением становится бегство из нее, то есть вынужденное переселение. 

4.2.3. Маргинальный статус мигрантов на новом месте жительства
Как мы отметили выше, переезд в Россию позволяет снять культурную маргинальность (осуществляется смена социального окружения, люди становятся «типичными» по своим этническим характеристикам и образу жизни), однако, теряя важнейшие ресурсы, они переходят в ситуацию структурной маргинальности. Значительная нисходящая мобильность, неопределенный правовой статус, недостаток ресурсов для жизнеобеспечения, невозможность применить профессиональные знания и опыт также создают маргинальность промежуточности, переходности, трансформации базового социального статуса, или динамическую маргинальность . Все это позволяет характеризовать состояние вынужденных мигрантов на новом месте жительства как маргинальное, неравновесное, очень динамичное, исходом которого должны быть либо интеграция, либо опускание на социальное дно. Рассмотрим эти аспекты подробнее.
Переезд оказывается важным элементом социальной мобильности – не только территориальной, но и классово-профессиональной. В случае с вынужденными переселенцами уместно говорить о значительной нисходящей мобильности.

Таблица 1
Положение мигрантов в социальной структуре на прежнем постоянном месте жительства и в настоящее время

Слой на прежнем месте жительства %
Самый низший    Низший   Ниже среднего   Средний   Выше среднего   Высший   Элита 2
6                      17             52                  18              3                         3

Слой в настоящее время %

Самый низшиий   Низший   Ниже среднего  Средний   Выше среднего  Высший  Элита

18              22                   35            24                1                -                -

Как видно из таблицы, подавляющее большинство людей «перекочевали» в результате переезда на низшие ступени социальной иерархии; их «потолок» на данный момент – средние слои общества. Еще один вывод из картины их прошлого социального статуса – это бывшие средние слои, среднеобеспеченное население. Это подтверждает данные, что мигранты второй волны – это «середняки», которым еще удалось собрать деньги на переезд, но уже не хватает на обустройство на новом месте. Видно, что практически не едут малообеспеченные, которые не могут себе позволить переехать по материальным причинам. 
Сам характер вынужденного переезда является фактором маргинальности как ограниченности доступа к социальным ресурсам (структурной, или социальной, маргинальности) . Любой вынужденный мигрант – даже высококвалифицированный специалист, ранее входивший в высшие слои общества, – определенное время является бездомным и безработным. Эти характеристики, как известно, сами по себе являются важнейшими элементами структурной маргинальности. Кроме того, острая депривация материальных потребностей, отсутствие жилья, дохода даже на питание, также вносят свой вклад в маргинализацию этой группы. Результаты анкетного опроса и интервью показали, что наиболее острыми являются проблемы материально-бытового плана, связанные с обустройством на новом месте:
Нехватка средств для нормальной жизни — 79%.
Отсутствие нормального жилья — 76%.
Отсутствие регулярной работы — 45%.
Переезд больно ударил всех респондентов по карману. Нынешнее состояние вынужденных мигрантов можно охарактеризовать как ситуацию множественных потерь: переезд лишил людей многих важнейших ресурсов жизнеобеспечения, не дав ничего взамен. К наиболее существенным потерям относятся: 
• жилье (91% людей имели собственное жилье на прежнем месте жительства, сейчас его имеют лишь 13%); 
• регулярная оплачиваемая работа (54% имели ее ранее, сейчас имеют 35%). Причем в данном случае значительны региональные различия: наиболее остра ситуация с занятостью вынужденных мигрантов в Москве и Краснодаре (там работу сейчас имеют соответственно 22 и 21% мигрантов), в то время как в Екатеринбурге и Нижнем Новгороде уже нашли регулярную оплачиваемую работу соответственно 54 и 45% респондентов. Это можно объяснить тем, что столица и регион, территориально расположенный ближе к зонам напряженности, принимают на себя первый удар вынужденной миграции, в то время как в более отдаленные города люди едут «прицельно» – имея за что зацепиться, прежде всего, родственников;
• сад или личное подсобное хозяйство (58% имевших ранее против 16 — сейчас); 
• сбережения (45% против 9);
• денежный доход, позволяющий жить нормально (46% против 15).
Таким образом, основные потери коснулись «запаса прочности» людей в виде недвижимости, работы и сбережений. Обратим внимание, что менее половины респондентов отметили у себя наличие сбережений и достаточного дохода на момент переезда. Это позволяет утверждать, что люди переехали буквально на последнее, что имели: основным источником средств на переезд стала продажа недвижимости. В интервью респонденты рассказывали драматичные истории о трудностях продажи своей собственности. Ее обесценение происходит не только вследствие объективного падение цен на недвижимость в депрессивном регионе, но и в результате призывов «ничего не покупать у русских», разбрасываемых в разных городах в виде листовок и организованных «риэлтерских» групп, сбивающих цены на жилье путем психологического давления на продавцов. В результате люди не смогли привезти с собой «денежный эквивалент» своего жилья: 35% респондентов продали его за бесценок, 26% — оставили родным и друзьям, 31% просто бросили. Практически всем респондентам удалось сохранить лишь такую дорогостоящую движимую собственность, как автомобили: 30% семей отметили их наличие как до, так и после переезда. 
Тяжелая ситуация с текущими доходами (лишь 15% отметили наличие «достаточного» дохода) оставляет людям мало шансов решить самую острую для себя проблему – жилищную. 
На данный момент 33% семей снимают жилье, 31% живут у родственников вместе с ними, 7% семей смогли купить жилье. 6% живут в жилье, предоставленном Миграционной службой. 17% респондентов затруднились определенно ответить на этот вопрос, поскольку ситуация с жильем крайне нестабильна. Опять же, значительны региональные различия. Наименьшее количество мигрантов, сумевших купить жилье, – в Москве (всего полтора процента) и Нижнем Новгороде (4,5%), в то время как в городах с более дешевым жильем эти цифры составляют 9% (Екатеринбург) и 12% (Краснодар). В Москве основная часть респондентов (45%) снимают жилье, в остальных городах эта доля составляет от 27 до 30%. В Краснодаре преобладает доля живущих у родственников – 41%. В Нижнем Новгороде парадоксально велика доля респондентов, отметивших вариант «жилье предоставлено Миграционной службой» (21%, для сравнения – в Екатеринбурге – 4%, в Москве и Краснодаре – ни одного). 
Перспективы решения своей жилищной проблемы видятся мигрантами следующим образом: 
Получить компенсацию за жилье и имущество или ссуду – 25%.
Накопить денег и купить (построить) жилье – 20%.
Получить от государства или предприятия — 15%.
Получить жилье от родственников – 3%.
Затрудняюсь ответить – 22%.
Нет перспектив решения проблемы – 21%. 
В данном случае можно сказать, что нет доминирующей стратегии решения жилищной проблемы. Мигранты достаточно сильно дифференцированы и по своим возможностям (ресурсам), и по своим установкам, представлениям о своих правах и обязанностях государства. Лишь пятая часть всех приехавших, несмотря на то, что это трудоспособные люди, рассчитывают на свои собственные силы в решении самой важной своей проблемы. Надежды большинства устремлены на государство или предприятие. Подобную позицию можно трактовать как «иждивенческую», однако, учитывая приведенные выше данные о тяжелом материальном положении людей, можно предположить, что такие установки как раз являются трезвой оценкой ситуации и своих возможностей. Более всего настораживает высокая доля не видящих перспектив и затруднившихся с ответом – более 40% респондентов. Возможно, именно эти респонденты – кандидаты на переход в маргинальные группы «застойной бедности». 
Фрустрирующая маргинальность. Потери в связи с переездом можно охарактеризовать как «множественные», поскольку они не ограничиваются лишь материальными ресурсами людей. Субъективная составляющая маргинальности – негативные переживания по поводу маргинальной ситуации, своего несоответствия окружению либо своему новому статусу.
Объективные материальные трудности накладываются на состояние фрустрированности от потери имущества, поскольку разница прошлых и нынешних условий жизни разительна. Типичными для мигрантов становятся «воспоминания о потерях» — фрустрация от резкого несоответствия прошлого и настоящего социального статуса, бытовых условий, не востребованной на новом месте жительства специальности. 
Усугубляют это состояние и потери социальных связей, а также личностных ресурсов. Трудности входа в новое социальное окружение обусловливают потери близких друзей (94% респондентов отметили их наличие на прежнем месте жительства, сейчас они есть у 49%), возможностей для любимых занятий (72% против 49), здоровья (64% против 47). О негативном влиянии вынужденного переселения на физическое и психическое здоровье людей также упоминается во многих публикациях .
Потери не коснулись наличия свободного времени и родных, живущих поблизости, однако ощущаются трудности вхождения в «социальные сети» новой культуры, за пределами своей семьи. Достаточно распространенным является «разведочный» тип переезда семьи; сам термин указывает на ассоциацию нового места жительства со вражеским станом, в котором важно «не потеряться».
Подобные переживания определяют и социально-психологические проблемы вынужденных мигрантов. К важнейшим из них респонденты отнесли следующие:
- Неуверенность в завтрашнем дне – 57%.
- Зависимость от внешних обстоятельств – 49%.
- Чувство бесполезности для людей и общества – 17%.
- Неуверенность в себе, неумение себя подать – 16%.
- Неумение ориентироваться в ситуации – 16%.
Не случайно ключевыми характеристиками психологического состояния мигрантов являются неуверенность и зависимость. Неуверенность в завтрашнем дне – яркий признак маргинальной ситуации, неопределенности перспектив. Условия незнакомого города, незнание законов, отсутствие времени на «раскачку», необходимость временного размещения ставят людей в положение просителей у окружающих. 
Специфической для мигрантов является проблема их социально-правового статуса на новом месте жительства. Получение статуса вынужденных переселенцев и гражданства упоминаются как вторая по очередности задача (после жилья). Решение этих вопросов имеет как важное символическое (признание человека «своим»), так и еще более важное практическое значение: наличие городской прописки – это условие легального трудоустройства и получения социальных льгот. Следует отметить негативное символическое значение слова «беженец», обозначающее чужака с низким социальным статусом. Как сказала респондентка в одном из интервью: «На нас же не написано, что мы беженцы, поэтому здесь к нам хорошо относятся». 
Факторами маргинальности являются разорванные семейные связи, вина и беспокойство за оставшихся там родственников, обычно престарелых родителей, и дискомфорт от необходимости пользоваться существенной поддержкой со стороны родственников, вынужденный статус «нахлебников», ассоциация себя со «слепыми котятами», не ориентирующимися в новой местности. 
Типичными для маргинальной личности становятся фрустрация от резкого несоответствия прошлого и настоящего социального статуса, бытовых условий, не востребованной на новом месте жительства специальности (шахтер, горный инженер). Субъективно ощущение маргинальности выражается фразами типа «я понимаю: кому я здесь нужен?». 
По нашему мнению, нет оснований характеризовать маргинальность мигрантов на новом месте жительства как «культурный конфликт». Маргинальность этого типа проявляется в двух случаях: если переселенец попадает в незнакомую, чужую ему культуру, например, в другую этническую среду. Но поскольку большинство мигрантов – русскоязычное население (так, на начало 1997 года они составляли 70% вынужденных мигрантов, и имеется тенденция к дальнейшему росту удельного веса русских ). 
Культурный конфликт другого типа проявляется в ситуации, когда переселенец – горожанин попадает в сельскую местность. Как известно, данная стратегия «решения» жилищной проблемы мигрантов достаточно популярна до сих пор и рассматривается как средство возрождения русских деревень путем поселения там молодых и высококвалифицированных переселенцев из стран СНГ. И это при том, что «85% вынужденных мигрантов – это бывшие горожане, из которых 2/3 – выходцы из крупных городов и административных центров» . И происходит столкновение двух культур – городской и сельской – не говоря уж о том, что приехавшие «занимают» дефицитные рабочие места на селе. Именно с переселенцами, обосновавшимися в деревнях, связаны негативные реакции местных жителей. Специфика настоящего исследования была в том, что опрашивались мигранты, обосновавшиеся в городах, в «родной» для себя урбанизированной среде; количество же их не столь велико, чтобы существенным образом создать напряженность на рынке труда большого города. Плохое отношение окружающих к Вам, Вашей семье было отмечено лишь 6% респондентов. 

4.2.4. Ресурсы преодоления маргинальности
Главной причиной, по которой мы считаем недопустимым рассмотрение вынужденных мигрантов как «социальных» инвалидов, требующих внимания и заботы со стороны общества и государства, является наличие у них широкого спектра ресурсов, позволяющих самостоятельно интегрироваться в новую социальную среду. Те обстоятельства, что переезд был цепью последовательных сознательных действий, что решение о переезде вызревало постепенно и неоднократно обсуждалось на семейных советах и в кругу близких друзей (о чем говорят данные интервью), позволяют утверждать, что люди производили ревизию наличных ресурсов, пытались хотя бы на несколько ходов предвидеть ситуацию, которая будет ждать их на новом месте. Это планирование прежде всего касалось выбора нового места жительства. В целом по выборке иерархия главных причин выглядит следующим образом (поскольку данные по регионам сильно различаются, в скобках приведены наиболее значительные отклонения):
- Здесь есть родные, близкие, друзья — 79% (Москва – 65%).
- Более спокойная обстановка — 40% (Екатеринбург – 28%, Н. Новгород – 54%).
- Есть возможность найти работу – 37% (Краснодар – 27%).
- Здесь лучше экономическая ситуация – 28% (Нижний Новгород — 43%).
- Вы (кто-то из Вашей семьи) отсюда родом – 23 (Москва – 11, Н.Новгород – 33).
Таким образом, если выталкивающими факторами миграции являются национализм и тяжелая экономическая ситуация, то привлекающими – наличие родных и близких в данном городе. Это подтверждает мысль о том, что переселенцы не оказываются «одинокими волками» на новом месте, в рамках данной культуры развитая «сеть безопасности» на уровне межперсональных связей оказывается гораздо важнее потенциально лучших возможностей, связанных с отчужденными формами отношений. Однако вторую волну вынужденных мигрантов характеризуют и учащающиеся случаи приезда людей «на пустое место», просто потому, что «понравился город» (отметили 9% респондентов) или «все равно было, куда ехать» (7%). Подобный «авантюризм» характеризует остроту ситуации на прежнем месте жительства и безысходность, испытываемую людьми.
Рассмотрим имеющиеся у мигрантов ресурсы более подробно. 
Социальные ресурсы. Важный ресурс для преодоления маргинальности – наличие родственников и друзей на новом месте, что и определяло в большинстве случаев выбор того или иного города. Родственники, друзья и знакомые рассматриваются переселенцами как главный ресурс улучшения ситуации и психологической адаптации на новом месте жительства. Родственники, у которых живут мигранты, терпят дополнительные неудобства и лишения, но удивительно терпимы, входят в положение приехавших, семейных распрей почти не отмечено. О важности социальных контактов свидетельствует, в частности, опыт трудоустройства мигрантов, большинство из которых устроились благодаря протежированию знакомых. 
Помощь мигрантам прежде всего исходит от родных: 60% опрошенных получали в течение последних 3 месяцев помощь советом, информацией, моральной поддержкой, 41% – денежную помощь, 35% – вещами и продуктами, 23% – различными бесплатными услугами, помощью в домашнем хозяйстве. Следующей «инстанцией» являются друзья: 44% получали от них помощь советом и информацией. О материальной поддержке со стороны друзей уже упоминания крайне редки (7%).
Важным фактором вхождения в новую среду становятся трудности, общие с местным населением. Общие проблемы низкого уровня жизни и поиска работы способствуют самоидентификации себя с местными, восприятию себя как равных: «Здесь всем тяжело живется. Нам тяжелее в том, что у нас своего угла нет» (женщина 36 лет, из Казахстана). «Многие, как и я, без работы», «много таких же, как и я, бедолаг» (женщина, 40 лет, из Чечни). «Соседи здороваются, я уже своя. Жильцы из общежития помогают, за детьми присматривают, приносят старые вещи, посуду дают, мебель предлагают» (женщина 40 лет, из Таджикистана).
Экономические ресурсы. К ним относится привезенное с собой имущество, денежные средства и наличие «конвертируемой» специальности. Именно в этих ресурсах мигранты обычно испытывают самый острый недостаток. Люди приезжают практически с пустыми руками, поскольку средства от продажи имущества за бесценок едва могут покрыть расходы на дорогу. В этом плане они говорят о себе в терминах: «погорельцы», «вообще ничего нет», «начинаем все с нуля». Подобно безработным, вынужденные мигранты обычно трудоустраиваются с сильным понижением социального статуса. 
Правовые ресурсы – российское гражданство, местная прописка и статус вынужденного переселенца. Они одинаково важны как в решении практических проблем трудоустройства и решения жилищной проблемы, так и в обретении статуса «своего». Так, многие мигранты первым этапом пройденного пути отмечали именно признание легитимности своего пребывания на данной территории на правах равного. 
Деятельностные ресурсы представлены сознательным выбором сложившейся ситуации, готовностью взяться за любую работу, вообще к трудностям и долгосрочным усилиям. Группу вынужденных мигрантов отличает сознание личной ответственности за свое сегодняшнее положение: при том, что ситуация в республиках была фактором, внешним по отношению к респондентам, их переезд был цепью сознательных действий; говоря о своей нынешней ситуации, люди постоянно оценивают то, что было сделано ими ранее. Поэтому с описанием трудностей на новом месте тесно переплетены позитивные эмоции: сознание, что они на родине, в своей этнической среде, в городе с большими возможностями трудоустройства. 
Психологическая подготовка к трудностям, а нередко к существованию в экстремальных условиях, является значимой базой совладания с трудностями. Вот как говорят об этом респонденты: «Мы к этому были готовы. Знали, на что шли. Готовы были и к трудностям и с работой, и с жильем. Предполагали, что легкой жизни не будет. У нас ее и там-то не было, нигде нет» (мужчина, 25 лет, из Казахстана). «В любом случае, назад никто не собирается. Незачем было все это тогда затевать. Стиснув зубы, будем дальше до конца» (рабочий из Караганды, 54 года). Наличие в речи респондентов фраз: «мы готовы начать все заново», «мы справимся», «заработаем» – свидетельство принятия трудной ситуации как результата собственного сознательного выбора, лучшего из прочих возможных. 
Любопытно, что неукорененность на новом месте жительства иногда является плюсом, обусловливающим возможности дальнейшей социальной мобильности и, следовательно, расширение спектра поисков работы и жилья: «как сумки стояли полные, так они и стоят».
Большинство мигрантов уже находились в неблагоприятных экономических условиях на прежнем месте жительства, что позволяет им сейчас свой опыт выживания (ИТД, частная торговля, челноки). Здесь же стоит упомянуть такой вид ресурсов, как удавшиеся шаги в направлении решения проблем: удалось переехать, решить проблему с пропиской, найти, хотя бы и временную, крышу над головой, устроиться на работу, устроить детей в школу, сделаны первые покупки на новом месте жительства. Подобные удачи свидетельствуют о поэтапном решении проблем и наличии стратегии как набора последовательных, осознанных, целенаправленных действий.
Именно деятельностными, неотчуждаемыми от личности ресурсами и невысоким уровнем ожиданий от государственных органов власти отличаются в массе вынужденные мигранты от таких маргинализованных групп, как «новые бедные» и безработные.
Символическая компенсация за утраченные возможности. «Превращение» тяжелой ситуации в благоприятную, нахождение плюсов в любом событии – тоже ресурс, который помогает избегать сильных стрессов и трезво оценить свои возможности. Важнейшим элементом такой трезвой оценки становится снижение планки потребностей людей, принятие того факта, что им доступен только более низкий жизненный стандарт, чем тот, который был ранее. Такая компенсация звучит в ответах: «А я квартиру и не хотела бы, я с детства мечтала иметь свой домик, живность…» (женщина, 31 год, из Казахстана). «Заработать на квартиру сейчас нереально, только украсть» (мужчина, 30 лет, из Казахстана). 
Эмоциональные ресурсы. Своеобразным ресурсом преодоления ситуации социальной маргинальности являются впечатления вынужденных мигрантов, вынесенные с прежнего места жительства. Период дискриминации, унижения и насилия обусловливает восприятие «той» жизни в черных тонах, и прежде всего это относится к представителям коренных национальностей. В интервью они упоминаются как «нечистоплотные», «менее цивилизованные», менее компетентные в профессиональной деятельности. На этом негативном фоне попадание в свою этническую среду, доброжелательное отношение людей на улицах, большой выбор телевизионных программ и печатных изданий на русском языке воспринимаются как величайшее благо: «приятно видеть русские лица на улицах города», «здесь все свое как бы». «Обращались к людям на улице: как проехать, пройти, здесь гораздо доброжелательней, чем у нас. Люди намного добрее. И мы еще смотрим на цены на продукты, у вас здесь все относительно дешевле по сравнению с Карагандой, мы еще шутим: “Кризис, чем они [местные жители] не довольны?!”» (женщина, 23 года).
Помощь со стороны государства и общественных организаций. Противоречивы оценки местных властей в их содействии преодолению трудностей. Просили помощь в Миграционной службе 72% приехавших, в общественных организациях – 30%. Судя по уже полученной помощи, роль последних в адаптации мигрантов в большинстве регионов ничтожна. Исключение составляет Москва, где, на фоне единичных положительных ответов в других регионах, 17% респондентов получили юридические консультации, по 14% получили денежное пособие и медицинскую помощь. Судя по нашим данным, наиболее слабо развита общественная поддержка мигрантов в Краснодаре: 97% респондентов отметили, что не получали никакой помощи.
Более заметна деятельность Миграционных служб в регионах. В среднем по выборке отсутствие какой-либо помощи отметили 58% респондентов, в том числе среди краснодарцев – 72%, москвичей – 66, екатеринбуржцев – 62, нижегородцев – 31%. Вообще «нижегородские» мигранты сильно отличаются в плане позитивной оценки работы Миграционной службы: 46% получили от МС денежное пособие (в Москве – 11%, в среднем по выборке – 24), 10% — временное жилье (по выборке – 3%), упоминается медпомощь, помощь в растаможивании имущества. 
Работает закономерность, что состояние наибольшей фрустрированности испытывают люди, возлагавшие значительные надежды на помощь извне. Именно эта категория респондентов наиболее часто упоминает о хамском и бездушном отношении к себе. Эта группа рассматривает помощь со стороны государства как долженствование, но гораздо реже упоминает о реально полученной помощи. Отношение к Миграционной службе неоднозначное: с одной стороны, видят и слышат в очередях в коридорах отделений ФМС, что кому-то помощь оказывается, кто-то что-то получает. С другой стороны, достаточно распространены негативный опыт личного общения со специалистами МС и мнение, что «чиновники свою работу не делают». Позицию же большинства обращающихся в Миграционную службу характеризует скептически-отстраненное восприятие власти, которая не может (и не должна?) быть главным субъектом поддержки.

Ситуация вынужденных мигрантов характеризуется как достаточно длительный период деприваций – экономической, культурной, правовой. На первом этапе они носили внешний по отношению к респондентам характер и были обусловлены социально-политической и экономической ситуацией в регионах их прежнего места жительства. Невозможность найти удовлетворительные выходы из той ситуации обусловили бегство из нее, то есть вынужденное переселение. Таким образом, нынешняя ситуация респондентов является результатом сочетания внешних обстоятельств их жизни с их сознательными выборами и действиями. 
При всей сложности ситуации мигрантов на новом месте жительства, она редко описывается лишь в черных красках. Этих людей объединяет по крайней мере одно достижение – совершившийся переезд, который является первым этапом позитивного разрешения ситуации. В целом обстановка на новом месте жительства воспринимается респондентами как более благоприятная, хотя и порождающая новые трудности.
Важнейшими ресурсами совладания в условиях потери имущества и необходимости начинать жизнь заново являются социальные связи, представленные родственниками и друзьями, и деятельностные ресурсы как опора на собственные силы и готовность к проявлению активности.
В оценке сложившейся ситуации, совершенных и будущих действий достаточно сильно выражен компонент сознательного планирования своих действий, что позволяет говорить о наличии стратегии совладания с жизненными трудностями. Ее большая выраженность в данной категории респондентов объясняется более экстремальными условиями ее существования, когда в условиях резко изменившейся социальной среды активизируется адаптационный потенциал людей.
Итак, при том, что налицо маргинальная ситуация, связанная с отсутствием работы и жилья и необходимостью «начинать жизнь заново», в случае с русскоязычными мигрантами не наблюдается ситуация культурной маргинальности, нет как таковой необходимости входить в «чужую» культуру и радикально менять свои ценности и нормы жизнедеятельности. Маргинальная ситуация вынужденных мигрантов связана с потерей собственности, жилья, работы, то есть вызвана не столько культурными, сколько социально-экономическими причинами. Наиболее радикальные изменения в жизни людей касаются переоценки своих возможностей и необходимости задействовать свои ресурсы для преодоления экстремальной ситуации. 


5. Маргинальные группы как объект социальной политики
5.1. Институциональные аспекты профессиональной ориентации 
5.1.1. Содержание профессиональной ориентации и формы поддержки безработных

Укаждого времени свое понимание целей, критериев, субъектов профессиональной ориентации, которое транслируется в соответствующие структуры, предписания и направления деятельности. Например, в «Кратком словаре системы психологических понятий» К.К.Платонова, вторично изданном в 1984 году, это «система государственных психолого-педагогических, медицинских и экономических мероприятий, предусмотренных Конституцией СССР, помогающих человеку, вступающему в жизнь, научно обоснованно и устойчиво выбрать профессию с учетом нужд общества и своих способностей и призвания» . Немногим более, чем через 10 лет, в нормативном документе Министерства труда и социального развития Российской Федерации мы находим такое определение профессиональной ориентации: «это обобщенное понятие одного из компонентов общечеловеческой культуры, проявляющегося в форме заботы общества о профессиональном становлении подрастающего поколения, поддержки и развития природных дарований, а также проведения комплекса специальных мер содействия человеку в профессиональном самоопределении и выборе оптимального вида занятости с учетом его потребностей и возможностей, социально-экономической ситуации на рынке труда» . 
Если сравнить первое и второе определение, то можно обратить внимание на расширение представления о главном субъекте профессиональной ориентации (было государство — стало общество); она уже не ограничивается только выбором профессии, тем более устойчивым; ее критерии задаются рынком труда. В уже упоминавшемся министерском документе профессиональная ориентация связывается с профинформированием, консультированием, профподбором, профотбором и содействием профессиональной адаптации.
При таком понимании профессиональная ориентация может быть классифицирована как один из процессов занятости, если под занятостью понимать «совокупность действий, связанных с формированием способов вовлечения трудоспособных групп населения в хозяйственную деятельность» . Дальнейший анализ возможен как на уровне индивидуального вовлечения, так и на уровне организации системы вовлечения людей в хозяйственную жизнь. В первом случае мы имеем дело с технологиями профессионального консультирования, профподбора и т.д. — к ним специалисты уже привыкли. Во втором случае мы сталкиваемся с необходимостью осмысления самого института профессиональной ориентации и это уже не столь привычный объект анализа. 
Многие наши коллеги, овладевая той или иной технологией, с удивлением и досадой обнаруживают, что их потенциал оказывается невостребованным, а затрачиваемые усилия не приносят ожидаемого эффекта. Почему? Ответ следует искать в особенностях формальных и неформальных принципов, норм, установок, регулирующих формирование и реализацию соответствующих технологий, усилий, потенциалов и т.п., поэтому мы сознательно ограничим себя институциональными аспектами профессиональной ориентации, реальная значимость которых многими пока недооценивается.
По удачной формуле Э.Гидденса социальный институт — это социальный ресурс + правила его реализации. Используя данную формулу в качестве отправного пункта для анализа профессиональной ориентации как одного из институтов занятости, сделаем несколько уточнений. Во-первых, данный вид деятельности относится к классу услуг, т.е. имеет интерактивную, коммуникативную и перцептивную составляющие, реализуется не одной, а, как минимум, двумя сторонами — субъектом и объектом профориентации, которые обмениваются действиями, информацией, образами друг друга. Во-вторых, под социальным ресурсом условимся понимать экономические, организационно-управленческие, кадровые, технологические и психологические возможности субъектов профориентации, а под правилами реализации — формальные и неформальные цели, нормы, средства, критерии взаимодействия субъектов и объектов, а также субъектов между собой, включая организационную культуру соответствующих учреждений, служб, предприятий. 
Уже неоднократно говорилось о возрастающей роли субъективных начал в социально-экономических процессах, что позволяет нам дать следующее определение профессиональной ориентации: это система мероприятий, направленных на адаптацию человека к изменениям в социально-трудовой сфере через активное использование им своих индивидуальных и социальных ресурсов; целью профессиональной ориентации является формирование и поддержание готовности к эффективному поведению на свободном рынке труда. Общая функция профессиональной ориентации заключается в адаптации человека к изменениям в социально-трудовой сфере, а реализуется она в виде консультационных, тренинговых, информационных услуг.
Следствия из определения.
Анализ индивидуальных и социальных ресурсов конкретного человека — это задача, которая должна в обязательном порядке решаться институтом профессиональной ориентации. Ее решение тесно связано с пониманием и декларацией целей тех технологических процедур, которые включены в профориентацию. Ситуация здесь далеко не однозначна. Высказывание: "Зачем думать о цели консультирования? Нужно консультировать и все", — является типичным для специалистов — профориентаторов. Видимо, это следует объяснять уровнем культуры консультационных услуг в нашей стране, дающим о себе знать в разных сферах жизни . 
Предметом профессиональной ориентации следует признать трудовое сознание. Сознание является той реальностью, в которой формируется готовность к поведению на рынке труда и с которой, следовательно, должен «работать» специалист по профориентации. Недооценка фактора сознания приводит к просчетам в социальной политике, особенно в современных условиях.
Важнейшей структурой трудового сознания является позитивное знание и переживание собственных индивидуальных и социальных ресурсов, активное отношение к ним при достижении целей на рынке труда. От этого в немалой степени зависит эффективность адаптации к нормативным и ненормативным изменениям в профессиональной карьере. В данном контексте проблематика совладающего поведения имеет все основания стать нормативно фиксируемым предметом социальной политики на рынке труда и войти в содержание профессиональной ориентации. 
Совладание неотъемлемо связано со стрессами, фрустрациями, депривациями и т.п. феноменами. Поскольку стресс, фрустрация и проч. возникают в ситуациях угрозы, неожиданности, невозможности реализовать намерения и ценности, то степень распространенности подобных ситуаций может быть связана с типичностью совладания как формы поведения. На практике это означает, что существование социальных групп безработных, мигрантов, выпускников учебных заведений и т.п. превращает совладание в факт социальной динамики., который может определенным образом учитываться в социальных проектах и программах. Например, важной является возможность «взвешивать» социальные группы и подгруппы по их готовности не вообще к адаптации, а именно к coping behaviour, т.е. к конструктивной адаптации и самоорганизации, в которой осознанные усилия субъекта по регуляции и достижению психосоциального благополучия играют значительную роль. Каким образом можно поддерживать эти усилия? 

В таблице 1 приведено соотношение форм совладающего поведения в сфере занятости (подробнее см. гл. 4.1.), сопутствующих им типичных социальных действий безработных и возможных форм их социальной поддержки.



Таблица 1. 
Соотношение форм совладающего поведения, типичных 
социальных действий безработных и возможных форм их 
социальной поддержки

Формы совладающего поведения
Сопутствующие социальные действия безработных Формы социальной поддержки безработных
Действенная конкретизация образа самого себя, своих планов и оценок происходящего Профессиональное самоопределение Профессиональная ориентация
Достраивание контекста текущей жизненной ситуации
Поисковая активность на рынке труда Профессиональная ориентация
Занятие позиции "умного" участника социальной сети Актуализация и конструирование личной социальной сети Деятельность неформальных объединений и организаций

Выделенные соотношения, естественно, сложнее и данную схему следует использовать прежде всего в качестве аналитического инструмента, помогающего определить возможные формы активной социальной поддержки безработных на рынке труда. 

5.1.2. Субъективные регламентации профессиональной ориентации
На сегодняшний день существует совсем немного структур, которые формально ставят перед собой профориентационные задачи. Среди них можно выделить местные отделения Федеральной службы занятости населения. По своему статусу они призваны содействовать трудоустройству граждан, являясь посредником между работодателями и ищущими работу, а в идеале — механизмом согласования интересов первых и вторых. Согласование может осуществляться в форме предоставления информации о вакансиях, консультации по вопросам адекватного выбора профессии, направления на переобучение и т.д, т.е. в немалой степени через профессиональную ориентацию.
Каковы исходные предпосылки взаимодействия служб занятости с населением, с какими установками подходят обе стороны к профессиональной ориентации, каким образом они субъективно регламентируют данный процесс? Поиску ответов на данный вопрос было посвящено специальное исследование .
Исследование проводилось в 1998 году в Краснодарском крае в 6 районных центрах занятости. Всего было опрошено 320 клиентов (из них 73 % признаны безработными) и 56 работников служб занятости, оказывающих различные консультационные услуги клиентам.
Сбор данных осуществлялся с помощью специально разработанной шкалы, измеряющей готовность использовать профориентационные услуги — их перечень был составлен с учетом нормативных документов Министерства труда и социального развития РФ, анализа соответствующей литературы, результатов пилотного исследования и включал 19 пунктов (каждый пункт предлагалось оценить по 4-балльной шкале). Шкала использовалась в клиентском и экспертном вариантах («объективная» нужность услуг с точки зрения консультантов). Опрос дополнялся выборочными фокусированными интервью безработных. 
Анализ собранных данных осуществлялся путем сопоставления клиентских и экспертных оценок. Оказалось, что есть зоны очевидного несовпадения между потребностями населения, мнениями работников СЗ о нужности услуг. В таблице 1 указаны «зоны» наибольшей переоценки работниками СЗ значимости некоторых услуг для населения, а в таблице 2, наоборот, «зоны» наибольшей недооценки (использовалась следующая процедура: для каждой услуги высчитывался средний балл, затем с учетом этого балла определялся ее ранг по значимости).

Анализ таблиц 2 и 3 позволяет выявить диссонанс приоритетов в области услуг у субъекта (переобучение) и объекта (информация об условиях труда) профессиональной ориентации. 




Таблица 2 


Услуги Значимость для клиентов (место в иерархии) Значимость по мнению экспертов
(место в иерархии)
Получение консультации по вопросу, где и на каких условиях можно переобучиться на другую профессию, специальность 11 1
Получение консультации об организации собственного дела
18 5

Таблица 3

Услуги Значимость для клиентов (место в иерархии) Значимость по мнению экспертов
(место в иерархии)
Получение информации об условиях труда на интересующей Вас работе
1 10
Получение возможности на практике попробовать свои силы в той или иной профессии, чтобы убедиться, подходит она Вам или нет 
6 
19

Расхождение представлений клиентов и работников СЗ о профориентационных услугах заставило нас предпринять более глубокий анализ собранных данных. Они были подвергнуты кластерному анализу. Данная процедура позволяет сгруппировать услуги по степени их субъективной близости друг к другу. Иными словами, применение кластерного анализа является способом выделения такой структуры профессиональной ориентации, которая реально существует в сознании людей. В чем же специфика этой структуры для клиентов и работников СЗ?
В сознании клиентов услуги группируются в 3 основных класса, которым мы дали условные названия (рис.1).






психологическое обеспечение профессиональной адаптации
информационное обеспечение
организационно-психологическое обеспечение профессионального выбора



Рис. 1. Структура профориентационных услуг в сознании 
клиентов

В кластер «информационное обеспечение» вошли: получение информации о вакансиях, получение информации о новых профессиях, которые появились в последние годы; информация о том, какие требования предъявляются к работнику, об условиях труда на интересующей работе, консультация о том, как следует искать работу; информация о профессиях, которые будут востребованы в будущем, получение возможности на практике опробовать свои силы в той или иной профессии.
В кластер «организационно-психологическое обеспечение профессионального выбора» вошли: прояснение профессиональных склонностей, консультации об индивидуальных сильных качествах, о наиболее подходящих видах деятельности, консультации по переобучению, по организации собственного дела и по вопросам трудового законодательства.
В кластер «психологическое обеспечение профессиональной адаптации» вошли такие услуги: обучение навыкам поведения при прохождении конкурса на занятие вакансии, помощь в выработке индивидуального стиля профессиональной деятельности, консультации при затруднениях на работе, консультации по вопросу, каким образом следует себя вести на новом месте работы, помощь в снятии нервного напряжения.
В сознании работников службы занятости структура профориентационных услуг несколько иная (рис.2). Во-первых, все они распадаются на консультации по переобучению и остальные 18 услуг. Во-вторых, последние дробятся еще на 5 классов.




консультации по переобучению
вторичное информ. обеспечение



психологическое обеспечение профессионального выбора



организационно-правовое обеспечение проф. адаптации




психологическое обеспечение профессиональной адаптации



первичное информационное обеспечение




Рис. 2. Структура профориентационных услуг в сознании 
консультантов

В кластер «первичное информационное обеспечение» вошли: получение информации о новых профессиях, которые появились в последние годы, консультация о наиболее подходящих видах деятельности, получение информации о вакансиях.
В кластер «психологическое обеспечение профессиональной адаптации» вошли: консультация о том, как следует искать работу, обучение навыкам поведения при прохождении конкурса на занятие вакансии, помощь в выработке индивидуального стиля профессиональной деятельности, консультации при затруднениях на работе, консультации по вопросу, каким образом следует себя вести на новом месте работы, помощь в снятии нервного напряжения.
В кластер «организационно-правовое обеспечение профессиональной адаптации» вошли: консультации по организации собственного дела и по вопросам трудового законодательства.
В кластер «психологическое обеспечение профессионального выбора» вошли: прояснение профессиональных склонностей, консультация об индивидуальных сильных качествах.
В кластер «вторичное информационное обеспечение» вошли: информация о том, какие требования предъявляются к работнику, об условиях труда на интересующей работе, информация о профессиях, которые будут востребованы в будущем, получение возможности на практике опробовать свои силы в той или иной профессии.
Из сопоставления представлений клиентов и работников СЗ о профориентационных услугах можно сделать следующие выводы. 
1. В представлениях обеих сторон повторяются узловые моменты консультационного взаимодействия: информационная проработка запроса клиента — подготовка решения — практическая реализация решения в новых условиях. Хотя имеются отличия представлений работников СЗ от представлений самих клиентов — у первых они более дифференцированы, но сходства в них все же больше. Опираясь на этот факт, мы могли бы говорить о целесообразности трех основных форм профессиональной ориентации: информировании, психологическом обеспечении адекватного профессионального выбора, помощи в адаптации на новом рабочем месте.
Вряд ли эти формы могут присутствовать в работе одного и того же консультанта и даже в работе СЗ в ее сегодняшнем виде. Скорее всего, речь должна идти о принципиальной возможности получения клиентом таких услуг. На сегодняшний день такой возможности у него нет. Как показывают оценки самих работников, в СЗ однозначно доминирует информирование, причем информирование первичное, которое во многих ситуациях оказывается явно недостаточным для того, чтобы клиент решил свою проблему. Ему требуется помощь в обоснованном выборе профессиональной деятельности, овладении навыками самопрезентации и поддержания уверенности в себе, адаптации на новом рабочем месте. 
Л.М., 38 лет, не работает 8 мес.: «... в службе занятости очень много людей и там с нами даже десять минут не сидят. Если бы был специалист, который мог бы с человеком поговорить и помочь ему выбрать из того, что есть — ведь иногда человек не может сообразить, что ему надо, что ему может подойти. Ему нужно пять минут с кем-то поговорить, может, ему что-то и подошло бы».
И.С., 39 лет, не работает 4 мес.: “Вот мне одну работу предлагали. Они меня спросили, молодые там сидели парень и девушка, и как-то в лоб спросили : «Сколько вам лет?» И сбили меня, я так поникла, не спросила ни какой там оклад, вообще ничего не спросила о характере работы. Так сразу говорю : «Я, наверное, вам не подойду». Я потом подумала, что напрасно я так поступила. Я считаю, что при поисках работы нужно быть более уверенной в себе, мне не хватает уверенности, когда я прихожу, меня можно сбить, выбить из колеи”. 

2. Нельзя не обратить внимание на разницу в отношении к консультациям по переобучению у клиентов и работников СЗ. У последних данная услуга стоит особняком — сама по себе, она не соотносится с другими услугами и при этом за ней признается приоритетная значимость (мы видели это ранее в таблице 1). У клиентов же консультация по переобучению включена в такой класс услуг, как «организационно-психологическое обеспечение профессионального выбора». Очевидно, что перед нами разные стратегии профессиональной ориентации. Поскольку эти стратегии присутствуют в сознании и выражают не совпадающие интересы работников и клиентов, они не могут не сказываться на эффективности их взаимодействия. Также следует учесть, что консультации по переобучению, не вписанные в другие профориентационные услуги и, следовательно, не учитывающие реальные особенности клиента и рынка труда, рискуют потерять свою социальную функцию.
Переобучение — затратное мероприятие, поэтому в настоящих условиях указанное противоречие вряд ли может быть однозначно снято в пользу клиентов (просто не хватит денег). Здесь требуются компромиссные решения, так или иначе компенсирующие переобучение, развивающие активность самого клиента. 
Особый статус профессионального переобучения в сознании консультантов службы занятости побуждает нас задать еще один ракурс в обсуждаемой проблеме: каким образом профессиональная ориентация соотносится с институтом профессионального обучения?
5.1.3. Профессиональная ориентация и институт профессионального обучения
Так сложилось, что профессиональная ориентация в России традиционно обслуживала перемещение молодежи из общеобразовательных школ в профессиональные, либо сразу на производство — здесь можно вспомнить интересные проекты 20 — 30-х годов , постановление правительства «О реформе общеобразовательной и профессиональной школы» в 1984 г. Такое положение вещей поддерживалось распространенным мнением, имевшим, по сути, статус институциональной нормы, что профессия выбирается единожды и сделанный выбор предопределяет трудовую и социальную судьбу человека. Поскольку между сферой обучения и труда не было разрыва, специалисты закономерно искали приложение своих усилий в период окончания общей школы. 
В 90-х годах рынки профессий и труда начали обособляться друг от друга, спрос на выпускников многих профессиональных учебных заведений сейчас отсутствует и они пополняют ряды безработных. Если учесть, что незанятый контингент нового выпуска накладывается на предыдущий, то этот процесс приобретает кумулятивный характер, способствуя росту негативных социальных явлений. Драматизм сложившейся ситуации с выпускниками обусловлен не только экономическими коллизиями переходного периода, но и функциями образовательных учреждений, которые далеко не всегда способствуют разрешению противоречий между обучением и работой. 
Содержание обучения достаточно консервативно, поскольку предметные знания, навыки, умения являются элементами культурных традиций, частью непрерывного по своей организации опыта человечества. Противоречие между непрерывностью опыта, который транслируется учащимся, и динамичной жизнью гипотетически разрешается по трем направлениям.
Первое связано с методическими технологиями обучения, в основе которых могут лежать такие принципы, как активность учащегося, исследовательский подход и др. Второе направление связано с организационной перестройкой обучения, когда развиваются формы непрерывного, дополнительного образования, появляется обучение модульное, дистантное, экстерном и т.п. Третье направление связано с развитием технологий, не являющихся учебными ни по содержанию, ни по организационной форме, но сопровождающих и поддерживающих учебный процесс. К таким технологиям могут быть отнесены инновационный и финансовый менеджмент в сфере образования, различные виды медико-психологической помощи, профессиональная ориентация учащихся.
Как показывает опыт, первые два направления имеют больше шансов на выживание в учебных заведениях, поскольку формально соответствуют их социальному предназначению, контролируются вышестоящими инстанциями, являются «отчетными» объектами. Перспективы же третьего направления (в данном случае возьмем аспект профессиональной ориентации) в значительной степени зависят от степени осознания администраторами перемен в судьбе своих образовательных учреждений — особенно профессиональных, которые уже не имеют гарантированной преемственности с рынком труда. Их выпускники зачастую оказываются предоставленными самим себе. Но именно выпускники формируют имидж учебного заведения, его место на рынке образовательных услуг, а в более широкой перспективе — социальную и экономическую устойчивость региона. Естественным образом напрашивается заключение о необходимости специальной подготовки учащихся к поведению на свободном рынке труда. Такая подготовка нетождественна профессиональному обучению, она дополнительна по отношению к нему и является по своему содержанию профориентационной, направленной на адаптацию человека к изменениям в социально-трудовой сфере. 
Нетождественность и дополнительность обнаруживают себя в нескольких аспектах.
Человек, получивший образование, т.е. некоторый набор предметных знаний и умений, далее вынужден решать задачу на предложение этих знаний и умений другим людям, экономическим структурам, обществу. Наблюдения за выпускниками показывают, что академические успехи в современных условиях не являются самостоятельным прогностическим показателем профессиональной карьеры — можно учиться на тройки, но быть успешнее более «подготовленных» однокурсников и наоборот.
Проблема выпускников далеко не всегда в том, что полученные ими знания недостаточные — как известно, знаний на все случаи жизни не напосешься. Проблема состоит в отсутствии связующего звена между знаниями и неопределенной жизненной (профессиональной) ситуацией. Можно сказать, что успешная профессиональная деятельность осуществляется благодаря приложению своих индивидуальных свойств к профессиональным знаниям в соответствии с пониманием требований конкретной ситуации (заданных целей, должностной структуры, рыночных перспектив и т.д.). Это означает, что для профессионального успеха помимо всего прочего требуются представления о хозяйственной жизни + представления о личных ресурсах + намерение использовать личные ресурсы в хозяйственной жизни, т.е. развитое трудовое сознание. Ресурсом может быть то свойство характера, профессиональный навык или социальная связь, которые рассматриваются в качестве своей сильной стороны, в качестве инструмента для решения жизненной задачи, с которыми человеку удается дезидентифицироваться (по терминологии Р.Ассаджиоли), занять по отношению к ним внутреннюю позицию пользователя, регулирующего начала.
Присутствие в профессиональной подготовленности двух компонетов — обученности и ориентированности может интерпретироваться в разных контекстах. Если, например, обратиться к классической для отечественной психологии деятельностной парадигме, то первый компонент можно соотнести с операциональной стороной деятельности, определяемой предметными характеристиками объекта, а второй компонент — с интенциональной стороной, зависящей от субъекта деятельности, его смысловых систем; обе стороны стремятся к объединению, их встреча собственно и рождает деятельность . На сегодняшний день эти две составляющие в подготовке специалистов теоретически не разводятся, а значит, нет оснований для их целенаправленного практического совмещения. 
Необходимо сделать еще одно важное различение, которое дополняет предыдущее. Речь идет о двух формах подготовки профессионала: предметном обучении и консультационном сопровождении личности обучающегося. Для ясности рассмотрим один из видов учебной деятельности студента — практику (учебную, производственную или педагогическую). Являясь формой обучения, она одновременно является прототипом профессиональной ориентации, поскольку нацелена на развитие личных ресурсов студента в трудовой деятельности. Их развитие осуществляется в консультационном режиме и заключается в совместном анализе преподавателя и студента конкретной профессиональной ситуации (например, урока в школе) и определении тех путей, с помощью которых студент мог бы достичь в ней наибольшего успеха. По сути речь идет о проектировании индивидуального стиля деятельности, который не сводится к полученным знаниям (продукту профессионального обучения). Решается совершенно определенная задача — помочь студенту использовать свои индивидуальные возможности для эффективного применения профессиональных знаний в типичной или особой профессиональной ситуации. Часто эта задача решается интуитивно, еще чаще вообще не решается, так как в нормативных документах, регламентирующих учебный процесс, не указывается, что проектирование индивидуального стиля является целью практики. 
Шаги по институциональному оформлению профессионального консультирования как процесса, дополняющего профессиональное обучение, кажутся достаточно очевидными и давно назревшими. Дело не только в содержании обсуждавшихся выше проблем, но и в логике исторического развития отношений обучающего и обучаемого. Одной из моделей, позволяющих проникнуть в эволюцию этих отношений, могут быть, например, концептуальные построения Ллойда Демоза. Он выделяет шесть исторических периодов, каждому из которых соответствует определенный стиль воспитания и форма взаимоотношений между родителями и детьми. С середины ХХ века наступает период «помогающего стиля», когда родители стремятся не столько дисциплинировать или «формировать» личность ребенка, сколько помогать индивидуальному развитию. Предполагается, что ребенок лучше родителей знает, что ему нужно . 
Ценность индивидуальных устремлений и особенностей, формирование индивидуальных стилей, внимание к индивидуальным траекториям поведения и развития постепенно становятся доминантой теоретической педагогики, приводят к психологизации системы «учитель-ученик» и закономерно ставят вопрос о соответствующем сопровождении учебного процесса. Применительно к сфере профессионального образования формулируются такие принципы его организации, как учет личностных особенностей, начиная с отбора абитуриентов и кончая распределением выпускников, внимание к саморазвитию студентов (его механизмом является рефлексия, позволяющая продуктивно соотнести субъекта с жизнью), регулярная оперативная диагностика и самодиагностика, оказание индивидуальной консультативной помощи, направленной на развитие личности . Предлагаемое понимание профессиональной ориентации хорошо согласуется с этими общими принципами. 


5.1.4. Итоговые соображения
Интерпретируя профессиональную ориентацию как один из процессов занятости, мы должны рассматривать ее не только на уровне индивидуально ориентированных технологий, но и на уровне институционального оформления (определения правил, норм, целей, предметов взаимодействия агентов рынка труда при оказании/получении соответствующих услуг). Работая в этом направлении, мы можем вскрыть важные особенности субъективных регламентаций в сфере занятости и тем самым помочь созданию более обоснованных социальных проектов. Сейчас, например, ясно, что задачи, реально решаемые Службой занятости (свести клиента и наличную вакансию), и вытекающие из них способы регламентации деятельности инспекторов, консультантов не позволяют оказывать многие профориентационные услуги безработным. Аналогичное положение вещей наблюдается и в частных биржах труда. По-видимому, улучшение ситуации следует искать на путях развития системы консультационного сопровождения профессиональной карьеры , которая вряд ли может быть реализована в существующих формах деятельности Службы занятости. Здесь требуются самостоятельные организационные решения. Уже сейчас некоторые из них достаточно очевидны — это создание специализированных профориентационных служб (центров) органами местного самоуправления или федеральными ведомствами и структурами, а также поддержка деятельности неформальных объединений и общественных организаций в сфере занятости.
Общественные организации перспективны не только в плане оказания профориентационных услуг, но и с точки зрения групповой консолидации безработных. Потеря работы сопровождается деформацией социальной сети человека и становится особенно болезненным событием, если деформация перерастает в распад привычных межличностных коммуникаций. Последние, являясь одним из важнейших ресурсов в трудной ситуации, способны оказывать существенное влияние на выбор конкретных стратегий совладания. Обследованные нами безработные неоднократно подтверждали данный тезис, ссылаясь на необходимость получения информации от себе подобных, демонстрируя примеры обмена целями и образцами поведения в тех или иных ситуациях. К сожалению, таких возможностей у безработных не так много. 
Эмпирический и теоретический анализ профессиональной ориентации выводит нас на проблему ее «взаимоотношений» с профессиональным обучением/переобучением. Это важный аспект ее институционального оформления. Подготовка человека к поведению на рынке труда во многом осложняется тем, что профессиональное обучение и профессиональная ориентация, с одной стороны, еще не признаются двумя самостоятельными и равноценными составляющими профессиональной подготовки, выполняющими разные функции в развитии человека, а с другой стороны, они радикально разводятся (на уровне установок) в тех структурах, которые сопровождают профессиональный путь человека на свободном рынке труда. Если это будет понято, появятся реальные основания для сотрудничества администраторов в области образования и занятости. Условием такого сотрудничества является разработка региональных программ профессиональной ориентации, создание научно-методических и координационных центров профессиональной ориентации. 









5.2. Экспертные оценки о выходе из ситуации маргинальности
В целом мнения экспертов, давших интервью и принявших участие в дискуссиях на "круглых столах" , отразили сегодняшнее состояние общественного сознания (наиболее высокого уровня) по вопросам, связанным с исследуемой проблемой. Они позволили создать представление о действительном положении сложного социального объекта — "новых" маргинальных групп — в общем контексте трансформационных процессов, в системе внешних и внутренних социальных связей, факторов, определяющих его развитие. Интегрирование индивидуальных концепций и точек зрения дало в сумме коллективную концепцию путей этого развития. Анализ интервью и выступлений проявил общепринятые позиции, подтверждаемые большинством экспертов, и индивидуальные точки зрения, идеи, наблюдения, зачастую представлявшие особый интерес и ценность ввиду их оригинальности, нетривиальности.
Следует отметить, что экспертами были очерчены достаточно общие, зачастую весьма распространенные, хотя иногда полярные представления об обсуждаемых проблемах. Поиск особых, нетривиальных рецептов их решения не был основной задачей исследования. Главную ценность представляла возможность сведения мнений разных специалистов в общее аналитическое поле. Это позволило собрать в единый комплекс самые разные сферы социальной жизни, объединенные концепцией исследования, смоделировать коллективное знание по его проблематике.
Один из самых общих выводов — решение проблем "новых" маргинальных групп населения (их "демаргинализации") — в целом может быть связано только с началом устойчивого экономического роста. Прогнозы этого процесса невозможны, главным образом потому, что ситуация в значительной степени определяется политической игрой.
Анализ мнений экспертов проявил целые "узлы парадоксов", лежащих в основе противоречий развития общества и, соответственно, определяющих остроту ситуации "новых" маргинальных групп. Их можно сформулировать следующим образом:
- Устойчивый экономический рост, способный решить проблему занятости, возможен только при условии оптимального решения проблемы занятости.
- Разрушение структуры занятости сопровождается выталкиванием социально-профессиональных групп, которые в то же время могли бы стать ресурсом ее качественной и рациональной перестройки.
- Реформирование и сокращение бюджетных отраслей (приводящие к целому комплексу "интеллектуальной безработицы") из-за отсутствия ресурсов их финансирования потребуют разорительных на сегодняшний момент затрат.
- Безвыходная ситуация в наиболее сложных "зонах маргинальности" (район Крайнего Севера, наукограды и небольшие города с нефункционирующими градообразующими предприятиями) вынуждает к пассивным мерам социальной политики по отношению в том числе к наиболее активным группам трудоспособного населения.
- Формирование среднего класса как фактора устойчивого развития структуры общества, обычно представляемого высокопрофессиональными, обеспеченными слоями, фактически блокируется отсутствием государственной поддержки его основы.
- Перспектива трудонедостаточности не смягчает запретительную политику в отношении русскоязычных мигрантов из стран СНГ, которые могут решить эту проблему.
В развязывании этих "узлов" эксперты выделяют два уровня: государственная политика и самоорганизация населения. Ни один из этих уровней не игнорируется, однако акцент делается в большинстве случаев на усилении роли и начала государства. Чаще всего, анализируя ту или иную ситуацию, специалисты приходят к выводу, что государство должно поддерживать самоорганизацию населения, облегчая развитие социально приемлемых и наиболее оптимальных его форм для различных его групп.



5.2.1. Постспециалисты
Это одна из наиболее обширных, разнообразных по составу и различных по социальному положению "новых" маргинальных групп. Их появление вызвано общими причинами: структурными изменениями в экономике и кризисом отдельных отраслей; региональными диспропорциями экономического развития; изменениями в профессионально-квалификационной структуре экономически активного и занятого населения. Социальные следствия этих процессов — обострение проблем занятости и усложнение структуры безработицы; развитие неформального сектора занятости; депрофессионализация и деквалификация.
Главные маргинализирующие факторы, размывающие социально-профессиональный статус, — безработица и вынужденная неполная занятость. Парадоксальность в состоянии, структуре безработицы, поведении самих безработных, отмечаемая в исследованиях, отражается в экспертных оценках проблемы.
Прежде всего, неопределенны масштабы безработицы, ее границы, критерии. Это происходит потому, что, по мнению руководителя департамента занятости населения Министерства труда и социального развития РФ: "Безработица... это просто очень сложный социально-экономический феномен, его нельзя охарактеризовать одной цифрой, нельзя просто сказать однофразно... каждая из цифр имеет свое обоснование...". Обсуждая эту проблему, эксперты говорили прежде всего о трех уровнях, трех срезах в структуре российской безработицы, и соответственно, о трех различных количественных показателях: данных об официально зарегистрированных в службах занятости безработных, данных о числе безработных, рассчитанных по методике МОТ, и данных различных источников по разным методикам расчета о скрытой безработице. Относительно первого показателя безработицы — участники дискуссии были согласны в том, что он не отражает реальную картину безработицы. По мнению экспертов, эти цифры "лукавят", "хитрят", показывают "несколько розовую картину", не превышая 3,5 — 4 процентов в общем числе экономически активного населения. С этой точки зрения снижение числа безработных этой категории, отмеченное в данных статистики ("с прошлого года идет абсолютное помесячное снижение"), не отражает реальную тенденцию — "это мнимое улучшение". Причины этого: бюрократические — изменение правил учета безработных службами занятости, ужесточение оформления права числиться официальным безработным; финансовые — снизились возможности выплачивать пособия ("это методика — с точки зрения выплаты пособий"); социальные — крайне низкий рейтинг служб занятости у населения среди источников реального трудоустройства; происходит также отток категории "профессиональных безработных". В целом снижение показателя зарегистрированной безработицы "это результат и показатель, что идет постепенная адаптация населения именно к нашим условиям и возможностям трудоустройства с помощью служб занятости, и это реакция на то, что служба занятости не может удовлетворить запросов и ожиданий населения по отношению к желаемому месту работу" (экономист, ведущий научный сотрудник). Гораздо большее доверие экспертов вызывают показатели безработицы, рассчитанные по методике МОТ. Правда, отмечались и "нюансы — это считается вроде бы по методике МОТ, но так, чтобы цифра не переваливала за 10 %, — иначе страна попадает в другую категорию..." (социолог, зав. сектором НИИ). 
Наиболее дискуссионным пунктом стали теоретические и методологические вопросы, связанные со скрытой безработицей, или вынужденной неполной занятостью, ее количественной оценкой. В целом эксперты признают размытость критериев и оснований, по которым можно определить это явление — можно ли его отнести к занятости или безработице. Точки зрения представлены в широком спектре. Одна из наиболее распространенных — что это специфически российское явление в сфере занятости, обусловленное особенностями экономики и политики "переходного периода". "Россия нашла свой путь — люди числятся работающими, а зарплату не получают, вот вам и выход из создавшейся ситуации" (экономист, главный научный сотрудник НИИ). В зависимости от понимания и критериев границы его весьма эластичны — от 2 — 3 до 15 — 20 миллионов человек. Соответственно точке зрения на проблему раздвигаются или сужаются параметры безработицы — от официальных, рассчитанных по методологии МОТ, до 13, 20 и даже 30 %. Социологический ракурс этой проблемы — размытость, неопределенность социального статуса по одному из главных показателей — занятости, причем не только безработных, но и занятых. Это серьезная методологическая и социальная проблема, которую подчеркивали многие эксперты. "У нас практически статус занятого и статус безработного оказались совершенно размытыми. Те кто работают у нас, по существу, не имеют работы. Или имеют ее очень немного, и не имеют дохода. А те, кто фиксируются в качестве безработных, как ищущие работу — то ли на уровне службы занятости, то ли по методологии МОТ, — как правило, имеют неформальную занятость, которая нигде не фиксируется, и там люди преспокойно получают свои доходы, иначе как бы Россия вообще выживала" (экономист, ведущий научный сотрудник НИИ).
Итак, следующая проблема — способы выживания людей в этих пограничных формах занятости. Довольно часто мнения экспертов по этому поводу сводились просто к констатации того, что безработные и не полностью занятые россияне, не получающие пособия и зарплат, как-то выживают. Вырисовываются контуры четырех секторов: формальной занятости и формальной безработицы, и неформальной занятости и неформальной безработицы, между которыми и происходят "переливы" трудоспособного населения, его "флуктуации" в поисках своих ниш. И проблема в том, как отметил один из экспертов во время дискуссии, чтобы "нормально жить..., потому что выживать это как-то, когда уже совсем, — а здесь у человека есть руки, он молодой, но он не знает как. Ведь у нас более 2/3 людей сформировались как работники, а я отношу к этой категории людей, которые закончили образование и ведь все-то начали трудовую деятельность до 85 года, они же сформированы были в тех условиях. А знаете, предприятие можно объявить — сегодня оно государственное, завтра частное, послезавтра акционерное..." (экономист, главный научный сотрудник). Следует отметить, что эта цитата удачно характеризует и уточняет центральную проблему исследования — выживание как стратегия трансформации маргинализированных групп населения, цель которого — жить нормально. Итак, на сегодня способы выживания у различных групп — малоисследованная проблема, знания по ней чаще всего ограничиваются у экспертов предположениями о неформальной занятости, занятости в "теневой" экономике, самозанятости, работе в подсобном хозяйстве.
Попытки выделить в конгломерате групп, попавших в столь обширную и неопределенную "зону маргинальности", группы безработного и не полностью занятого населения с наиболее сложным, практически безвыходным положением (иными словами, идентификация "новых" маргинальных групп по критерию длительности состояния "перехода", отсутствия перспектив) привели к уточнению основных факторов, усиливающих маргинальность во всех группах экономически активного населения. Внешние: тип поселения — малый или средний город с монопромышленностью (2 — 3 градообразующими предприятиями, прекратившими производство); тип региона с точки зрения остроты положения на рынке труда; отрасль и специальность. Внутренние: психологическая неготовность к смене занятий, переобучению, открытию своего дела, подработкам, смене места жительства и другим видам мобильности. Как отметил руководитель департамента Министерства труда и социального развития, "классификация может быть различной. Если по образованию — наиболее сложная проблема людей, у которых нет профессий. Если по территориям — то самое сложное в промышленности военно-промышленного комплекса. По возрасту — это люди предпенсионного возраста. По районам проживания — Крайний Север. Какой мы срез ни возьмем и в нем обязательно будет группа, которой наиболее сложно реализовать себя, найти работу. Если бы меня спросили о самой сложной группе из всех разнообразных классификаций, я бы, пожалуй, сказал, что самая тяжелая ситуация в маленьких городках и поселках — потому, что так называемый инвестиционный бум их не скоро коснется. А если в этом городе единственное предприятие, градообразующее, но оно не попало в рыночную нишу, то, конечно, здесь сплетаются все группы, независимо от того, какое ты имеешь образование, каков у тебя возраст, какая у тебя профессия — плохо потому, что ты там живешь — ты попал в эту тяжелую ситуацию. Это не зависит вообще от человека. То есть макроэкономические факторы сложились".
Другие группы, на положении которых более подробно останавливались эксперты, это специалисты с высоким образовательным статусом — научные работники, работники образования, составляющие основу "интеллектуальной безработицы", потенциал которой определен реформированием научной сферы и сферы образования; население, занятое в наукоградах; увольняемые офицеры. Эксперты часто подчеркивали особенно сложную и опасную ситуацию с молодежной безработицей. Прозвучала новая постановка проблем таких традиционно маргинальных групп, как инвалиды и бывшие осужденные.
Потенциал и ресурсы изменения положения, которыми располагают люди, попавшие в ситуацию новой маргинальности, экспертами чаще всего связываются с наличием образования, профессией, опытом работы. "Наш опыт работы показал, что чем выше у человека профессионально-квалификационный статус, тем выше его шансы — они возрастают в разы" (руководитель департамента Министерства труда и социального развития). Другие факторы, значимые в изменении положения, способность к перемене работы, подработкам, занятию малым бизнесом, самозанятости; способность переучиваться; возраст; семья, наличие работников; знакомства, связи.
Хотя эксперты чаще всего отказывались от прогнозов экономической ситуации, мотивируя принципиальную невозможность прогнозов зависимостью экономики в целом от политической конъюнктуры, тем не менее уровень и состояние безработицы и вынужденной неполной занятости, по мнению большинства, в ближайшие несколько лет останутся в нынешних пределах. Главные пути решения проблем занятости безработного и не полностью занятого населения видятся по-разному. Одна из точек зрения — путь оптимального развития малого предпринимательства, способного дать занятость большей части экономически активного населения и соответственно создания условий его развития и психологической переориентации людей на занятость в этой сфере. Это одно из наиболее популярных у экспертов представлений о возможном выходе из сложной ситуации. Другая точка зрения — усиление роли государства, государственного регулирования экономики. "Только там, в этой сфере возможен рост экономический, возможна нормальная занятость с ее социальными защитными функциями... в малом предпринимательстве не могут вертеться громадные профессиональные силы" (руководитель ассоциации занятости).
Другие пути — гибкое изменение законодательной базы; учет и использование имеющихся ресурсов производства и рабочих мест; предпочтительность активных мер социальной политики в сфере занятости; реальные возможности переквалификации и переобучения; соответствие профессионального обучения требованиям рынка; общественные работы; применение опыта "китайского пути" в политике всеобщей занятости и другие идеи и концепции, изложение и анализ которых могли бы стать предметом целого исследования.
Таким образом, при всей разнородности и сложности группы "постспециалистов" можно определить наиболее общие типы:
Регионально-поселенческие — работники маленьких и средних городов со свертываемой монопромышленностью, трудоизбыточных и депрессивных регионов.
Профессионально-отраслевые — работники отраслей (машиностроения, легкой, пищевой и т.д.) и профессий, специальностей (инженерно-технические работники), невостребованных современными экономическими условиями.
Бюджетные — работники реформируемых бюджетных отраслей науки, образования, армии.
Их составляют работники, потерявшие работу или не полностью занятые, имеющие высокий уровень образования, опыт работы, высокий социально-профессиональный (в т.ч. и должностной) статус, большие притязания в отношении работы.
Основные ресурсы, имеющие решающее значение в благоприятном изменении их положения, — образование, опыт работы, а также предприимчивость и возраст.
Наибольшая степень маргинальности определяется длительностью потери работы, отсутствием экономических и психологических предпосылок ее найти. Наименьшая степень маргинальности — у стремящихся найти выход в организации инновационного бизнеса, самозанятости, активно осваивающих новые профессии. Их, по оценкам экспертов, немного (от 1 до 5-6 процентов экономически активного населения).
Стратегия поведения основной части этих групп направлена на выживание. В наиболее сложных, безвыходных условиях это неизбежно приведет к профессиональной деградации. Определенная стабилизация положения другой части возможна в более благоприятных условиях и при поддержке государства. Оптимально благоприятная стратегия возможна, по-видимому, только для небольшой части с невысокой степенью маргинальности и связана с организацией инновационного бизнеса, приобретением новой профессии, изменением рода занятий и места жительства.

5.2.2. "Новые агенты"
"Новые агенты" — или предприниматели малого бизнеса — более однородная группа, обладающая всеми признаками нового социального слоя в структре российского общества. Критерии его маргинальности здесь приобретают другое значение. Это связано именно с тем, что это действительно новый по отношению к прежней системе социальных отношений слой, идентифицируемый практически всеми экспертами с рыночной экономикой, которую, как это декларируется, у нас строят. Здесь наиболее четко просматриваются два уровня российской маргинальности: гипотетически малое предпринимательство рассматривается как новый, формирующийся, находящийся в переходной ситуации элемент по отношению к прежней социальной структуре, а новые предприниматели — как новые агенты формирующихся отношений общества с неопределенной пока в перспективе стабилизации структурой. Таким образом, основные критерии маргинальности на этом уровне — несформированность, переходное состояние всего социального слоя в процессе его становления; отсутствие благоприятной внешней среды как условия его устойчивого, социально-признанного функционирования; существование на границе между "светом" и "тенью", легальным и теневым сектором в системе экономических отношений с множеством переходных "теневых" и криминальных форм существования. Другой уровень — группы предпринимателей внутри этого слоя. Критерии их маргинальности носят другой смысл. Это состояние неустойчивости, вынужденности, статусной несовместимости, переживаемой попавшими в этот слой людьми в силу разных причин.
В качестве небольшого отступления следует заметить, что дискуссионность отнесения всего слоя малого предпринимательства к маргинальным образованиям не осталась незамеченной экспертами. Само упоминание о его предполагаемой маргинальности сразу настораживало собеседников (особенно это касалось администраторов, исследователи довольно снисходительно принимали это допущение). Для некоторых из них это положение становилось импульсом к целой дискуссии на эту тему (руководитель ГКРП), либо небольших отступлений (экономист; директор института; экономист, профессор). Тезис о маргинальности малого бизнеса кажется кощунственно неприемлемым по отношению к этому динамичному, энергичному, типу людей, способных противостоять ударам судьбы и выживать в самых трудных условиях слома всего привычного хода жизни. Эти и другие замечания заставили пересмотреть некоторые позиции в определении слоя малого предпринимательства как маргинального, оценить степень его условности. Однако мнения самих экспертов создают картину крайне сложных внешних и внутренних условий развития малого предпринимательства в целом и положения малых предпринимателей в обществе, что, на наш взгляд, подтверждает принятую в исследовании концепцию.
Одно из общих представлений о нынешней ситуации в малом предпринимательстве, складывающееся из оценок экспертов, — представления о его определенном кризисе. Это связано и с падением числа предприятий малого бизнеса, и с абсолютным сокращением занятых в нем, и с отсутствием видимых благоприятных тенденций в развитии его инфраструктуры. Даже принимая во внимание неоднократные изменения методики учета малых предприятий, эксперты считают, что неблагоприятные тенденции весьма сильны. Вот некоторые высказывания: "идет откровенное подавление малого бизнеса" (политик); " сейчас для малого предпринимательства, может быть, даже наиболее неблагоприятные условия по сравнению с теми, которые были на протяжении шести лет". Как отметил руководитель НИИ, складывается "консолидированная точка зрения, что где-то с середины 90-х годов наступает зримый перелом в развитии малого предпринимательства, и количество документов, выпускаемых в поддержку малого бизнеса, обратно пропорционально динамике ситуации в самом секторе малого предпринимательства. Он действительно находится, во всяком случае в легальной своей части, в состоянии стагнации, и что касается структуры, даже некоторого вырождения...". При этом серьезная проблема — истинные масштабы малого предпринимательства и тех процессов, которые в нем происходят. По мнению многих экспертов, количество людей, занятых в малом предпринимательстве, гораздо больше официальной цифры — "если субъект малого предпринимательства определять не как зарегистрированный субъект в органах власти, а как людей, которые на самом деле вкладывают свой интеллект, умения, средства на свой страх и риск, чтобы получить какую-то прибыль" (директор института). Одна из оценок: "исходя из предположения, что примерно 40 % бизнеса делается в тени, можно сказать, что вклад малого предпринимательства в валовой продукт на самом деле не 10 %, а где-то 15-16. Также можно сказать, что те от 5 до 10 млн. лиц, которые заняты в сфере т.н. индивидуального бизнеса без образования юридического лица и которые в значительной мере вовлекают в эту деятельность членов семей, — это в значительной степени неучитываемый малый бизнес, который увеличивает число зарегистрированных малых предприятий где-то в 5-7 раз, а численность занятых, если она по официальным оценкам колеблется на уровне 8 млн., то я бы сказал в 2-2,5 раза" (экономист, руководитель НИИ).
Анализируя мнения экспертов о причинах такого положения, можно выделить как основную — отсутствие стабильных условий существования, благоприятной внешней среды. Наиболее резко характеризует это следующее высказывание: "внешняя среда этой системы, которая представлена законодательством, государственными органами, крупным бизнесом, финансовыми учреждениями, общественным мнением, налоговой системой и так далее, — настолько неблагоприятна, что она приводит к неминуемым деформациям внутри вот этой системы" (экономист, декан экономического факультета).
Итак, эксперты выделяют три основных уровня давления на малое предпринимательство как слой: это отсутствие государственной поддержки и фискальная политика, неприятие в общественном мнении, давление криминального мира. Воздействие этих трех составляющих не позволяет данному социальному слою развиваться нормально.
Что касается государственной поддержки, то ее фактическое отсутствие, так же как и насущная необходимость, чаще всего обсуждаются экспертами. Одно из не раз звучавших предположений отсутствия целостной государственной политики поддержки малого предпринимательства при наличии множества государственных и общественных структур, а также программ, созданных в этих целях, — что государству "не до этого". Кроме того, есть определенные стереотипы представлений о том, какой должна быть экономика, и приоритеты в ней отдаются прежде всего крупным предприятиям. В целом состояние дел, пожалуй, лучше всего резюмируют слова руководителя подразделения ГКРП РФ, экономиста: "... существует ли система государственной поддержки малого бизнеса? Я могу сказать — да, она существует, весь вопрос, какая она. То есть существует поддержка малого предпринимательства, существует определенное регулирование малого бизнеса, малых предпринимателей, но, естественно, в той среде экономики, которая есть вообще в России. То есть, не может регулироваться сфера малого предпринимательства, по существу, самая рыночная сфера экономики больше, чем другие сферы экономики".
Довольно часто в высказываниях экспертов рефреном звучит утверждение о том, что малый бизнес развивался и развивается "не благодаря, а вопреки стараниям власти". Фундаментальной проблемой представляется существующая система налогообложения, которая "в принципе не позволяет работать" (политик). Другая проблема — всевластие местных чиновников. Яркий пример беседы с главой района, работавшим раньше председателем в райисполкоме, привел представитель ГКРП РФ: " не снилась ни одному первому секретарю та власть, которая сейчас у меня есть. Любого, кого захочешь, задушу и голову оторву".
Что касается общественного мнения в отношении малого предпринимательства в целом и малых предпринимателей, — то здесь точки зрения разнятся. Одна из них — что в сознании людей на всех уровнях мелкие предприниматели остаются "лавочниками", "мешочниками" и т.д., и это мнение озвучивают даже руководители страны, либеральные рыночники (Ясин, Черномырдин), что "неприятие чужого успеха" велико на всех уровнях общества; с другой стороны, население, по мнению некоторых экспертов, относится к мелким предпринимателям значительно терпимее, и отношение к ним меняется в лучшую сторону.
Один из серьезных вопросов — взимосвязь мелких предпринимателей с криминальным миром. Многим экспертам это представляется закономерным следствием сложившейся ситуации, выталкивающей мелких предпринимателей в теневую экономику, в криминальные структуры. Этот криминальный и полукриминальный облик малого предпринимательства стал основой дискуссии о его имидже, праве становиться основой среднего класса и т.д.
В целом положение малого предпринимательства представляется экспертам "неукорененным" в обществе, само оно — неконсолидированным.
Рассматривая другой уровень маргинальности слоя мелких предпринимателей, следует признать, что вопрос их типологии оказался одним из самых непростых, дающих разноплановые ответы. Нарисовать портреты различных типов мелких предпринимателей, а тем более определить их перспективы оказалось не просто. Предлагаются различные критерии их классификации. Сравнение разных точек зрения на такой популярный прежде критерий, как "социальные корни", приводит к выводу, что он уже потерял свое эвристическое и практическое значение. "8 — 6 лет они уже работают, и корни перемешались" (экономист, профессор).
Если выделять нечто самое общее, что может стать критерием определения маргинальных групп внутри самого слоя мелких предпринимателей, то это, скорее всего, особый психологический тип личности, или ориентация на занятие таким специфическим видом деятельности, как предпринимательство (хотя согласившийся с этим эксперт отметил здесь присутствие "социального дарвинизма"). Тем не менее это так или иначе просматривается во всех классификациях и типологиях мелких предпринимателей, предложенных экспертами (критериями в них выступали такие признаки, как инновативность, или соответствие классическому определению предпринимательства; анализ жизненных и бизнес-стратегий; отраслевой; "эффективности", или успешности и т.д.). И здесь представляются возможными два основных типа — предприниматель "по своей природе" и предприниматель, вынужденный к этому обстоятельствами, между которыми существуют, в зависимости от принятых концепций, другие, переходные типы.
На первый взгляд, типом маргинальной группы в предпринимательском слое является второй. В интервью экспертов ему соответствуют такие упомянутые типы, как "случайный предприниматель" ("вот у меня предприятие развалилось, я работал в атомной промышленности или где-то там в организации крупной военной и приносил огромную пользу, но она, как говорится, умерла, а мне деваться некуда, я становлюсь на этот рынок, что-то там создаю, получается не получается, весь из себя выхожу, но что-то там стараюсь" — экономист, профессор); предприниматели "поневоле" ("это люди, которые никогда не стали бы предпринимателями, которых как раз устраивает режим работы на крупном предприятии, которые вполне довольны были бы функцией белых или синих воротничков, но в силу положения крупной промышленности... вынуждены идти в предпринимательскую деятельность, строго говоря, не имея к этому ни внутренних побуждений, ни предпосылок, ни достаточных умений. И вот здесь происходят очень многие человеческие трагедии, когда помучившись, люди вынуждены свой бизнес закрыть и оказываться в итоге еще в худшей ситуации, чем та, которая была у них исходной. Эта страта в российском малом бизнесе достаточно сильна..." — экономист, руководитель НИИ).
Однако все не так просто. Довольно часто в интервью и высказываниях экспертов звучала констатация тяжелого положения страты предпринимателей, связанной с инновационным бизнесом. "По нашей выборке предприятия инновационные испытывают наибольшие трудности практически по всем проблемам, которые выделяют малые предприниматели в своей текущей деятельности" (экономист, руководитель НИИ). Тяжелое положение инновационного бизнеса отмечают другие эксперты. Невозможность реализовать свои идеи, свои стратегии, уход в другую отрасль или эмиграция — приводит к депрофессионализации, определенному типу статусного рассогласования.
Эта ситуация требует дополнительных серьезных исследований. Представляется все же, что тип маргинальной группы в слое мелких предпринимателей — "вынужденный предприниматель". Его социальные характеристики требуют дальнейшего уточнения. Но портрет его определяют не социально-демографические и не региональные, а скорее всего, личностные характеристики. Один из признаков — умение видеть и выстраивать перспективу своего предприятия. В основе стратегии трансформации данного типа лежит в основном все та же стратегия выживания, деформирующая складывающиеся черты малого предпринимательства.
Итак, основные условия преодоления маргинальности данной группы связаны с созданием благоприятной внешней среды при помощи государства. Эксперты предложили целый набор идей и концепций укрепления положения малого предпринимательства и мелких предпринимателей в обществе — от формирования целостной законодательной базы и изменения налоговой системы до формирования благоприятного имиджа мелкого предпринимателя в глазах населения. Общей точкой зрения можно считать то, что с развитием малого предпринимательства эксперты связывают решение многих социальных проблем, и это перекликается с мнениями экспертов по проблеме безработных. Один из часто повторяемых прогнозов — в ближайшее время (2—3—5 лет) должен произойти серьезный поворот государственной политики в этом направлении.

5.2.3. "Вынужденные мигранты"
Особенности положения этой группы связаны с тем, что она объективно попадает в ситуацию множественной маргинальности, обусловленной необходимостью адаптации к новой среде после вынужденной смены места жительства.
Состав вынужденных мигрантов разнороден. Имеющих официальный статус согласно соответствующему законодательству РФ 1.200 тыс. Но эксперты называют реальную численность вынужденных переселенцев в 3 раза большую.
Объективно вынужденные мигранты испытывают те же сложности, что и другие маргинальные группы. Но на самом деле ситуация, в которую они попадают, настолько сложна, что формирует совершенно особый маргинальный статус. Главное, что его определяет, было сформулировано руководителем переселенческой организации: "здесь накладка всех проблем — миграция — реформация, переорганизация государства социалистического в непонятно какое, мы еще даже не поняли, во что мы трансформируемся — в мутанта какого, как в этой ситуации мигранту быть? Да кто вы такие — куда вы лезете — здесь мы сами не поймем, как живем, еще с вами заниматься".
Положение вынужденного мигранта усложняется целым рядом факторов. Среди внешних факторов, осложняющих положение вынужденных мигрантов, — неприятие своей родиной и невозможность жить на бывшей родине — это двойная потеря родины. Как отметил один их экспертов, имеющий статус вынужденного переселенца, "патриотизма — жить в России — уже нет. Есть ощущение, что нет Родины — ни в Казахстане (уже нет), ни в России. Все успехи, лучшие годы — там. А Россия не стала родиной, теоретически да, а реального ощущения нет. Я стал здесь не русским, а русскоязычным, — кроме языка ничего нет... У беженца нет национальности, нет корней, участка земли, своей комнаты и т.д.... Ты переселенец, ты вживаешься в это. Из этого состояния трудно выйти."
Вынужденные переселенцы попадают в сложную чиновничье-бюрократическую игру, которая усугубляет их маргинальную ситуацию. Это проблемы с получением статуса, ссуды, жилья и т.д., в результате чего переселенец может оказаться полностью разоренным. Государственная миграционная политика оказалась не в состоянии выполнить те задачи, которые были поставлены изначально. "Мы немного зашли в тупик с миграционной политикой, и в этом виновато, конечно, не ФМС и не только правительство на более высоком уровне, в широком его составе, виноваты все мы — и научные работники. Политику патронажа, помощи вынужденным мигрантам — мы все ее отстаивали... эта помощь чисто символическая — в значительной мере, можно сказать, — это надувательство" (ученый). "Сегодня... делается все, чтобы сюда наши соотечественники не приезжали, а оставались там, где жили" (руководитель неправительственной организации).
Пожалуй, одна из самых страшных проблем положения вынужденных переселенцев — использование их тяжелого положения в корыстных целях. Эксперты отмечали, говоря о чиновниках, призванных решать их судьбы: "Проблема есть, она дает доход" (руководитель переселенческой организации); о ситуации вокруг помощи, организуемой переселенцам: "много создается подставных всевозможных организаций из желания получить международную гуманитарную помощь" (руководитель неправительственной общественной организации). Эксперты отмечали использование проблемы вынужденной миграции в политических целях: "вместо адаптации — к политике — на горе людском — к светлому будущему".
Другой уровень — отношение местного населения. Эксперты отмечали разные случаи того неприятия, психологического дискомфорта, которое неизбежно возникает со стороны старожилов по отношению к мигрантам. Оно проявляется и в агрессивных действиях по отношению к мигрантам, их детям, их имуществу, и в психологических барьерах, которые мигранты ощущают и в более благоприятных условиях. "Сначала жалость — потом дистанция (в результате конфликтов) — и психологическая дистанция и несовместимость".
И, наконец, внутренние факторы связаны с душевным дискомфортом человека, степень которого определяется его личностными особенностями и усиливается феноменом осознания того, что ты "другой русский" — с несколько другим менталитетом.
Степень маргинальности различных групп вынужденных мигрантов зависит от многих обстоятельств. В наиболее сложном положении находятся — беженцы из горячих точек, те, кто оказался в чрезвычайных обстоятельствах. Эксперты выделяют социально незащищенные группы — неполные семьи, инвалидов, пенсионеров и т.д. Об основной массе мигрантов представления не столь богаты. "Когда мы говорим о мигрантах, мы больше знаем о тех, кто оказался в бедственном положении, потому что они пишут об этом, привлекают к себе внимание. А о тех мигрантах — и их значительное большинство — мы ничего не знаем... Те мигранты, которые сами поселились в больших городах, сами добровольно приехали и нашли сами себе работу, — мы о них ничего не знаем. Судить обо всем миграционном потоке только по тем, которые находятся в бедственном состоянии, по беженцам и вынужденным переселенцам тоже нельзя" (исследователь). Очевидно, это в основном активное трудоспособное население, пытающееся встроиться в новую для себя систему отношений. Эти три основные группы и составляют типы данной маргинальной группы с разной стратегией трансформации, зависящей от их возможностей.
Главные ресурсы, которыми обладают вынужденные мигранты, — образование и профессия. Они испытывают "более жесткий удар, потому что падает статус... но они долго, терпеливо ищут работу — они имеют случайные заработки — и упорно ищут работу, которая будет соответствовать их образованию и квалификации — они все-таки инициативны, лучше умеют искать и лучше в результате адаптируются" (исследователь). Другие значимые ресурсы — состав семьи (наличие взрослых детей), возраст, родственные связи (хотя они играют не столь значительную роль).
Мнения экспертов о внешних, поддерживающих факторах преодоления маргинальности разнообразны. В центре этих концепций — понимание необходимости переосмысления государственной миграционной политики. Прежде всего, с точки зрения признания того, что это соотечественники, сограждане, попавшие в сложную ситуацию. Как отметил один из экспертов (демограф), — "это не просто беженцы в международном понимании — надо признавать их гражданами РФ — так будет больше пользы". Нужны новые формы помощи этим людям. Одна из точек зрения — "ориентировать на помощь самому бедственному, ограниченному кругу людей, но значимую помощь" (исследователь).
Одним их главных факторов представляется адаптация в коллективе таких же мигрантов — или в переселенческой организации (по мнению экспертов, их в пределах от 700 до 1,5 тыс. в России). "Надо создавать региональные опорные базы переселенцев, с медицинской помощью и там должны быть учебные школы, комбинаты. Их надо сначала всех вместе. Ни в коем случае их нельзя по одной-две семьи в деревню пускать — они деградируют моментально — они не выдерживают такого натиска психологически" (руководитель переселенческой организации). При этом эксперты были согласны в том, что нельзя создавать искусственно поселение вынужденных мигрантов. Оно должно быть встроено в уже существующую поселенческую инфраструктуру.
Руководитель поселенческой организации поднял очень важный вопрос — о значимости работы по профессии для демаргинализации мигранта. "Очень важно, когда эти люди работают по специальности. Мы стараемся, чтобы люди не теряли специальности — это важнейший психологический момент. Если он врач и работает врачом, он как личность сохраняется, а если он был врачом, а стал штукатуром-маляром — все. Он ломается".
Один из общих выводов — необходимость пересмотра миграционной политики, ее запретительного характера. И обоснование этого — не только гуманное отношение к людям — соотечественникам, попавшим в беду, но и заинтересованность России в привлечении активных высокопрофессиональных сограждан.
Анализ мнений экспертов только обозначил сложные контуры проблем различных социальных групп, объединенных здесь пониманием их маргинальности в трансформирующемся обществе. Эти проблемы взаимосвязаны и при более общем рассмотрении имеют общий набор рецептов их решения — государственное регулирование оптимальных социальных условий; профессиональная реабилитация групп экономически активного населения и меры социальной адаптации по отношению к группам с наиболее сложным положением. При этом тесно переплетаются государственный, региональный и самоорганизационный уровни их решения.
Кто же такие маргиналы в нашем обществе? Их идентификация на уровне конкретных типов личностей сложна и не входила в задачу исследования. На наш взгляд, особенности ситуации в нашем обществе таковы, что маргинальными в социологическом смысле могут быть определены, скорее всего, "переходные" социальные группы — вследствие масштабов и глубины тектонических процессов, изменяющих его структуру.
Стратегия трансформации новых маргинальных групп имеет ряд особенностей в зависимости от их основных типов. Но в целом на данный момент это — стратегия выживания. Основа для какой-то конструктивно выстроенной стратегии существует у незначительной части в этих группах. Главные ее ресурсы — профессионально-квалификационный уровень и личностные особенности. В этом смысле потенциал благоприятного изменения положения достаточно велик. Условия его реализации требуют дальнейшего специального изучения. 

5.3. Тематика проблем маргинальности в практике преподавания в вузах: по дисциплинам социально-гуманитарного профиля
Образование как объект внимания исследователя общества предстает в двух основных значениях – образование как совокупность знаний, теорий, как вид деятельности человека (гносеологический аспект) и образование как институт (система учреждений, групп, правил и пр.). Гносеологический и институциональный аспекты рассмотрения образования связаны между собой, как связаны отражающие их явления. В образовании как институте находят свое воплощение закономерности развития образования как совокупности знаний, и наоборот – на образование как вид человеческой деятельности (здесь мы имеем в виду и объем знаний, и социальные практики) оказывают влияние институциональные закономерности. В частности, это выражается в том, как меняется набор специальностей в учебных заведениях, а также набор дисциплин, необходимых для включения в учебную программу, и содержание учебных курсов. 
Связь между потребностями общества и их отражением в системе образования очевидна. Другое дело, что воплощается она не всегда конструктивно. Первое, в чем выражается эта связь, – это отражение потребностей рынка в наличии учебных мест по соответствующим специальностям. Неверно оцененные потребности в подготовке специалистов той или иной специальности ведут к созданию неадекватного количества учебных мест. Например, явно завышенная оценка количества готовящихся специалистов по экономическим и юридическим специальностям в середине 1990-х гг. привела к перепроизводству бухгалтеров и юристов. Специальности, вполне востребованные на рынке труда, не спасали их обладателей от безработицы и низкого дохода. Другой вариант – это подготовка специалистов по перспективным, открытым в расчете на развитие общественных тенденций, специальностям. К ним относится, в частности, «социальная работа». Социальный работник – фигура, крайне востребованная в современном российском обществе, в связи с чем было открыто большое количество учебных мест. Однако найти профильную работу выпускникам нелегко – рабочие места по этой специальности либо отсутствуют вовсе, либо являются низколиквидными (зарплата, условия труда, перспективы профессионального роста – все ниже востребованного молодежью уровня). 
Потребности общества, социальное настроение, интеллектуальная мода также находят выражение в содержании учебных дисциплин. И в этом – еще один аспект взаимосвязи между социальными потребностями макроуровня и системой образования. 
Таким образом, на содержание учебных программ влияют несколько факторов: актуальные общественные потребности, перспективные общественные потребности, степень научной и методической разработанности темы и пр. 
Подобные проблемы обсуждаются отечественными и зарубежными исследователями. Так, В.В. Букреев анализирует объем, конфигурацию и содержание системы научных знаний, входящих в состав той или иной учебной дисциплины . Предметом дискуссии для американских преподавателей являются образовательные программы, построенные с учетом культурного плюрализма . Специально обсуждаются проблемы определения принципов оценки учебных программ в вузах Австралии . Отслеживается изменение учебных программ университетов США в 1910-1990 гг. , а также влияние социальных изменений на программы подготовки студентов . 
Рассмотрим, как отдельная научная теория может стать самостоятельной учебной дисциплиной или войти как часть в программу курса. Здесь возможны два основных пути. Во-первых, возможно, что научная теория возникает и разрабатывается в связи с осознанием общественной потребности в ее разработке. Такая потребность, как правило, бывает вызвана причинами либо объективного порядка (предыдущий этап развития науки привел к выводу о необходимости обращения к данному предмету), либо причинами идеологического порядка (вспомним разработку концепции человеческого фактора ). Во-вторых, использование научной теории в учебных дисциплинах может быть обосновано потребностями практики – научение решению социальной проблемы с использованием эвристических возможностей научной теории. Такая ситуация связана также с фактором «открытия границ» в 1990-е гг. Имеются в виду информационные границы – оказалось, что мы много не знали о некоторых социальных процессах и явлениях, или находились в положении открывателей велосипеда. И, наконец, еще одна возможность – научная теория может войти в учебные курсы для новой специальности, ранее отсутствующей в практике преподавания. 
Все указанные обстоятельства (особенно – два последних) в полной мере относятся к использованию в практике преподавания теоретической концепции маргинальности. Место и роль проблем маргинальности в теоретических и прикладных курсах социально-гуманитарных дисциплин, а также опыт преподавания были предметом обсуждения на «круглом столе» в рамках межрегионального научного семинара «Маргинальность в современной России: общие тенденции, региональная специфика», проходившем в г. Тарусе Калужской области в июне 1999 г. В дискуссии приняли участие Е.С. Балабанова, М.Г. Бурлуцкая, Н.Ю. Данилова, А.Н. Демин, А.Н. Качкин, И.А. Климов, И.П. Попова, Е.В. Садков и автор данной главы. Межрегиональный научный семинар был поддержан Московским общественным научным фондом в рамках программы «Новая перспектива». 
Большинство участников семинара являются преподавателями высших учебных заведений, чтение курсов социально-гуманитарного цикла дало возможность обсуждать предмет дискуссии с учетом собственного опыта и опыта коллег. 
В ходе обсуждения выяснилось, что проблематика маргинальности присутствует в курсах целого ряда дисциплин, изучаемых и студентами социальных специальностей, и в общем блоке социально-гуманитарных предметов. Так, участники дискуссии отмечали, что практически во всех вузах студенты изучают проблемы маргинальности в курсе истории социологии. Прежде всего речь идет о понятии «маргинальность», причинах обращения к указанной категории. Курс по социальной теории, как правило, содержит специальное занятие, посвященное рассмотрению проблем маргинальности. 
Спецкурсы по отраслевым социологическим теориям содержат как теоретико-методологический, так и эмпирический, часто – иллюстративный, материал по маргинальной тематике. Участники «круглого стола» обсудили опыт использования материала по маргинальности в нескольких спецкурсах. О своем опыте использования концепции маргинальности на занятиях со студентами Ульяновского госуниверситета рассказал А.В. Качкин. Например, в спецкурсе «Социология культуры» акцент делался на культуре, которая создана маргиналами, и культуре, выходящей за пределы нормы, например, новационные направления в искусстве. Спецкурс «Социология религии» предполагал рассмотрение такого социального явления, как религиозные секты через призму маргинальности, прежде всего понимая сектантов как маргиналов. Проблемы отчуждения, изучаемые в специальном курсе, также связаны с тематикой маргинальности. Последняя рассматривается и в спецкурсе по молодежной субкультуре, атрибутом которой можно считать маргинальность. 
М.Г. Бурлуцкая отметила, что проблематика спецкурса по социальной стратификации и мобильности с непременностью предполагает обсуждение категории маргинальности. Такой курс М.Г. Бурлуцкая читает для студентов Уральского госпедуниверситета. 
Участники «круглого стола» обменялись опытом чтения специализированных курсов по проблемам маргинальности — «Социокультурные аспекты маргинальности» (А.В. Качкин) и «Проблема маргинальности в социологии» (И.П. Попова). Объем — 16-18 час. Отмечалось, что у студентов указанные спецкурсы вызвали большой интерес. Было даже замечено, что проблематика маргинальности обладает неким магнетизмом, притягивает внимание студентов. Так, после посещения занятий многие выбирают курсовые и дипломные работы по данным проблемам.
Также можно назвать курсы, в которых тематика маргинальности рассматривается косвенно, но тем не менее присутствует. А.Н. Демин указал на курс по психологии труда, когда речь идет о безработице как социальном феномене и безработных как группе. Курс «Феминология», по мнению Е.С. Балабановой, акцентирует внимание студентов на маргинальном статусе женщины, например, на рынке труда, что связано с анализом прерывности трудовой биографии женщин. В «Криминологии» как курсе, посвященном рассмотрению данной отрасли права, специально проблемы маргинальности не поднимаются. Однако, по мнению Е.В. Садкова, при характеристике причины преступлений, личности преступника, предупреждения правонарушений маргинальность рассматривается как одна из причин совершения преступлений. Курс «Экология города», отметила Н.Ю. Данилова, в качестве теоретико-методологической отсылки обращается к классикам исследования проблем маргинальности – исследователям Чикагской школы.
Участники обсуждения пришли к выводу, что специальный курс, посвященный проблемам маргинальности, не является обязательным для студентов. Однако использование теоретического и методологического аппарата, связанного с категорией «маргинальность», целесообразно. Другим важным аспектом обращения к проблематике маргинальности является включение такого рода материала в курсы, посвященные «типичным маргинальным группам», например, мигранты, безработные, пауперы и пр. Это тем более важно в современном российском обществе, где подобные группы множатся, а знание о них является крайне востребованным. 
Автор включала в курс по теоретической социологии фрагмент, посвященный концепции маргинальности и маргинальным группам в современной России. После лекционных занятий студенты получили письменное задание перечислить новые маргинальные группы (помимо классических, указанных еще в работах Парка и Стоунквиста) в современной России. Некоторые ответы были весьма любопытны, как и их обоснование: 
• Приверженцы идей двух политических партий – ни к одной из них они не примыкают из-за неполного согласия с программой.
• Беременные женщины – они осваивают новый образ жизни.
• Больной – «он не жив, не мертв».
• Уволенные в запас из вооруженных сил – не по возрасту, а также демобилизованные со срочной службы.
• Освободившиеся из мест лишения свободы.
• Выпускники вузов, не имеющие представления, где работать.
• Дети из семей, где родители принадлежат к разным религиозным группам.
• Дети-бродяги.
• Одаренные дети.
• Дети, вышедшие из приемников-распределителей.
• Люди, занимающиеся куплей-продажей без специального образования.
Как видно, указаны оригинальные, если не сказать экзотические, группы. Но в целом можно заметить, что студенты успешно применили концепцию маргинальности к своей основной специальности – «социальная педагогика». Думается, это может служить подтвержением того факта, что концепция маргинальности обладает мощным эвристическим потенциалом в социально-гуманитарных дисциплинах для студентов вузов. 
Однако в опубликованных авторских программах курсов проблематика маргинальности не представлена вовсе. Проанализированные нами программы кандидатских экзаменов , программы общих и специализированных социологических курсов не содержали в качестве отдельной темы или содержательного фрагмента концепцию маргинальности. 
Должны ли все студенты знать о том, что такое маргинальность? Есть ли специальности, особенным образом обращающиеся к этой проблематике? Ответ на эти и другие вопросы можно получить, обратившись к государственному образовательному стандарту . 
Государственный образовательный стандарт высшего профессионального образования, утвержденный правительством РФ 12 августа 1994 г., предусматривает, что основные профессиональные образовательные программы высшего профессионального образования должны предусматривать изучение студентом следующих обязательных дисциплин:
• общие гуманитарные и социально-экономические дисциплины, 
• математические и общие естественно-научные дисциплины, 
• общепрофессиональные дисциплины, 
• специальные дисциплины.
Говоря о дисциплинах социально-гуманитарного профиля, необходимо учитывать классификацию направлений и специальностей высшего профессионального образования, которая является официальным документом (приложение 1 к приказу Госкомвуза России № 337 от 25 апреля 1994 г.). Выделим среди гуманитарных специальностей те, в которых, по нашему мнению, проблематика маргинальности потенциально присутствует. Подчеркнем, что мы в данном случае учитываем потенциал задействованности проблематики маргинальности в преподавании, что имеет специфику по сравнению с рассмотрением междисциплинарности маргинальности. 
Среди гуманитарных специальностей нами выделены следующие: философия, политология, социология, психология, культурология, история, юриспруденция, регионоведение, журналистика, социальная антропология, связи с общественностью, религиоведение и социальная работа. 
Среди общеэкономических специальностей – экономика и социология труда, среди инженерно-экономических – государственное и муниципальное управление, менеджмент в социальной сфере. 

Наименование цикла специальностей Объем специальностей,
потенциально нагруженных
тематикой маргинальности
гуманитарные специальности 46%
культура и искусство -
общеэкономические специальности 8%
инженерно-экономические специальности 40%

Таким образом, наибольшим потенциалом для использования тематики маргинальности обладают дисциплины гуманитарного цикла и инженерно-экономические специальности. Первое объясняется обращенностью гуманитарных дисциплин к социальной проблематике, безусловной частью которой является маргинальность. Потенциальная представленность маргинальности в инженерно-экономических специальностях объясняется необходимостью учета в управлении специфики маргинальных групп, необходимостью разработки специального рода политики по отношению к ним. Таким образом, гипотетически можно предположить, что в программах обучения по указанным специальностям мы обнаружим «следы» маргинальной проблематики. 
Обратимся к государственным требованиям к минимуму содержания, уровню подготовки бакалавров по социально-гуманитарным направлениям высшего профессионального образования, чтобы подтвердить или опровергнуть эту гипотезу. Выделим проблематику маргинальности или пограничную в содержании учебных программ, предложенных госстандартом. 
К сожалению, специальный раздел, посвященный рассмотрению концепции маргинальности, полностью отсутствует. Однако обнаруживается обращение к маргинальным группам и процессам. Так, в подготовке культурологов в «Обязательном минимуме содержания профессиональной образовательной программы по направлению» в разделе «Экономика» предложены для изучения макроэкономические проблемы инфляции и безработицы, в разделе «Социология» – культура как система ценностей, смыслов, образцов действий индивидов, влияние культуры на социальные и экономические отношения, обратное влияние экономики и социально-политической жизни на культуру. В цикле общепрофессиональных дисциплин в разделе «Социология культуры» – культура малых групп. 
Для подготовки теологов в «Обязательном минимуме…» в курсе «История свободомыслия» — свободомыслие как явление, фигуры вольнодумцев. Представляется, анализ указанных явлений можно производить как анализ маргинальных групп и личностей. 
Специальность «Политология» включает курс «Политические отношения и политический процесс в современной России» – рассматривается роль наций, этнических и конфессиональных групп в политическом процессе России. Совокупность любых социальных групп – это всегда континуум от самой крупной (влиятельной, авторитетной, статусно-высокой) – до группы, стоящей на низкой ступени социальной иерархии. К этому прибавляются вновь образованные или оформившиеся конфессиональные и этнические группы (они маргинальны по определению), артикулирующие свои интересы в политическом процессе. 
В подготовке социологов курс «Общая социология» содержит фрагмент о социальных общностях как формах социальной организации индивидов и источнике социальных изменений, социальные связи, взаимодействия между индивидами, группами и общностями. Однако маргинальность как концепция не предлагается в качестве методологического аппарата рассмотрения указанных тем. 
Специальность «Религиоведение» включает как обязательный курс «Современные нетрадиционные культы и эзотерические учения». Безусловно, что использование аппарата концепции маргинальности придало бы дополнительный эвристический потенциал рассмотрению групп, относящихся к нетрадиционным культам и учениям, однако о маргинальности в стандарте не упоминается.
Пожалуй, самое удивительное – это отсутствие рассмотрения маргинальности в программах по специальности «Социальная работа». Представляется, что социальным работникам в современной России чуть ли не в первую очередь придется иметь дело с маргинальными группами. И госстандарт предполагает обращение к ним. Так, в курсе «Социальное право» мы обнаруживаем рассмотрение правовой защиты интересов человека и семьи, охрана прав несовершеннолетних, инвалидов, одиноких людей. Эти же группы встречаются и в других курсах, но без упоминания об их маргинальном статусе, без использования эвристического потенциала концепции маргинальности. Если иметь в виду, что в современном российском обществе помимо традиционно маргинальных групп появляются и группы новой маргинальности, отсутствие этой концепции просто смущает. 
Из специальностей, выделенных нами как потенциально нагруженные проблематикой маргинальности, мы не обнаружили в учебных курсах сколь-нибудь значительного обращения к интересующей нас проблематике в программах для подготовки специалистов по философии, регионоведению и юриспруденции. 
Итак, наша гипотеза о представленности проблематики маргинальности в гуманитарных специальностях частично подтвердилась. Проблематика маргинальности и маргинальных групп присутствует, но практически полностью отсутствует использование соответствующего категориального аппарата. 
Нам показалось интересным сравнить такое положение вещей в отечественной традиции с зарубежным опытом. Для этого мы осуществили в интернете поиск упоминания маргинальности в контексте преподавания . Поиск осуществлен с помощью системы Alta-Vista и на запрос о поиске сочетания «маргинальность + социальные науки + учебные занятия» найдено 485 веб-страниц соответствующего содержания. Конечно, как это обычно бывает, результат поиска оказался скромнее (многие ссылки повторялись). Тем не менее удалось обнаружить интересные и содержательные материалы. Их анализ показывает, что употребление самого термина «маргинальность» весьма широко. Мы встретили его в контексте следующих учебных дисциплин: математика, философия науки, психология, богословие, история, биология, политология, антропология, экономика, социология, культурология, история искусств, лингвистика, религиоведение, гендерология, статистика. Вообще же тематика маргинальности обнаружилась и на сайтах общественных организаций, и в электронных журналах, и в расписании курсов университетов, школ и пр., на сайтах музеев, оргкомитетов конференций и пр. 
Обращает на себя внимание частое упоминание о маргинальности в связи с организацией конкурса грантов, в основном исследовательских. Можно сделать вывод, что маргинальные группы – востребованный объект изучения. 
Часто «рядом» с маргинальностью упоминаются женщины. Использование этой концепции для изучения гендерных проблем – большая и перспективная тема, пока не нашедшая сторонников в отечественной традиции. 
Нашла отражение так называемая новая городская маргинальность: нелегальные эмигранты, безработные, бедные и пр. Мы нашли также специальный курс, посвященный проблеме «Иммиграция и маргинальность». 
В основном «следы» концепции маргинальности мы обнаружили в различных курсах социально-гуманитарного цикла для высшего профессионального образования. При этом курсы не всегда сугубо образовательные, иногда это – различные тренинги и программы реабилитации. 
Таким образом, в зарубежной традиции обращение к концепции маргинальности представлено несравненно шире, чем в отечественной. Конечно, причин такого положения вещей много. К их числу можно отнести известную закрытость этой концепции для российского обществознания. Также влияет негативно отсутствие достаточного количества источников по проблемам маргинальности. Еще один фактор – это состояние подготовки специалистов по социально-гуманитарным специальностям. Этот процесс, обретя новое содержание в начале-середине 1990-х гг., до сих пор не завершен – меняются специальности и госстандарты, меняется также отношение к гуманитарным предметам в вузе вообще. Представляется, что активное использование концепции маргинальности для подготовки специалистов гуманитарных специальностей является перспективным направлением изменения учебных программ, повышения качества подготовки работников социальной сферы, исследователей общества, практиков и теоретиков.


СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ:
Балабанова Евгения Сергеевна – кандидат социологических наук, старший преподаватель кафедры общей социологии и социальной работы факультета социальных наук Нижегородского государственного университета (главы 3.2; 4.2). 
Бурлуцкая Мария Георгиевна – кандидат социологических наук, старший преподаватель кафедры социологии Уральского государственного педагогического университета, г. Екатеринбург (глава 3.1). 
Демин Андрей Николаевич – кандидат психологических наук, доцент факультета психологии Кубанского государственного университета (главы 3.3; 4.1; 5.1). 
Качкин Александр Владимирович – кандидат философских наук, доцент, зав. кафедрой культурологии Ульяновского государственного университета (глава 2.4). 
Климов Иван Александрович — аспирант Института социологии РАН, г. Москва, зав. сектором экспертных опросов Фонда «Общественное мнение» (глава 2.2). 
Петрова Лариса Евгеньевна – кандидат социологических наук, доцент кафедры социологии Уральского государственного педагогического университета (введение, главы 3.5; 5.3).
Попова Ирина Петровна – кандидат социологических наук, научный редактор журнала "Социологические исследования" РАН, г. Москва (раздел 1, главы 2.3; 3.4; 4.1; 5.2).