Социально-политическая мимикрия и государственная власть

А.И. Фоменков

Смоленский государственный университет

Парадокс современной цивилизации состоит в том, что движущие мотивы поступков людей, находящихся у власти, не изменились к началу XXI века по сравнению с началом появления государств, как наиболее важных институтов политической системы. Природа власти не изменилась за тысячи лет, что позволяет рассматривать власть как стабильно повторяющиеся явление и проводить исследования эволюции властных структур с использованием социологических и системных методов.

Основой политики является власть, которая представлена государством, его учреждениями и ресурсами. Власть способствует эффективному удовлетворению общезна­чимых, групповых и частных интересов. По этой причине она выступает главным объектом борьбы и взаимодействия групп, партий, движений, государства, индивидов. Однако власть ока­зывается и самым таинственным, загадочным явлением в политике и носителями ее выступают от­дельные личности, группы, классы, партии, государства. Французский философ Э. Шартье писал, что власть необъяснима, и в этом – ее сила, однако потребности общественного развития требуют выясне­ния, является ли политическая власть абстракцией, символом или реальным действием, подвержена ли она социально-политической мимикрии.

Говоря о политической мимикрии и государственной власти, необходимо определиться с формулировкой этого понятия. Политическая мимикрия (от англ. mimicry, подражательство) – это в наиболее распространенной до недавнего времени отечественной политической трактовке беспринципное приспособление к окружающей социально-политической среде, к сложившимся условиям жизни ради достижения каких-либо выгод.

В политической мимикрии упрекали тех представителей господствовавших прежде классов после свершения революций, которые шли на сотрудничество с победившими силами, всячески скрывая и маскируя свое «социальное происхождение». В пропагандистском, политико-идеологическом смысле, обвинения в политической мимикрии типичны для классово-поляризованного, внутренне глубоко конфронтационного, вплоть до социального антагонизма общества, находящегося на этапе ожесточенной политической борьбы.

Под политической мимикрией мы будем понимать сложную систему защитных мер и приспособлений социально-политического характера, позволяющих выжить и сохраниться тем социальным группам, силам и слоям, для которых в обществе возникли невыносимые условия жизни и деятельности. Это вынужденное средство самозащиты в кризисных ситуациях. Подобными средствами, в ча­стности, была вынуждена широко пользоваться ин­теллигенция в советском обществе после победы ок­тябрьской революции 1917 г. Само появление понятий типа «трудовая интеллигенция», «рабочий умственного труда» и др. означало выраженное вы­нужденное стремление приспособиться к сложившей­ся ситуации ради дальнейшего выживания. Посколь­ку общество не может существовать без выделения той своей части, функци­ей которой является развитие науки, культуры, искусства, духовности, то подобные способы политической мимик­рии были, в целом, приняты победившим и ставшими у власти социальными классами. Подобное принятие, однако, также было в значитель­ной степени вынужденным, что нашло свое отражение в известной официальной позиции власти большевиков от­носительно так называемой «прослойки» и особого, маргинального статуса интеллигенции в обществе, делающего поли­тическую мимикрию имманентно присущим ей отри­цательным свойством. Декларирование подобной позиции принижало роль интеллигенции и целенаправленно пробуждало к рабоче-крестьянской бдительности, что до сих пор сохранилось в массовом обыденном сознании пост­советского общества в виде презрительного, осу­ждающего смыслового оттенка в понятии «интелли­гент», породившего другое понятие «гнилая интеллигенция». Тем не менее, социально-защитная функция политической мимикрии в данном случае была доста­точно успешно реализована. Это убедительно подтвер­дили годы перестройки в СССР, демо­кратизации и гласности провозглашенной М.С. Горбачевым. Они продемонстрировали стремление сохранившейся со своим автономным со­циальным самосознанием интеллигенции, к своего рода, социально-политическому реваншу за прежнее достаточно униженное положение, и убедительными победами в открытой политической борьбе над представителями двигательной силы революции и последующего долгосрочного социалистического строительства, выходцами из среды рабочего класса и колхозного крестьянства. Помимо обобщенно-политического, существует и конкретно-психологический ракурс рассмотрения по­этической мимикрии как тактического свойства тех или иных политических деятелей, сил, партий и движе­ний менять свою идеологическую окраску, маскируясь под выразителей интересов того или иного слоя. Клас­сическим примером такой ситуации был бурный успех национал-социалистов Германии в начале 30-х гг., ус­пешно осуществивших мимикрию под борцов за интересы рабочего класса и всех трудящихся. В качестве неудачного примера ми­микрии можно привести Народно-демократическую партию Афганистана 70-80-х гг. Партия городской интеллигенции и мелкой буржуазии левой ориентации пыталась расширить свою социальную базу в крестьянских сло­ях исламского большинства народа за счет мимикрии под выразителя ее религиозных интересов. Неудача заставила партию реформироваться. Ее новое название «Партия Отечества» стало приемом социально-политической мимикрии под выразителей патриотических интересов всего общества.

Психология мимикрии в практической политике про­является на уровнях отдельного индивида, малой группы и социально-политической организации. В первом случае говорят о мимикрии конкретного политического деятеля. Во втором случае обычно имеется в виду мимикрия небольшой группы людей, при­шедших к власти ради реализации собственных, как пра­вило, корыстных интересов (например, военная хунта, осуществившая насильственный антиконституционный переворот), но выдающих себя за поборников интересов всего народа. В третьем случае речь идет о политической организации, партии или общественно-политическом движении, использующих приемы политической мимик­рии для завоевания массовой поддержки среди населения для осуществления своих целей (например, группа правых партий в РФ, преследующие корыстные, антисоциальные цели узкого социального меньшинства).

Наиболее распространенным приемом политиче­ской мимикрии в современной практике борьбы за власть является демон­стративный популизм – пропагандистская риторика и политические жесты, направленные на потребности и ожидания электората, на всевозможные, как правило, нереальные обещания в ходе предвыборных кампаний. Многочисленные примеры такого рода нанесли ущерб процессам демократизации российского общества в по­следние годы.

Необходимость прибегать к приемам политической мимикрии и их эффективность в борьбе за власть связаны с уровнями развития гражданского общества, правовой и политической культуры и политического сознания электората. При их достаточном развитии, в демокра­тическом, правовом, своевременно и правдиво информированном обществе с мас­совыми навыками понимания людьми собственных интересов и терпимостью к интересам других, с устоявшейся многопартийной плюралистической полити­ческой системой в рамках правового, социального государства, не­обходимость в мимикрии как средстве выживания и самозащиты резко снижается. Это относится и к по­тенциальной эффективности и при­влекательности приемов мимикрии для достижения личных, групповых или корпоративных целей в «коридорах власти».

Несомненно, по своей природе власть – явление социальное, поскольку воз­никает в обществе. Общество без власти – это хаос, дезорганиза­ция, саморазрушение социальных связей. Потребность во власт­ных механизмах обусловлена целым рядом причин, и, прежде всего необходимостью придать социальным отношениям и социальным взаимодействиям между людьми целесо­образность, разумную достаточность в инициативах, организованность, сплоченность, создав общие для всех правила и нормы поведения. Наличие власти является объек­тивной потребностью в регуляции социальных отношений, согласовании и интеграции многообразия несовпадающих интересов и потребностей людей с помощью различных средств, в том числе и принуждения. Власть согласовывает несовпадающие интересы в обществе, регулирует взаимоотношения между их носителями, обеспечивает взаимодействие социальных субъектов и тем самым предохраняет общество от анархии и распада.

Следует заметить, что социальная функция власти по обеспечению цело­стности и упорядочению разнообразных интересов, отноше­ний между людьми может достигаться различными способами, что и определяет социальное содержание власти. Исследования природы и действенности власти показывают, что она может быть конструктивной, созидательной, а может быть раз­рушительной, имеющей негативные политические, экономические и социальные последствия вследствие осуществления властного управления вопреки интересам общества путем манипу­лирования массовым сознанием и общественным мнением.

Функция упорядо­чивания социальных взаимосвязей в обществе может быть реализована путем оптимизации и гармонизации человеческих потребностей, реализации интересов большинства населения, однако нередко це­лостность общества достигается прямым подавлением интересов управляемых социальных групп, другими группами, относящимися к политической элите и находящимися у власти. Исходя из этого, полагаем, что социальное содержание власти неоднозначно и многоаспектно. Власть предстает в различных проявлениях, в каждом из которых обнаруживается какая-то одна ее сторона. Именно поэтому в объяснении природы власти и причин ее происхождения в социологии и политологии существуют несколько подходов, каждый из которых акцентирует внимание на одной из сторон этого сложного явления [См., например: 1, 2, 6, 7, 8].

Существуют различные трактовки и подходы к определению природы власти, нами будут лишь некоторые обозначены. Так, например, сторонники поведенческого подхода характеризуют власть как особенную сущность, носителем которой выступает отдельная личность и которая выражается в локализованной энергии, заставляющей других людей повиноваться. В этом случае власть отождествляется с силой, обладание кото­рой дает право повелевать. Для придания власти большего могущества ее рассматривают как божественный дар и наделяют такими ценностными качествами, как справедливость, ответственность, добропорядочность. С точки зрения данного подхода природа власти объясняется биологиче­скими и психическими особенностями человека, как ее носителя. С позиций социологического подхода власть трактуется в терминах социального взаимодействия, как отношения чего-нибудь или кого-нибудь. Взаимодействие предполагает наличие, по крайней мере, двух сторон. Наиболее распространенным в рамках этого подхода является позитивистско-социологическое определение власти немецким социологом М. Вебером. Он понимал власть как способность и возможность одного индивида в определенных социальных условиях проводить собственную волю вопреки сопротивлению другого. В основе вла­стных отношений лежат отношения господства и подчинения, складывающиеся между субъектом властной воли и объектом властного воздействия.

Расширяя границы социального субъекта до группы, организации, общества, амери­канский социолог Т. Парсонс обратил внимание на две харак­терные черты власти: на ее способность принимать решения и добиваться их обязательного выполнения; на ее возможности мобилизовать ресурсы общества для достижения общих целей.

В рамках этих двух обозначенных подходов стали формироваться различные концепции власти. Каждая из концепций представляла собой определенный способ понимания и трактовки власти с акцентом на тех или иных ее свойствах. Перечислим концепции власти, представляющие поведенческий подход: теологическая, биологическая, структурно-функциональная, морфологическая, дуалистическая, бихевиористская, психоаналитическая, конфликтологическая.

На наш взгляд, социально-политическая мимикрия государственной власти повсеместно связана с ресурсами этой власти. Под ресурсами власти мы понимаем совокупность средств и методов, применение которых обеспечивает возможность субъекту власти осуществлять влияние на объект власти, детерминировать социально-политические процессы в обществе. Мы выделим информационный ресурс власти, который, по нашему мнению, является основным в политической коммуникативной среде, позволяющей в большей или меньшей степени влиять на социально-политическую мимикрию во властных или стремящихся к власти политических силах. Полагаем, что существующая массовая коммуникативная среда, склонная к персонификации социальных институтов и мифологизации личностей, конструирует собственную реальность, в которой источником сообщения выступает мифологема информационного источника власти или антивласти осуществляя борьбу за власть.

Есть два понятия, которые целесообразно использовать при определении способности власти как институциональной системы отзываться на воздействие социальной среды, на требования общества связана со способностью общества такие требования выдвигать. Это понятие «респонсивность» – определенное качество институционального устройства власти и понятие «социальная мобилизация» как свойство, характеризующее активные возможности общества.

Наиболее четкое и продуктивное определение респонсивности сформулировал А. Этциони, определив ее как организованную способность системы воспринимать воздействие и отзываться на него оптимальным образом [9, р. 504].

Поясняя определение Этциони выделяет три параметра респонсивности как организованной способности: способность к систематизации поступающей информации, к накоплению и поиску имеющихся знаний, сведений и опыта (в том числе и опыта принятия решений); способность формировать, планировать ответное воздействие в соответствии с поступившей информацией и требованиями (нуждами) системы как целостности и отдельных ее частей; способность к эластичности – умение адаптироваться, находить баланс между социальными требованиями граждан и потребностями социетального выживания. Существует тесная связь между двумя свойствами социального управления – контролем, то есть применением власти, и респонсивностью. Оптимальное сочетание этих свойств выражается в достижении максимально возможного баланса согласия и принуждения (манипуляции) [19, р. 504-505].

В своей статье И.А. Климов отмечает, что если управляющая структура проявляет излишнюю лабильность, восприимчивость к направленным на нее сигналам, она оказывается неспособной концентрировать знание о ситуации, эффективно вырабатывать и последовательно реализовывать собственные решения, так как вынуждена расходовать время и ресурсы на то, чтобы гасить возмущения, на неэффективное согласование собственных решений и намерений, внесение корректив в действующие проекты, корректуру коррекции и т. п. [См. 5].

Рассматривая важность понятия респонсивности и построенной
А. Этциони концепции, И.А. Климов отмечает, что данная концепция определяется несколькими идеями.

– Способность воспринимать воздействия и отзываться на них никогда не бывает абсолютной: одинаково неэффективными оказывается как излишняя ригидность, так и чрезмерная лабильность.

– Респонсивность, будучи организованной способностью, позволяет управляющей структуре систематически получать, осваивать и использовать информацию, накопленный опыт и знания.

– Нарушения в организации этой способности приводят к тому, что некоторые члены сообщества оказываются вытесненными из процесса согласования интересов и целей, а следовательно, они исключаются и из отношений обязательств, и из системы нормативного контроля. То есть происходит разрушение социальной солидарности, что может выражаться как в активных, так и пассивных формах ответных реакций.

– «Пассивный» ответ означает появление «дрейфующих» и отчужденных общностей, социальных групп и индивидуальных агентов, что, с одной стороны, провоцирует гипертрофию властного контроля и принуждения, а с другой стороны, снижает способность других участников сообщества к диалогу, отстаиванию интересов, участию в процессе выработки решений.

– «Активный» вариант ответа означает социальную мобилизацию, в ходе которой мобилизующийся агент пытается оказывать принуждающее влияние на управляющие структуры.

Говоря о недостатках этих построений И.А. Климов подчеркивает: «Они не подсказывают ответ на целый ряд вопросов. В фокусе внимания Этциони – развитие способности компетентного участия социальных акторов в противовес естественному стремлению ригидной власти «не принимать» неудобные для нее сигналы и очень резко реагировать на те, которые непосредственно затрагивают ее интересы. Но что происходит в ситуации чрезмерной лабильности власти? Что случается, когда она не способна сама исполнять роль субъекта мобилизации – лояльность-то присутствует, но мобилизационные проекты власти рассыпаются, дисипируют? А если власть все-таки проявляет готовность к тому, чтобы быть респонсивной, но общество отвечает ретритизмом? Другими словами, остаются необъясненными две вещи: что заставляет власть быть «отзывчивой» и что заставляет общество быть способным к диалогу. Одним из направлений решения обозначенных проблем может стать иной подход к пониманию того, что такое социальная мобилизация».

И.А. Климов дает рабочее определение социальной мобилизации. Социальная мобилизация – это процесс формирования новых субъектов социальной деятельности, солидарных сообществ, которые одновременно с обретением внутренней целостности получают возможность преобразовывать систему социальных отношений на основании альтернативного ценностно-нормативного «фрейма» (идеологии, мифа, картины мира), взятого в качестве субъективно полагаемого смысла социального действия [См. об этом: 5].

По мнению В.Б. Кашкина тот или иной коммуникант, как и его речевая продукция обладают определенным весом на лингвистическом рынке, весом, который, видимо, может быть измерен известными лингвосоциологическими методами. Информация не передается, она возбуждается в другом, заново генерируется коммуникантами друг в друге. Речевое воздействие является научной абстракцией, возможно только речевое взаимодействие. Лингвоэкономическое поведение, речевое взаимодействие не равномерно (это – «иллюзия лингвистического коммунизма», по П. Бурдье), оно предполагает использование стратегий, связанных с мимикрией, притворством, обманом. Использование таких стратегий говорит о высоком статусе метакоммуникативной функции (функции автомониторинга коммуникации) [См.: 4].

Социальные структуры, отвечающие за информацию, играют в любой социально-политической системе и ее подсистемах особую роль. Эти структуры выполняют функции управления поведением социальной системы в целом, ответственны за самоидентификацию элементов и выбор механизма взаимодействия социальной системы с внешними условиями. Структура и эволюция информационных центров является естественным индикатором структуры и эволюции всей социальной системы. В этой ситуации, безусловно, более приемлемыми являются институты гражданского общества, однако их развитость в нашей стране принято считать проблематичной не только из-за отсутствия организованной социальной активности и инициативы, но и из-за неумения, нежелания, неготовности власти к социальному диалогу
[3, с. 4-5]. Парадоксальность обозначенных представлений заключается в том, что считается либо протестной активности в обществе нет, либо есть, но стихийная, а потому – бессубъектная и, следовательно, социально незначимая.

Последнее десятилетие социально-политической жизни России, действия различных ветвей власти показывают целевую установку на формирование устойчивого гражданского общества, создания социального и правового общества. Однако нерешенные проблемы показывают на существование социально-политической мимикрии во властных структурах. Например, об этом говорит развернувшаяся борьба с коррупцией пронизывающей социальную структуру общества, эффективность которой снижает существующая особая мимикрия «слуг народа» во всех властных структурах.

Литература

1. Аристотель. Сочинения. В 4 т. Т. 4 / Аристотель. – М. : Прогресс, 1983.

2. Дегтярев А. А. Политическая власть как регулятивный механизм социального общения / А. А. Дегтярев // Полис. – 1996. - № 3.

3. Заславская Т. И. Социокультурный аспект трансформации российского общества / Т. И. Заславская // Социологические исследования. – 2001. – № 8.

4. Кашкин В. Б. Коммуникативная мимикрия и социальная власть // http://elementy.ru/runet?query=м?&rubric=70&search=1&page=3

5. Климов И. А. Респонсивность власти как баланс суверинетета и социальной поддержки / И. А. Климов // Социологический журнал. – 2006. - № 3-4. // http://www.socjournal.ru/article/634

6. Краснов Б. И. Теория власти и властных отношений / Б. И. Краснов // Социально-политический журнал. – 1993. - № 36.

7. Макиавелли Н. Государь / Н. Макиавелли ; пер. с ит. – М. : Планета, 1990.

8. Хомелева Р. А. Природа политической власти / Р. А. Хомелева. – СПб, 1996.

9. Etzioni A. The active society. – New York: Free Press, 1968.