Социология: методическая помощь студентам и аспирантам

РОССИЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ И УПРАВЛЕНИЕ

PDF Печать E-mail
Добавил(а) Социология   
05.09.10 19:47

РОССИЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ И УПРАВЛЕНИЕ

Л. Мясникова, доктор экономических наук, профессор СПбГУЭиФ

Энергия развития в современной экономике в значительной мере основывается на ценностях, которыми человек руководствуется в своих действиях, то есть менталитете. Моральные традиции общества выс­тупают как механизм его самосохранения. В условиях динамичного экономического развития сознание не способно рационально оцени­вать ситуацию, и мораль становится тем "компасом", который направ­ляет каждого индивидуума и общество в целом.

Менталитет - информационный феномен, связанный с подсозна нием и отражающий гиперличность народа. Последняя формируется в течение тысячелетий под воздействием среды обитания и жизнеде­ятельности народов[1]. В ней проявляются пласты и наслоения различ­ных эпох, она создает архетип, формирует стиль жизни, традиции, при­вычки и формы общения людей. При этом глубинные мотивы пове­дения не осознаются человеком, они определяются подсознанием, ко­торое в образной форме содержит культурный опыт едва ли не всего человечества, выраженный, как правило, в мифологических сюжетах. Поступающая в мозг информация из внешней среды опосредуется мышлением: представления людей о реальности определяются их мыслительными конструкциями, то есть моделями познания.

В современных условиях основа экономического роста - знания (информация) и человеческий капитал. Человек выступает активным элементом этих систем. Следовательно, концепция управления не мо­жет исходить из линейно-функциональных зависимостей жесткого управления, пригодного для симметричных явлений в инвариантных системах. Все три компонента управления - поиск цели, определение траектории, а также скорость движения по ней - неразрывно связаны с национальным менталитетом и возможностями его адаптации к новым условиям, возникающим в процессе управления.

В настоящее время мировое сообщество находится в стадии перехода к новому технологическому укладу - информационному. Важнейшей составляющей информационной парадигмы является сетевая структура общества, физической коммуникативной основой которой служат глобальные вычислительные сети различного мас­штаба, ранга и степени проникновения, в том числе мировая "паути­на" Интернет, образующие всемирное виртуальное пространство. Ут­верждение информационной парадигмы ведет к образованию чело­веко-машинного общества со своим пространством-временем и но­вым, пятым - информационным - измерением. Человеко-сетевые комплексы этого общества обеспечивают операционную деятельность в реальном масштабе времени независимо от пространственного (гео­графического) положения объекта управления.

Сетевая структура общества предполагает сетевой характер всех его институтов, всех его срезов, в том числе и экономического. Сетевой же становится и вся социально-экономическая динамика общества: все функции и процессы организуются по сетевому принципу. Сети со­ставляют новую социальную морфологию - сетевая логика пронизывает производство и создает новые его формы (например, ТНК), культу­ру, все институты власти, вторгаясь даже в повседневную жизнь каждо­го человека. Сетевые структуры обеспечивают глобализацию капитала и децентрализованную концентрацию производства и труда. Капитал и труд подчиняются логике сети. Противоречия "труд - капитал", "интеллектуальный капитал - физический капитал" маскируются сетевой структурой и представляются как противоречие между логикой пото­ков капитала и культурными ценностями человеческого бытия.

Таким образом, развитие сетей приводит к тому, что власть струк­туры становится сильнее структуры самой власти, то есть социальная морфология доминирует над социальным действием[2]. Становление информационной парадигмы, ведущее к формированию общества сете­вых структур, неизбежно связано с принципиальными, качественны­ми изменениями в жизни человека через структурную несвободу.

Взаимодействие "клиент-сеть" на электронном уровне не без­различно для менталитета оператора, определяемого подсознанием. Информация, воспринимаемая через монитор, может воздействовать непосредственно на подсознание, обходя блоки критического осмыс­ления - модели познания. Клиентское взаимодействие с сетью ведет к снятию пространственных и временных барьеров общения - у пользователя возникают эмоции "присутствия". Как известно, ос­новное свойство интеллекта - превращение эмоций в суждения. Эмо­ции присутствия порождают новые суждения о времени, погруже­ние в виртуальную реальность формирует иную пространственно-временную шкалу суждений, соответственно меняется и шкала нрав­ственных ценностей оператора - его менталитет.

По данным психокибернетики, человеческий мозг, подвергшийся подобному воздействию, не различает реальные события и вымыш­ленные, виртуальные, разыгрывающиеся в воображении. Воображению надо только дать пищу, и мысленный эксперимент при этом сформи­рует в мозге те же связи, что и реальные события. Следовательно, виртуальная реальность ведет к выработке новой шкалы ценностей. Изучение "нетизеров" (фанатиков Интернет) в США показало, что их психология, менталитет и даже внешние черты характера быстро (за 1-2 года) изменяются в сторону ценностной ориентации на вир­туальную информацию. Можно утверждать, что "человек сетевой" пре­вращается в одно из программно-аппаратных средств виртуального пространства, которое, в свою очередь, имеет доступ к его подсознанию и широкие возможности для манипуляции им. Его деятельность ог­раничивается рамками "электронной" несвободы.

Таким образом, вместо предсказываемого Д. Беллом общества информационной свободы, некоего "информационного социализма" (почти по К. Марксу), где знание замещает товарные отношения, фор­мируется общество жесткой сетевой несвободы, где сущность человека еще сильнее отчуждается от его существования, нежели в индустри­альном обществе, а знание все в большей степени становится товаром. Имеет место сетевое отчуждение труда, которое ведет к отчуждению человека от человека. При этом протестантская этика, характерная для капиталистического способа производства, превращается в сете­вую этику. Упомянутое отчуждение, скорее всего, является следствием противоречия между революционным развитием информационных технологий и эволюционным развитием человека.

Российская гиперличность и соответственно менталитет форми­ровались на фоне становления Евразийской империи с православной идеологией византиэма и ордынским военно-стратегическим и хозяй­ственным централизмом. С времен Ивана Грозного в России господ­ствовала административно-командная система. Россия получила в наслед­ство от Византии ортодоксальное христианство, которое за 2000 лет не подвергалось реформации. К слову, принятие христианства на Руси было единоличным решением князя Владимира. Вчерашние язычники впали в "административный восторг" и побросали в Днепр статуи своих недавних кумиров - ГГеруна, Белесы, Даждь-бога и других.

В таких действиях отражается важнейшая особенность россий­ского менталитета. Может быть, именно тогда и возникла традиция ошельмовывать предшественников, нашедшая горячий отклик в "ши­роких массах трудящихся". В начале XX в. гордившиеся православи­ем россияне с великим энтузиазмом крушили православные храмы, так же как их предшественники уничтожали языческих идолов. Те­перь с тем же энтузиазмом восстанавливают храмы, как, например, храм Христа Спасителя в Москве.

На Западе христианские ценности подверглись Реформации. Про­тестантство подразумевает равенство на старте, равенство гражданское (перед законом), но не исключает последующей имущественной, эконо­мической дифференциации, то есть оно органично соответствует ры­ночным отношениям. Труд ради личного обогащения считается путем спасения души, а преуспевание - знаком Божьего одобрения. Общество положительно относится к частной предпринимательской деятельно­сти, что позволяет вырасти значительной прослойке (примерно 5% взрос­лого населения) активных предпринимателей, из которых формирует­ся элита страны. Начиная с времен мануфактурного производства толь­ко протестантские страны выступают пионерами в развитии форм част­ной собственности и экономики западного типа в целом.

Кстати, конфуцианская трудовая этика и система мотиваций до­вольно близки к протестантским. Модель социализма по К. Марксу также является логическим продолжением протестантской этики[3]. А в католических странах трудовая этика до сих пор несет на себе отпе­чаток феодально-аристократической системы ценностей и предпри­нимательские стимулы выражены меньше. Напротив, православие пред­полагает равенство на финише, то есть находится в полном противо­речии с духом рыночных отношений и капитализма. Поэтому моти­вы состязательности в российском народе выражены очень слабо.

Два раза в этом столетии в России нарушалась связь времен, прошлое насильственно отсекалось от будущего: в 1917 г. царское -от советского, а теперь советское - от "демократического". Разруша­ются традиции, которые, по Н. Карамзину, и формируют "душу дер­жавы". В нынешнем столетии на территории России умерло насиль­ственной смертью больше людей, чем на всей планете за всю историю человечества. Такое безумие тяжелым бременем легло на гиперличность народа. Причину этого академик И. Павлов видел в неспособно­сти российского человека воспринимать действительность как тако­вую - для него существует только слово, то есть условные рефлексы связаны не с действиями, а со словом. Именно поэтому "поэт в России больше, чем поэт". Ясно, что в такой ситуации чрезвычайно важна идеологическая составляющая управления. Действительно, "у нас раз­руха не в клозетах, а в головах" (М. Булгаков).

Логическим следствием тысячелетней российской истории стало закрепощение личности, чему сопутствовало неумолимое ее подавле­ние, холопское подчинение государю и государству, формирование рабского менталитета.

Прогресс западных обществ базировался на развитии человечес­кой свободы как преодоленной необходимости. Эволюция России прак­тически всегда основывалась на развитии несвободы. Основополож­ник российского промышленного и научного прогресса Петр I укре­пил несвободу, введя государственное крепостное право. При Екатери­не II, ратовавшей за развитие культуры и искусства, крепостное право достигло своего апогея. Освобождение крестьян в XIX в. поколебало подобную зависимость, а февраль 1917 г. открыл дорогу свободе. Но злой рок толкнул Россию за Лениным и детерминированность разви­тия несвободой, несмотря на ломку всего уклада жизни, сохранилась.

Мистика русской души, о которой так много философствуют все кому не лень, есть не что иное, как проявление рабского менталитета. Он выражается и в мещанстве, и в вере и неверии, и в покорном трудолю­бии, в бесшабашности и хулиганстве, и в отваге воинов, и в отсутствии достоинства в российском характере. Он проявился и в ленинском син­тезе несвободы и социализма, приведшем к народному государству, по­строенному на несвободе. Заметим, демократия с ее преклонением перед властью большинства и фактическим подавлением сферы индивидуаль­ного мышления - новая логика рабства. Именно поэтому идеи "privacy" во все большей степени овладевают умами социологов и правоведов[4].

Систематическое насилие тоталитарного общества и авторитар­ное воспитание ведут к "обученной беспомощности", проявляющейся как пассивность и бессмысленность инициатив (в дряхлеющей советской системе пассионариев боялись - существовал "заговор слабых"). Кроме того, происходит инверсия эмоциональной значи­мости стимула[5] - реакция на зло отсутствует, а на добро индивиду­ум реагирует как на зло. Эти психологические факторы формируют психически нездоровый менталитет с присущей ему внутренней не­свободой и безответственностью. Такой менталитет Э. Фромм на­звал "бегством от свободы"[6]. Эту сторону менталитета наиболее слож­но трансформировать при переходе от тоталитарного к свободному обществу вследствие того, что создание рациональных ожиданий внут­ренней свободы и ответственности - сложнейшая психоинформа­ционная задача управления подсознанием.

Некоторые другие черты российского национального характера также противоречат рыночным отношениям. Это прежде всего отсут­ствие законопослушности. Еще Герцен писал, что если бы в России все законы соблюдались, а чиновники не брали взяток, жить было бы во­обще невозможно. В сталинский период законопослушность обеспечива­лась страхом смерти. Народ уже и представить себе не мог, что подчи­няться закону можно добровольно. После смерти Сталина насильствен­ные механизмы ослабели и в обществе установилась особая система взаимоотношений, основанная на всеобщей необязательности и попус­тительстве. Люди привыкли жить не по закону, а по "понятиям", кото­рые весьма растяжимы и зыбки, российскому человеку чужда импера­тивность - он не привык жестко требовать ни от себя, ни от других.

К сказанному следует добавить, что за годы реформ в обществе выработалось ожидание оказаться непременно обманутым. Подоб­ное ожидание порождает крайний индивидуализм. В отличие от прош­лых времен люди не готовы ничем сознательно жертвовать во имя общего блага. "Блестящий" пример в этом подают представители элиты, поведение которой сводится к приватизации прибылей и на­ционализации убытков[7]. Рынок воспринимается как политическая борьба мафиозных кланов, а собственность - как кража (буквально по Прудону!). Общество превращается в безвольную асоциальную массу, отвечающую на реформы вымиранием. Это - общество подав­ленное, приземленное заботами о выживании, не видящее перспек­тивы и боящееся будущего. Наблюдается феномен "черного созна­ния" - резко негативной самооценки.

Упомянутые черты характера и поведенческие реакции, порож­денные средой существования, закрепляются в подсознании и созда­ют "скотские" элементы менталитета, далекие от альтруизма и спо­собности к самопожертвованию - основных свойств, отличающих че­ловека от остальных животных. Существенна также и такая черта менталитета, как запоздалая самоидентификация, что обусловливает слабую способность к самоорганизации. Поэтому в России все решают личности, коллективизм носит пассивный характер: поведут - пой­дем, нет - будем сообща сидеть и ждать, "гори все синим пламенем".

Особенностями менталитета объясняется и всегда существовав­ший в России комплекс неполноценности перед западной цивилиза­цией. Этот комплекс рождал два чувства - неприятие и тогда возни­кал железный занавес, или подобострастие - и слепое копирование.

Таким образом, развитие России через несвободу в духе распределительной восточной системы воспроизводства сформировало мен­талитет рабского типа, не соответствующий традиционным рыночным отношениям. Поэтому попытки шоковой трансформации российской системы закономерно приводят в тупик с криминальной самооргани­зацией. Этот тупик сегодня стал фатальной реальностью. Социальная "температура" в нем столь высока, что возможен любой скачкообраз­ный переход: найдись только соответствующий пассионарий-"вожак", ментальность "бегства от свободы" сработает немедленно.

Россия должна постепенно вписаться в основной поток сетевого развития мирового хозяйства; тип, темп, ритм и отраслевые пропор­ции российского развития должны быть увязаны с мировым рынком. Этот путь можно пройти по традиционной траектории развития, ско­рость которого согласуется с адаптацией менталитета[8]. Но тогда по­добный переход, как показывает опыт истории, затянется на много столетий - менталитет меняется очень медленно и для его естествен­ного изменения нужно изменить религию (например, в духе Робеспь­ера) и психологические факторы внешней среды. Но при такой про­должительности процесса перехода Россия может остаться достоя­нием археологов. Можно манипулировать подсознанием при помо­щи искусственных психогенных методов, что, собственно, и делается в период предвыборных кампаний. Но результаты при этом кратко-временны и не всегда предсказуемы.

Естественный психогенный механизм воздействия на подсозна­ние и соответственно выработки нового менталитета предоставляет, как видится, сетевая структура развития мирового хозяйства. Мента­литет при этом стремительно становится сетевым независимо от того, каким он был раньше. Электронное "игровое" поле сетевой экономи­ки создает новые "правила игры", маскирующие обычные рыночные отношения. Несвобода сетевого развития также соответствует россий­ским истории и менталитету. Таким образом, траектория российской эволюции должна носить сетевой характер, что позволит достаточно быстро, нелинейно, без прохождения стадий дикого капитализма вый­ти на "столбовую дорогу" мирового развития. Скорость движения по такой траектории будет задаваться исключительно темпом сетевой структуризации экономики и развития инструментария глобальных сетей. Как ни парадоксально, но западная и российская траектории развития могут сойтись на пути несвободы.

Цель должна предвосхищать результаты управления. Долгосроч­ная цель должна быть тем маяком, который указывает лучший путь ее достижения. Сенека говорил: "Когда человек не знает, к какой приста­ни держит путь, для него ни один ветер не будет попутным".

Самое трудное для управления процессом перехода - в началь­ный момент сформулировать "работающий" образ цели, не противо­речащий существующему российскому менталитету. По мере "вписы­вания" в сетевую экономику этот образ будет естественно корректи­роваться применительно к сетевому менталитету. При формирова­нии цели перехода необходимо исходить из движущих сил челове­ческого поведения, определяемых его потребностями: жизненными, социальными, духовными. Эти потребности заложены в видовой при­роде человека, не происходят одна из другой и не могут быть удов­летворены одна за счет другой - между ними всегда должно суще­ствовать равновесие, определенная мера. Акцент на жизненные по­требности ведет к нарушению такого равновесия.

Идеологическая составляющая цели представляется столь же важной. При формировании этой составляющей необходимо учиты­вать следующее. Идеи всех революций были, вольно или невольно, направлены на обман подсознания. Эффективность воздействия была пропорциональна масштабности обмана. Общественное сознание, как правило, прислушивается не к логике, а к чувству - люди питают слабость к обещаниям, не анализируя их. В общественном сознании из "ничего" возникают иллюзии, которые становятся "всем". У большинства людей их внутренние установки полностью вытесняют ре­альность. Люди с неохотой воспринимают рациональные объяснения. Насыщение таким рационализмом наступает быстро. Картина действи­тельности предельно упрощается в общественном сознании, переходя подчас на конкретные личности. Нормальная работа мозга требует домысливания, угадывания несказанного. Если все очевидно - мозг спит. Часть смысла должна быть "за занавесом".

Поэтому идеологема цели должна содержать элементы "краси­вой сказки", "мечты", "правильного принципа", но в то же время она не должна далеко отходить от реально понимаемых интересов. Идеоло­гические одежды "с чужого плеча" не годятся. С одной стороны, эта идеологема должна соответствовать российским традициям, а с другой -противодействовать существующим негативным тенденциям. Выработка подобной идеологемы в компетенции социологов, психологов и пси­хокибернетиков; можно предложить, например, идеологему типа "со­циальное сетевое общество равных возможностей". Такие слова, как "реформа", "демократия", "либерализм", "рынок", "свобода", не долж­ны присутствовать в идеологеме в качестве знаковых понятий - они полностью дискредитированы и ничего, кроме кодирования пустоты, не несут. Идеологема найдет понимание в общественном сознании, если будет озвучена пассионарием, харизма которого демонстрирует стремле­ние к высоким целям власти, отличным от обыденных составляющих.

Сетевой путь развития и управления не из легких. В России фактически отсутствует информационная структуризация хозяйства. Тем не менее только он может послужить позитивной моделью долго­срочной эволюции страны и общества, кратчайшей дорогой в инфор­мационное общество.



[1] Медведев В. Наши перспективы в контексте мировых трансформационных процессов. - Свободная мысль, 1997, № 3, с. 31.

[2] Кастелье М. Становление общества сетевых структур. Новая постиндустриаль­ная волна на Западе. В кн.: Антология (под ред. В. Иноземцева). М.: Acadеmia, 1999, с.494-505.

[3] Фромм Э. Душа человека. М-, 1998, с. 636.

[4] Петросян М. Понятие "прайвеси": социологическое и правовое измерение. США: ЭПИ, 1998, № 10, с. 104.

[5] Николаева Е. Русский эксперимент. - ЭКО, 1997. Ns 5, с. 190-200.

[6] 6Фромм Э. Бегство от свободы. М.: Прогресс, 1995.

[7] Медведев В., Чебанова А. Проблемы социальной переориентации российской экономики. - Свободная мысль, 1998, № 8, с. 35.

[8] Лужков 10. Россия в XXI веке: процветание или прозябание? - Вопросы экономики, 1998, № 12, с. 7.

 

 
Понравился ли Вам сайт
 

Яндекс цитирования

Союз образовательных сайтов
Home РОССИЙСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ И УПРАВЛЕНИЕ