Русский Гуманитарный Интернет Университет

Библиотека

Учебной и научной литературы

WWW.I-U.RU

В.Л. ИНОЗЕМЦЕВ

"КЛАСС ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ"

В ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ

ИНОЗЕМЦЕВ Владислав Леонидович - доктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества.

С усложнением всего комплекса социальных отношений в постиндустриальном обществе, формирующемся в развитых странах, существенно усложняется и классовая структура; она приобретает новое измерение, поскольку знания и информация превра­щаются в важнейший ресурс производства, а основой отнесения людей к господствую­щему классу становятся контроль над этим ресурсом и возможность распоряжаться им. На наш взгляд, сегодня вряд ли можно отрицать тот факт, что среди многочисленных социальных групп, на протяжении последних десятилетий существующих в обществе раннего постиндустриализма, особое значение приобретает группа, именуемая в западной обществоведческой теории knowledge-class. Отдавая себе отчет в некотором несовершенстве предлагаемого термина, ниже мы будем называть эту группу "классом интеллектуалов".

Эволюция представлений о современной социальной элите

Первые попытки рассмотрения роли данной социальной группы относятся к концу 50-х годов. В то время они носили весьма эпизодический характер и предпринимались в первую очередь в рамках анализа статусной стратификации в обществе.

Наблюдая резкое снижение хозяйственного и политического влияния традиционного класса буржуа, Р. Дарендорф одним из первых стал определять в качестве "правящего класса посткапиталистического общества" представителей высшего звена управления промышленными компаниями и лиц, принадлежащих к государственной бюрократии, тех, кто "находится на верхних ступенях бюрократических иерархий или отдает распо­ряжения административному персоналу" [1]. Этот подход был развит впоследствии в теории технотронного общества, в первую очередь, 3. Бжезинским, по мнению ко'то-рого, новая элита должна прежде всего иметь возможность контролировать и направ­лять процессы, определяющиеся логикой развития технологического прогресса [2]. Предельно широкое определение новой социальной страты, так называемой техно-структуры, дал Дж.К. Гэлбрейт, отмечавший в 1969 г., что "она включает в себя всех, кто привносит специальные знания, талант и опыт в процесс группового принятия решений" [3]. В результате к середине 70-х господствующим классом стали называть "технократов", умело манипулирующих уникальными знаниями и информацией на трех основных уровнях: национальном, где действует правительственная бюрократия, отраслевом, представленном профессионалами и научными экспертами, и на уровне отдельных организаций. В это же время А. Турен назвал технократический класс не только доминирующим классом постиндустриального общества, но и субъектом подавления остальных социальных слоев и групп [4, р. 70].

Параллельно целый ряд социологов развивал существенно иные представления, акцентируя внимание не столько на положении работника в системе управления, сколько на его внутренних качествах и способностях. В 1962 г. Ф. Махлуи ввел в научный оборот термин "работник интеллектуального труда (knowledge-worker)", n котором оказались соединенными различные характеристики нового типа работника: его ориентированность на оперирование информацией и знаниями; фактическая неза­висимость от собственности на средства и условия производства; высокая мобильность: стремление к деятельности, открывающей широкое поле для самореализации и само­выражения, хотя бы и в ущерб сиюминутной материальной выгоде. Такой позиции придерживался и основатель теории постиндустриализма Д. Белл, отмечавший, что «если в течение последних ста лет главными фигурами были предприниматель, бизнесмен, руководитель промышленного предприятия, то сегодня "новыми людьми" являются ученые, математики, экономисты и представители новой интеллектуальной технологии» |5, р. 344|.

К тому же периоду относятся и первые высказывания о том, что разделение обще­ства на носителей знания, с одной стороны, и всех остальных, с другой, вызовет новые социальные противоречия, которые могут оказаться весьма острыми. В 1958 г. М Янг в своей блестящей фантастической повести "Возвышение меритократии" в гротескной форме обрисовал конфликт между интеллектуалами и большинством общества как самую большую опасность следующего столетия. Не будучи собственно социологи­ческим исследованием, это сочинение получило широкий резонанс и было отмечено фактически всеми сторонниками теории постиндустриального общества.

К осмыслению данной проблематики подталкивали реальные процессы, разверты­вавшиеся в развитых обществах Запада, и в первую очередь - резкое снижение роли традиционно понимаемого рабочего класса. Если в начале 60-х годов это объяснялось экспансией сферы услуг, в результате чего рабочий класс вытеснялся с авансцены социально-экономической жизни, то уже в 70-е признавалось, что значение промыш­ленного пролетариата уменьшается и в рамках индустриального сектора, где "наблю­дается доминирование в рабочей силе профессионального и технического класса, настолько значительное, что к 1980 г. он может стать вторым в обществе по своей численности, а к концу века оказаться и первым", а это равносильно "новой рево­люции в классовой структуре общества" |5, р. 125]. Упадок пролетариата в условиях становления постиндустриального общества выражался, прежде всего, в дифферен­циации рабочего класса. Одна его часть но своему профессиональному уровню и жизненным стандартам примыкала к средним слоям общества, а другая представляла собой группу, названную А. Горцем "не-классом не-рабочих", или "неопролетариатом", объединяющим всех, чьи интеллектуальные способности оказались обесцененными современной технической организацией труда [6]. В результате к концу 70-х годов получила широкое распространение формула К. Реннера, считавшего, что «рабочий класс, описанный в "Капитале" Маркса, более не существует» [7].

В 60-е и 70-е годы большинство исследователей отказалось от гипотезы о бюрократической природе нового высшего класса; его стали чаще всего определять как социальную общность людей, воплощающих в себе знания и информацию о производственных процессах и механизме общественного прогресса в целом. При этом подчеркивалось, что главным объектом собственности, позволяющим этому классу занимать доминирующие позиции в обществе, не являются уже "видимые вещи", такие как земля и капитал; в этом качестве выступают информация и знания, кото­рыми обладают конкретные люди. В отличие от труда, знания являются "редким (курсив мой. - В.И.) производственным фактором" |8|, а положение и статус предста­вителей новой элиты "определяются в соответствии не столько с их иерархическими полномочиями, сколько с их научной компетентностью" [4, р. 65]. Из этих положений вытекала гипотеза о подвижности границ нового высшего класса, поскольку "инфор­мация представляет собой наиболее демократичный источник власти" [9]. Подобные теоретические построения приводили к выводу, что устранение пролетариата и фор­мирование некапиталистического по своей природе господствующего класса преодо­левают классовый характер общества, делают его бесклассовым с точки зрения традиционной обществоведческой теории.

Однако нам представляется более плодотворной иная точка зрения. Следуя М. Веберу, основным признаком класса мы считаем хозяйственный интерес его предста­вителей, а не наличие собственности на средства производства или ее отсутствие. Такой подход становится едва ли не единственно правильным именно к условиях пост­индустриальной, "информационной" экономики, когда вопросы определения прав соб­ственности оказываются гораздо более сложными, нежели в любой предшествующий период. И если, согласно теоретикам пролетарской революции, рабочий класс прихо­дит к власти для того, чтобы раз и навсегда уничтожить все классовые различия, то, в соответствии с нашей позицией, формирующийся в постиндустриальном обществе "класс интеллектуалов" способствует беспрецедентному расколу социума на раз­нородные группы.

Понятие "класса интеллектуалов" и его основные признаки

В западной социологии понятие "класса интеллектуалов" используют сегодня для обозначения некой данности, сформировавшейся в последние десятилетия в резуль­тате вполне объективных процессов, и поэтому трудно найти четкое определение этой социальной группы. Отчасти это объясняется тем, что становление данной общности еще далеко от завершения; однако уже сегодня можно, на наш взгляд, указать на некоторые характерные особенности представителей этой социальной группы и попытаться очертить ее границы.

Наиболее очевидным признаком "класса интеллектуалов" являются высокие стан­дарты образования, принятые в этой среде. В большинстве случаев высококвалифи­цированные специалисты находят себе применение в новейших отраслях промыш­ленности и сферы услуг. Рост технологического уровня современной промышленности приводит к тому, что от 30 до 60% валового национального продукта США произво­дится в настоящее время в тех отраслях, где работа непосредственно связана с использованием знаний (так называемые knowledge industries), а доля представителей традиционного капиталистического класса среди высших менеджеров крупных ком­паний, составлявшая в США в 1900 г. более 50%. во второй половине 70-х не превы­шала 5%.

Важно отметить, что статус работника в постиндустриальном обществе и его при­надлежность к "классу интеллектуалов" определяются не столько собственно образо­вательным уровнем, сколько тем, в какой степени в тот или иной момент он превос­ходит аналогичный показатель среднего работника. Так, в 60-е и 70-е годы, когда обладатели дипломов колледжей считались высококвалифицированными специалиста­ми, их доходы росли гораздо быстрее, нежели у выпускников школ. Однако с конца 80-х доходы лиц с высшим образованием также стали устойчиво снижаться и условиях новой волны конкуренции на рынке труда. Став вполне ординарными работниками, они уступили пальму первенства обладателям докторских и иных ученых степеней, а также носителям уникальных знаний об определенных производственных процессах и технологиях. С 1987 но 1993 гг. средняя почасовая зарплата обладателя диплома четырехгодичного вуза снизилась в США почти на 2%, в то же время обладатели степени бакалавра увеличили свои доходы в среднем на 30%, а докторской степени -почти вдвое.

Таким образом, основным признаком представителей "класса интеллектуалов" служит уровень образования, оказывающийся значительно выше характерного в тот или иной момент для большинства граждан, составляющих совокупную рабочую силу Именно поэтому границы "класса интеллектуалов" никогда не могут расшириться до масштабов общества в целом.

Классовая определенность данной социальной группы характеризуется прежде всего тем, что ее представители не зависят от традиционного класса буржуа, так как могут приобретать необходимые им средства производства в личную собственность. Тем самым "в современном обществе тенденция к отделению капитала от работника сме­няется противоположной - к их слиянию" [10], и возникает класс, не нуждающийся в эксплуатации других социальных групп для утверждения той уникальной роли, кото­рую он играет в социальной структуре. Доступность информационной техники и техно­логий, примеры которой многочисленны, приводит к тому, что все более расширяю­щийся круг интеллектуальных работников получает возможность индивидуального производства информационных продуктов; в результате они поставляют на рынок не свою рабочую силу, а именно готовый продукт, как правило - редкий и невоспро­изводимый. Масштаб явлений, преобразующих не только структуру рынка рабочей силы, но и саму его природу, невозможно переоценить. Так, если в 1990 г. в Соеди­ненных Штатах 3 млн. человек были главным образом связаны со своим местом рабо­ты телекоммуникационными сетями, то в 1995 г. их насчитывалось уже 10 млн.. при­чем ожидалось, что это число должно составить 25 млн. к 2000 г. По состоянию на конец 1996 г. 30 млн. американцев были индивидуально заняты в собственных фирмах, при этом за период с 1990 по 1994 гг. мелкие высокотехнологичные компании обеспе­чили нетто-прирост 5 млн. рабочих мест.

Осмысливая этот процесс, западные авторы ставят вопрос о человеческом, интел­лектуальном, структурном и других видах капитала, не воплощенных в материальных объектах, а лишь персонифицированных в их конкретных носителях. Говорится о "внутренней собственности" (intra-ownership или intra-property) |11], о некоей не­собственности (non-ownership) [12], о том, что собственность вообще утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации [13|, права владения которыми могут быть лишь весьма ограниченными и условными [14]. Отмечая, что личная собст­венность неотчуждаема и служит более мощным побудительным мотивом, нежели любой иной вид собственности, современные социологи все чаще рассматривают ее как основной вид собственности в постиндустриальном обществе, и это лишний раз подчеркивает роль "класса интеллектуалов" и его растущую независимость от осталь­ных социальных слоев. Со снижением роли традиционных форм частной собственности власть уходит от представителей капиталистического класса; "класс интеллектуа­лов, - отмечает П. Дракер, - а не капиталисты, обладают [основными] властью и влиянием" [15] в современном обществе.

Следующим важным признаком "класса интеллектуалов" является востребованность его представителей в разных структурных элементах социальной иерархии, а также их исключительная мобильность. Обретая новую роль в производственном процессе, интеллектуальные работники уже не могут быть управляемы тради­ционными методами. В условиях, когда "социальные отношения становятся сферой скорее личных устремлений, чем бюрократического регулирования" [16], а "вообра­жение и творческий потенциал человека (превращаются в| поистине безграничный ресурс для решения встающих перед нами новых задач" [17], "совместимость ценно­стей, мировоззрений и целей более важна, нежели детали конкретной коммерческой сделки" [18], и поэтому в современной корпорации «ни одна из сторон [ни работники, ни предприниматели] не является ни "зависимой"; ни "независимой"; они взаимозави­симы» [ 19]. Учитывая, что работники выступают в качестве фактических собственни­ков знаний, ими приходится "управлять таким образом, как если бы они были членами добровольных организаций" [20], а выход работников за пределы компании рассматри­вается как естественное проявление роста их личностного потенциала.

В контексте анализа этой особенности важно отметить, что положение высококва­лифицированных работников в постиндустриальном обществе фактически выводит их за пределы традиционно понимаемой эксплуатации, и тем самым, что, пожалуй, наиболее существенно, делает "класс интеллектуалов" самовоспроизводящейся замк­нутой общностью. "Работники интеллектуального труда не ощущают (курсив мой. -В.И.), что их эксплуатируют как класс" [21, р. 23], пишет П. Дракер, и вследствие этого, "даже меняя свою работу,., [они] не меняют своих экономических и социальных позиций" [21, р. 22-231. Позиции же эти естественным образом включают скорее приверженность целям самосовершенствования в процессе деятельности, нежели стремление к максимизации личного материального благосостояния. В настоящее время в среде работников наукоемких и высокотехнологичных отраслей даже перспективы быстрого профессионального роста, столь ценившиеся в 80-е годы, не считаются привлекательными, если для их достижения приходится уделять меньше времени семье и отказываться от привычных увлечений. Данная трансформация имеет исключительное значение для понимания природы современной социальной структуры.

По мере того как "класс интеллектуалов" становится одной из наиболее обеспе­ченных в материальном отношении социальных групп современного общества, он все более замыкается в собственных пределах. Высокие доходы его представителей (известно, что в США в 1992 г. работник с дипломом колледжа мог заработать за свою ожидаемую карьеру в среднем на 600 тыс. долл. больше, чем человек, полу­чивший лишь среднее образование, а разрыв предполагаемых доходов обладателя докторской степени и выпускника колледжа достигал 1,6 млн. долл.) и фактическое отождествление "класса интеллектуалов" с верхушкой современного общества (из миллиона наиболее состоятельных американцев более 40% составляют люди твор­ческих профессий, врачи, ученые и адвокаты, а остальные 60% - наемные менеджеры крупных компаний, две трети из которых являются бакалаврами или докторами наук) имеют своим следствием то, что выходцы из таких семей с детства усваивают постматериалистические ценности, базирующиеся на уже достигнутом уровне благо­состояния. Между тем современные исследования показывают, что, "будучи однажды выбранными, ценности меняются очень редко" [22], и поэтому формирование нового типа работника становится в определенной мере наследственным, интергенерацион­ным процессом. Как отмечает Р. Инглегарт, "постматериалистами становятся чаще всего те, кто с рождения пользуется всеми материальными благами, чем в значи­тельной степени и объясняется их приход к постматериализму" [23, р. 171]. Это дает возможность говорить не только об устойчивости данной социальной группы, но и о ее способности к самовоспроизводству и самоутверждению в современном обществе.

Таким образом, сегодня в развитых обществах образовался слой интеллектуальных работников, которые обладают неотчуждаемой собственностью на информацию и знания, являются равными партнерами собственников средств производства, не эксплуатируемы как класс; их деятельность мотивирована качественно новым образом, причем все эти признаки в известной мере оказываются наследуемыми. Именно поэтому мы говорим не об интеллигенции или размытой совокупности высоко­квалифицированных работников, а об особом классе, занимающем доминирующие позиции в постиндустриальном обществе, о классе, интересы которого отличны от интересов иных социальных групп. В чем же состоят эти интересы?

Место "класса интеллектуалов"

в постиндустриальном обществе: методологический аспект

Рассмотрим причины исключительного положения "класса интеллектуалов" в совре­менном постиндустриальном обществе, и попытаемся на этой основе оценить вероят­ность и остроту социального конфликта, который способен возникнуть в ходе взаимо­действия этого класса с другими социальными слоями и группами.

Прежде всего, следует отметить, что вследствие обособления "класса интеллек­туалов" от остального общества потенциальный классовый конфликт принципиально отличается от прежних типов социального противостояния как новым уровнем своей комплексности, так и формами его проявления. В самом деле, в аграрных и индуст­риальных обществах основное противоречие возникало между классами, представи­тели одного из которых персонифицировали монопольный ресурс (традиции и обычаи, военную силу, землю или капитал), в то время как другой состоял из людей, обладав­ших лишь способностью к труду. Несмотря на все различия, обе стороны конфликта имели множество схожих черт: во-первых, как представители господствующих клас­сов, так и трудящиеся стремились к максимально возможному присвоению материаль­ных благ и действовали в рамках единой утилитаристской мотивации; во-вторых, они оставались взаимозависимыми, поскольку ни представители угнетенных классов не могли обеспечить своего существования без выполнения соответствующей работы, ни господствующий класс не мог без этого присвоить свою часть национального бо­гатства.

В условиях постиндустриального общества, картина классового противостояния ра­дикально трансформируется. Во-первых, представители "класса интеллектуалов" все более явно исповедуют нематериалистические ценности, в то время как большинство граждан по-прежнему продает свой труд в первую очередь ради получения материаль­ного вознаграждения, руководствуясь вполне материалистическими по своей природе стимулами. Во-вторых, господствующий класс не только владеет теперь средствами производства, либо являющимися невоспроизводимыми (земля), либо созданными тру­дом подавленного класса (капитал), но и самостоятельно создает эти средства произ­водства, обеспечивая в собственных пределах процесс формирования и самовозраста­ния информационных ценностей, в силу чего низший класс становится уже не столь необходимым для обеспечения богатства социальной верхушки. Его претензии на часть национального продукта, которые ранее представлялись более чем обоснован­ными, сегодня гораздо менее аргументированы, чем в значительной мере и объясня­ется нарастающее материальное неравенство представителей высшей и нижней общественных страт.

Таким образом, общество разделяется на две неравные части, одна из которых, присваивая все возрастающую часть общественного богатства и не нарушая при этом принципов справедливого распределения, постоянно сокращает возможности другой части обеспечивать себе достойный уровень материального благосостояния. Данный конфликт отражен в институциональных проблемах постиндустриального общества.

Эта сторона процесса становления "класса интеллектуалов" заслуживает самого пристального внимания. Известно, что в аграрных и индустриальных обществах клас­совый конфликт развивался между людьми, с одной стороны - не обладавшими фак­тически никакой собственностью, кроме собственности на самих себя, с другой -контролировавшими основные материальные богатства общества; как следствие, считалось, что перераспределение собственности может разрешить многие социальные проблемы. Ошибочность такого подхода доказана сегодня отнюдь не только крахом коммунистического эксперимента. В гораздо большей степени она подтверждается тем, что в самих западных обществах на протяжении последних десятилетий переход человека из среднего класса в интеллектуальную и имущественную элиту обуслов­ливается не столько удачной реализацией своих нрав собственности на капитальные активы, сколько эффективным использованием персональных интеллектуальных воз­можностей и находящихся в личной собственности средств производства для создания новых информационных, производственных или социальных технологий. Современный классовый конфликт уже не разворачивается вокруг собственности на средства производства, а формируется как результат неравного распределения самих чело­веческих возможностей, что придает ему напряженность, превосходящую остроту любой предшествующей формы классового противостояния.

В аграрных и индустриальных обществах представители высшего класса извлекали свои основные доходы путем отчуждения прибавочного продукта от его непосредственных производителей, путем их эксплуатации. Именно поэтому социальные реформаторы стремились к перераспределению общественного богатства, однако и этот подход оказался на практике несостоятельным. Становление "класса интел­лектуалов" как значимой социальной силы продемонстрировало возможность преодо­ления эксплуатации посредством такого изменения системы ценностей человека, когда удовлетворение материальных потребностей перестает быть основным стимулом деятельности и отчуждение в пользу общества определенной части производимого продукта уже не воспринимается работником как эксплуатация. В результате ока­зывается, что классовый конфликт перестает быть неразрывно связанным как с проб­лемой эксплуатации, так и с проблемой распределения собственности.

Первые шаги западных социологов на пути осмысления данной трансформации относятся еще к 60-м годам, однако существенные результаты были получены только в 80-е и 90-е годы, и связаны они прежде всего с изучением субъективной, личностной природы нового социального противостояния.

Если в 60-е годы Г. Маркузе обращал особое внимание на возникающее про­тивостояние больших социальных страт, "допущенных" и "недопущенных" уже не столько к распоряжению основными благами общества, сколько к самому процессу их создания [24], что отражало достаточно высокую степень объективизации конфликта, то позже авторитетные западные социологи стали указывать, что грядущему пост­индустриальному обществу уготовано противостояние представителей нового и ста­рого типов поведения. Это хороню прослеживается, в частности, в рассуждениях О. Тоффлера о противостоянии представителей "второй" и "третьей" волн, "индустриалистов" и "постиндустриалистов" [25]. Аналогичного подхода, используя термины "knowledge workers" и "non-knowledge people", придерживался и П. Дракер, столь же однозначно указывавший на возникающий между этими социальными группами кон­фликт как на основной в формирующемся постиндустриальном обществе [26]. Следую­щим шагом стал анализ структуры ценностей человека, что еще более подчеркивало "субъективизацию" современного классового разделения. По словам Р. Инглегарта, "коренящееся в различиях индивидуального опыта, обретенного в ходе значительных исторических трансформаций, противостояние материалистов и постматериалистов представляет собой главную ось поляризации западного общества, отражающую про­тивоположность двух абсолютно разных мировоззрений (курсив мой. - В.И.)" [23, р. 161]. и такое разделение становится самым принципиальным из всех, какие знала история.

С возникновением "класса интеллектуалов" движителем социального прогресса становятся нематериалистические цели, и та часть социума (его большинство!), кото­рая не способна их усвоить, объективно теряет свою значимость в общественной жизни более, нежели любой иной класс в аграрном или индустриальном обществах. Интеллектуальное расслоение, достигающее сегодня беспрецедентных масштабов, постепенно становится основой всякого иного социального расслоения, поскольку именно на этом фундаменте практически ненужными для развития производственных процессов оказываются огромные социальные группы, участие которых в обществен­ном производстве было ранее необходимым условием социального прогресса.

Развитие современной экономики, основанной на производстве и использовании зна­ний, предполагает формирование нового принципа социальной стратификации, гораздо более жесткой по сравнению со всеми, известными истории. В аграрных обществах власть феодалу над крестьянами давало право рождения, в обществе индустриальном могущество капиталиста основывалось на праве собственности, а влияние государ­ственного служащего определялось его местом в политической системе; все эти статусные факторы не были обусловлены естественными и неустранимыми качествами людей - любой член общества, оказавшись на месте представителей господствующего класса, мог бы с большим или меньшим успехом выполнять соответствующие социальные функции. Именно поэтому я прежние эпохи классовая борьба могла да­вать представителям угнетенных общественных групп желаемые результаты.

В современных же условиях не социальный статус служит условием принадлежности человека к элите постиндустриального общества; напротив, сам он формирует в себе качества, делающие его представителем высшей социальной страты. Широко распро­странено мнение о том, что информация есть наиболее демократичный источник власти, ибо все имеют к ней доступ, а монополия на нее невозможна; однако важно и то, что информация является и наименее демократичным фактором производства, так как доступ к ней отнюдь не означает обладания ею. В отличие от всех прочих ресурсов информация не характеризуется ни конечностью, ни истощимостью, ни потребляемостью в их традиционном понимании, однако ей присуща избиратель­ность, что, в конечном счете, и наделяет ее владельца властью в постиндустриальном обществе. Специфические качества самого человека, его мироощущение, психологиче­ские характеристики, способность к обобщениям, наконец, память и тому подобное -все то, что называют интеллектом (а он и представляет собой форму существования информации и знаний), служит главным фактором, лимитирующим возможности приоб­щения к этим ресурсам. Поэтому значимые знания сосредоточены в относительно узком круге людей, социальная роль которых не может быть в современных условиях оспорена ни при каких обстоятельствах. Впервые а истории условием принадлежности к господствующему классу становится не право распоряжаться благом, а способ­ность им воспользоваться, и последствия этой перемены с каждым годом выглядят все более очевидными.

Место "класса интеллектуалов"

в постиндустриальном обществе: экономический аспект

Современная хозяйственная жизнь западных стран дает яркие примеры тенденций, описанных с теоретических позиций. По мере формирования основ постиндустриализма информация становилась главным производственным ресурсом, а знания и способности человека превращались в важнейшее достояние общества. В условиях, когда основ­ным фактором поддержания конкурентоспособности компаний служит технологический прогресс, экономия на оплате квалифицированных специалистов стала недопустимо опасной; их заработки начали быстро расти, а доходы тех категорий занятых, кото­рые Дж.К. Гэлбрейт очень удачно назвал, в противоположность knowledge-workers, consumption-workers [27] - снижаться.

В наиболее явной форме этот процесс прослеживается с середины 70-х годов. Если, например, с 1968 по 1977 г. в США реальный доход рабочих (с учетом инфляции) вырос на 20%, причем это увеличение почти не зависело от уровня их образования, то с 1978 по 1987 гг. доходы в среднем выросли на 17%, однако для работников со средним образованием они упали на 4%, тогда как для выпускников колледжей повы­сились на 48%. Это явление характеризуется сегодня как начало "существенного иму­щественного расслоения по признаку образования" [28]. В дальнейшем процесс уско­рился; более того, по мере роста доли лиц с высшим образованием в совокупной рабо­чей силе темпы повышения их доходов стали замедляться. Достигнув в 1972 г. своего максимума на уровне в 55 тыс. долл. (в ценах 1992 г.), они сохранялись на этом уровне вплоть до конца 80-х, когда началось их постепенное снижение, в результате которого средняя почасовая зарплата обладателя диплома четырехгодичного вуза упала за период 1987-1993 гг. с 15,98 до 15,71 долл.

На этом фоне ухудшалось положение представителей традиционного среднего класса. Несмотря на экономический подъем 90-х годов, вплоть до настоящего времени "средний американский рабочий не получал реальной прибавки к заработной плате со времени вступления в должность президента Р. Никсона" (с 1968 г. - В.И.) [29]. С 1973 по 1993 гг. работники, не имеющие высшего образования, потеряли до 20% своей реальной заработной платы, хотя производительность их труда возросла, по самым скромным оценкам, не менее чем на 25%. Во второй половине 80-х годов в оборот вошло понятие "работающая беднота (working poor)", применяющееся для обозначения тех, кто, будучи занят полный рабочий день, находится при этом ниже черты бедности. В начале 70-х доля таких работников была незначительной; к 1990 г. они составляли уже почти 18% всего работающего населения США; более 15% амери­канских граждан официально находятся сегодня ниже черты бедности и существуют за счет государственных субсидий. Так как низкоквалифицированные работники, не обла­дающие никакими специальными навыками, не имеют способов принудить работода­телей к повышению своих заработков, они часто теряют работу; при этом, находя ее вновь, они, как показывает американская статистика, получают на новом месте оплату в среднем на четверть ниже предшествующей.

К середине 90-х годов высшее образование стало уже не столько условием полу­чения устойчиво высоких доходов, сколько средством преодоления опасности попол­нить ряды низшего класса. В 1997 г. доля находящихся ниже черты бедности белых американцев с дипломом колледжа составляла около 2%, а афроамериканцев - около 4%, тогда как для лиц, не имеющих законченного среднего образования, эти показа­тели равнялись соответственно 31 и 51%; эти цифры не требуют комментариев и лишь подтверждают слова Ф. Фукуямы о том, что "существующие в наше время в Соединенных Штатах классовые различия (курсив мой. - В.И.) объясняются главным образом разницей полученного образования" [30].

В то же время все более очевидным становится тот факт, что обладание уни­кальными способностями и знаниями, принадлежность к кругу людей творческих профессий (куда, безусловно, следует отнести не только ученых и деятелей культуры, но и высококвалифицированных специалистов в области менеджмента и финансов, юристов, профессиональных экспертов и т.д.) становится залогом высокого социаль­ного и имущественного статуса. Сегодня американцы, имеющие диплом колледжа, университета или продолжающие послевузовское обучение, составляют 24% всего населения страны, и 90% из них входят в состав наиболее высокооплачиваемой его квинтили. При этом данная категория населения лишь на 4% состоит из владельцев недвижимости или капитала, обеспечивающих им высокие доходы; 96% либо работают по найму в крупных компаниях или государственных организациях, либо заняты инди­видуальной деятельностью.

Особого внимания заслуживает усиление роли этой элитной группы в жизни сов­ременного общества, рост ее влияния на социальную жизнь. Только за первое десяти­летие постиндустриальной трансформации, с 1979 по 1989 гг. совокупный доход членов группы увеличился более чем в 2 раза; сегодня 1% наиболее состоятельных амери­канцев контролирует почти 40% национального богатства страны и присваивает около 19% располагаемого ежегодного национального дохода. При этом их доходы представ­ляют собой вознаграждения за произведенные информационные продукты и патенты, реализацию авторских прав, гонорары, процентные доходы (так, если доля заработной платы в доходах средней американской семьи в конце 80-х превышала 70%, то в семейном бюджете самых состоятельных граждан она не поднималась выше 40%). Как следствие, развитие информационной экономики делает их все богаче.

Наиболее отчетливо это проявилось в 90-е годы, когда потребности в рабочей силе стали выражаться не столько в количественных, сколько в качественных показателях. Если в 1967 г. в штате "Дженерал моторе" состояло 870 тыс. человек, то сегодня самая высокооцениваемая корпорация мира, "Майкрософт", имеет персонал, не пре­вышающий 20 тыс. человек; рыночная же ее оценка составляет около 15 млн. долл. на одного работающего. Новая роль интеллектуальных работников в общественном производстве стала в 90-е годы обеспечивать им дополнительные доходы фактически вне зависимости от активности спроса на высококвалифицированные кадры, так как появились широкие возможности альтернативной занятости. В условиях, когда техно­логический прогресс сделал возможным "создание наиболее успешно работающих корпораций при наличии стартового капитала всего в несколько долларов" |31], быстрыми темпами начали развиваться компании, ориентированные на использование высоких технологий и владеющие в основном интеллектуальным потенциалом их основателей. Сегодня 15 из 20 самых богатых людей Соединенных Штатов возглав­ляют компании, возникшие в течение последних двадцати лет. Поэтому неудиви­тельно, что в 1993 г. 400 наиболее богатых американцев, согласно данным журнала "Forbes". владели активами на сумму 328 млрд. долл.. что равно совокупному ВНП Индии. Бангладеш, Непала и Шри Ланки — стран с населением более 1 млрд. человек. Неудивительно и то. что доходы руководителей крупных корпораций, являющихся носителями уникального знания о рыночной стратегии компании и ее задачах, выросли с 35 долл. на 1 долл., зарабатывавшийся средним рабочим в 1974 г., до 120 долл. в 1990 и 225 долл. в 1994 г. Таким образом, в имущественном неравенстве сегодня, как никогда ранее, отражается неравенство интеллектуального потенциала членов пост­индустриального общества.

Все это естественным образом приводит к росту потребности в образовании, повы­шению его стоимости и, как следствие - ко все большей обособленности представи­телей "класса интеллектуалов". С 1970 но 1990 гг. средняя стоимость обучения в частных университетах в США возросла на 474% при том, что средний рост потре­бительских цен не превысил 248%. Как следствие, в 1991 г. около половины студентов ведущих университетов были детьми родителей, чей доход превышал 100 тыс. долл. При этом состоятельные американцы со все большим упорством объясняю! своим детям ценность современного образования. Согласно подсчетам американских эконо­мистов, если в 1980 г. семьи с доходом, превышающим 67 тыс. долл., давали обществу 30% выпускников четырехлетних колледжей, то сегодня уже 80% выпускников происходит из таких состоятельных семей. Налицо нечто иное, чем простой рост воз­можностей выходцев из высокообесиеченных слоев; средства, необходимые для того, чтобы дать прекрасное образование своим детям, были у них в достатке и раньше. В настоящее время происходит изменение системы ценностей нового высшего класса. и по мере укрепления основ постиндустриального общества "класс интеллектуалов" будет все дальше уходить от прежних, сугубо материалистических мотивов деятель­ности.

В рамках статьи нет возможности коснуться всех сторон той социальной транс­формации, которая так или иначе связана с формированием в современном обществе "класса интеллектуалов". Этот класс, ставший воплощением разворачивающейся на наших глазах информационной революции, обретает реальный контроль над процессом общественного производства и перераспределяет в свою пользу все большую часть общественного достояния. Его представители, как правило, имеющие главной целью совершенствование собственных способностей и личностных качеств, получают высокие доходы в качестве попутного результата своей деятельности. В то же время граждане, не обладающие ни знаниями, необходимыми в высокотехнологичных производствах, ни способностями и/или возможностями к образованию, позволяющему получить их. в целом пытаются решать лишь задачи выживания, ограниченные вполне экономическими целями. Здесь и формируется основа нового социального кон­фликта, окончательно разрушающего иллюзию, будто равенство является спутником свободы. Прогресс информационного, постиндустриального общества невозможен без максимальной мобилизации творческих сил, ежечасно порождающей имущественное неравенство и социальную напряженность. Оценка высшего слоя современного обще­ства как "класса интеллектуалов" дает, на наш взгляд, возможность по-новому взгля­нуть на многие социальные противоречия и намечает пути их глубокого и непредвзя­того анализа.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. DalireiifltirfK. Class and Class Conflict in Industrial Society. Stanford. 1959. P. 301.

2. Hr:e:iimki Zb. Between Two Ages. N.Y., 1970. P. 9.

3. Gabraith ./.К The New Industrial State. 2^nd ed. L.. 1991. P. X6.

4. См.: Touraine Л. The Post-Industrial Society. Tomorrow's Social History: Classes. Conflicts and Culture in the 1'rogrammed Society. N.Y., 1974.

5. Hell1) The Coining of Post-Industrial Society. N.Y.. 1976.

6. См.: l-'rankel K. The Post-Industrial Utopians. Madison (Wi.). 1987. P. 210-21 I.

7. Renncr K. The Service Class // Bottoinore Т.П.. Goode P. (lids.) Austro-Marxism. Oxford. 1978. P. 252.

8. deux Л.. dc. The Living Company. Boston (Ma.). 1997. P. 18.

9. Taffler Л. Powershift. Knowledge, Wealth and Violence at the Fdge of the 21 Century. N.Y.. 1990. P, 12.

10. Sakaiyu T. The Knowledge-Value Revolution or Л History of the Future. Tokyo- N.Y.. 1991. P. 66, 68-69. 270.

11. См.: Pini-liiii C... Pint-lint E. The Intelligent Organisation, Fngaging the Talent and Initiative of Kveryone in the Workplace. San Francisco, 1996. P. 142-143.

12. См.: Ozaki K.S. Human Capitalism, 'fhe Japanese linterprise System as a World Model. Tokyo, 1991. P. 19.

13. См.: Drucker P.l\ The Age of Discontinuity. Guidelines to Our Changing Society. New Brunswick (US) -London, 1994. P. 371.

14. См.: Hi>yle.l. Shamans. Software, and Spleens. Law and the Construction of the Information Society. Camridge (Ma.) - L.. 1996. P. 18.

15. Drm-ker P.I-'. Landmarks of Tomorrow. New Brunswick (US) - London. 1996. P. 98-99.

16. Albrnw M. The Global Age. State and Society Beyond Modernity. Stanford (Ca.), 1997. P. 167.

17. Ileiitlei-Min II. Paradigms in Progress. Life Beyond Lconomics. San Francisco, 1995. P. 176.

18. Kanicr R.M. World Class. Thriving Locally in the Clobal Fconomy. N.Y., 1995. P. 336.

19. Drinker P.F. Post-Capitalist Society. N.Y., 1995. P. 66.

20. Drucker on Asia. A Dialogue Between Peter Drucker and Isao Nakauchi. Oxford. 1997. P. 148.

21. Drucker P.I-'. The New Realities. Oxford. 1996. P. 23.

22. Boyett J.H.. Conn II.P. Maximum Performance Management. Oxford. 1995. P. 32.

23. lnxlc/шп R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton (NJ), 1990.

24. См.: Man-use II. One-Dimensional Man. Studies in the Ideology of Advanced Industrial Society. L., 1991. P. 53.

25. Подробнее см.: Toff'ler Л.. Tuffler H. Creating a New Civilization. Atlanta. 1995. P. 25.

26. См.: U nicker P.F. Managing in a Time of Great Change. Oxford. 1995. P. 205-206.

27. См.: Galhrailh .1. K. Created Unequal. The Crisis in American Pay. N.Y., 1998. P. 92-94.

28. Winsltm- Ch.l).. Drainer W.L. Future Work. Putting Knowledge to Work in the Knowledge Economy. N.Y 1994 P. 230.

29. Ктктап P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3^IX| ed. Cambridge (Ma.) -L., 1998. P. 2.

30. l-ukiiyanifi F. The End of History and the Last Man. L. - N.Y., 1992. P. I 16.

31. Davidson .1.1)., Lord William Rei's-Mtif-g. The Great Reckoning. Protect Yourself in the Coming Depression. N.Y., 1993. P. 85.