Социология: методическая помощь студентам и аспирантам

Стилистика и культура речи 2

PDF Печать E-mail
Добавил(а) Социология   
02.09.10 23:00

Глава 1

НОРМА ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

§1. Определение нормы.

Динамическая теория нормы

Термин «норма» по отношению к языку прочно вошел в обиход и стал центральным понятием культуры речи. Ака­демик В.В. Виноградов ставил изучение норм языка на первое место среди важнейших задач русского языкознания и области культуры речи[1].

В современной лингвистике термин «норма» понимается в двух значениях: во-первых, нормой называют общеприня­тое употребление разнообразных языковых средств, регу­лярно повторяющееся в речи говорящих (воспроизводимое говорящими), во-вторых, предписания, правила, указания к употреблению, зафиксированные учебниками, словарями, справочниками.

В исследованиях по культуре речи, стилистике, совре­менному русскому языку можно найти несколько опреде­лений нормы. Например, у С.И. Ожегова сказано: «Норма ¾ это совокупность наиболее пригодных («правильных», «пред­почитаемых») для обслуживания общества средств языка, складывающаяся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, морфологических, син­таксических) из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов»[2]. В энциклопедии «Русский язык» читаем: «Норма (языковая), норма литературная ¾ приня­тые в общественно-речевой практике образованных людей правила произношения, грамматические и другие языковые средства, правила словоупотребления»[3].

Широкое распространение получило определение: «...норма ¾ это существующие в данное время в данном языковом коллективе и обязательные для всех членов кол­лектива языковые единицы и закономерности их употреб­ления, причем эти обязательные единицы могут либо быть единственно возможными, либо выступать в виде сосуществующих в пределах литературного языка, вариантов»[4].

Ю.Н. Караулов обращает внимание еще на один аспект при определении нормы: «Норма, учитывающая как систем­ный, так и эволюционный аспекты языка, невозможна без третьей координаты ¾ личностной, т.е. языкового сознания»[5].

Для того чтобы признать то или иное явление норма­тивным, необходимы (по меньшей мере!) следующие условия: 1) регулярная употребляемость (воспроизводимость) данного способа выражения, 2) соответствие этого способа выражения возможностям системы литературного языка (с учетом ее исторической перестройки), 3) общественное одобрение регулярно воспроизводимого способа выраже­ния (причем роль судьи в этом случае выпадает на долю писателей, ученых, образованной части общества).

Приведенные определения касаются языковой нормы. Однако, если мы признаём дихотомию язык ¾ речь, то не­обходимо говорить и о речевой норме. Понятие речевой нормы тесно связано с понятием функционального стиля. Если языковые нормы едины для литературного языка в целом, они объединяют все нормативные единицы незави­симо от специфики их функционирования, то речевые нормы устанавливают закономерности употребления языковых средств в том или ином функциональном стиле и его раз­новидностях. Это ¾ функционально-стилевые нормы, их можно определить как обязательные в данное время зако­номерности отбора и организации языковых средств в зави­симости от ситуации, целей и задач общения, от характера высказывания. Например, с точки зрения языковой нормы правильными считаются формы в отпуске ¾ в отпуску, дверь­ми дверями, читающий ученик ¾ ученик, который читает, Маша красива ¾ Маша красивая и т.п., однако выбор той или иной конкретной формы, того или иного слова зависит от речевых норм, от коммуникативной целесообразности.

Литературный язык соединяет поколения людей, и поэтому его нормы, обеспечивающие преемственность культурно-речевых традиций, должны быть как можно более yстойчивыми, стабильными. Норму, хотя она и отражает по­ступательное развитие языка, не следует механически вы­водить из языковой эволюции. Л.И. Скворцов ввел в оборот понятие динамической нормы, включая в него и признак потенциальных возможностей реализации языка. Он указывает, что различают два подхода к понятию нормы: таксономический (классификационный, описательный) и динамический. Языковая норма, понимаемая в ее динамическом аспекте, есть «обусловленный социально-исторически ре­зультат речевой деятельности, закрепляющей традиционные реализации системы или творящей новые языковые факты в условиях их связи как с потенциальными возможностями системы языка, с одной стороны, так и с реализованными образцами ¾ с другой»[6].

Динамическая теория нормы, опираясь на требование относительной устойчивости, совмещает в себе и учет про­дуктивных и не зависящих от воли говорящих тенденций развития языка, и бережное отношение к тем речевым на­выкам, которые были унаследованы от предшествующих поколений[7].

Понимание динамической природы нормы включает как статику (систему языковых единиц), так и динамику (функ­ционирование языка). При этом функциональный аспект нормы особенно интересен, так как связан с таким явлени­ем, как вариантность: «Норма не может быть задана конеч­ным набором фактов, а неминуемо выступает в виде двух списков ¾ обязательного и допустимого (дополнительного). Это источник нормативной вариантности, т.е. вариантов в пределах нормы»[8].

§2. Вариантность норм

Варианты (или дублеты) ¾ это разновидности од­ной и той же языковой единицы, обладающие одинаковым значением, но различающиеся по форме. Некоторые варианты не дифференцируются ни семантически, ни стилисти­чески: úначе ¾ инáче; скирд ¾ скирдá; цехи ¾ цеха; сáжень ¾ сажéнь. Однако подавляющее большинство вариантов под­вергается стилистической дифференциации: звáла ¾ звалá, бухгалтеры ¾ бухгалтера, обусловливать ¾ обуславливать, машу ¾ махаю (вторые варианты по сравнению с первыми имеют разговорный или просторечный оттенок).

Как и за счет чего возникают варианты? Какие явления можно считать вариантными, а какие нет? Какова судьба вариантных способов выражения? Эти и другие вопросы постоянно находятся в поле зрения ученых.

Известно, что язык непрерывно меняется. Это очевидно. Сопоставим текст, написанный около 150 лет назад, с совре­менным, чтобы увидеть перемены, произошедшие в языке за это время:

Но только что сумрак на землю упал,

По кóрням упругим топор застучал,

И пали без жизни питомцы столетий!

Одежду их сóрвали малые дети,

Изрублены были тела их потом,

И медленно жгли их до ýтра огнем.

(М. Лермонтов)

Зевеса, мечущего громы,

И всех бессмертных вкруг отца,

Пиры их светлые и дóмы

Увидим в песнях мы слепца.

(Н. Гнедич)

В приведенных контекстах представлены явления, расходящиеся с современными нормами по определенным признакам: фонетическим, лексическим, морфологическим и др. Постоянные, непрерывные языковые изменения, которые происходят в небольшие промежутки времени, мало замет­ны. Стадия варьирования и постепенная замена конкурирую­щих способов выражения обеспечивают менее ощутимый и не столь болезненный сдвиг нормы, в немалой степени способствуя существованию известного парадокса: язык изменяется, оставаясь самим собой.

Л.В. Щерба в свое время писал: «...в нормативной грам­матике язык зачастую представляется в окаменелом виде. Это отвечает наивному обывательскому представлению: язык изменялся до нас и будет изменяться в дальнейшем, но сейчас он неизменен»[9]. Функционирование языка предполагает языковые изменения, замену одной нормы другой. В.А. Ицкович представляет процесс смены норм следующим образом. Новое попадает в язык вопреки существующим правилам. Оно появляется обычно за пределами литератур­ного употребления ¾ в просторечии, в профессиональной речи, в разговорно-бытовой и т.д. Потом постепенно закре­пляется в литературном языке[10]. Схематически это можно представить так:

 

Норма

Не норма

 

Овал: Х2Овал: Х1 11

1.

 

2.

Овал: Х1 = Х2

 

3. Варианты норм

Овал: Х1Овал: Х24.

Овал: Х2 Овал: Х1

 

5.

Схема 1. Смена норм современного русского

литературного языка

Вначале явление X1 ¾ норма, явление Х2 находится за пределами КЛЯ (употребляется в разговорной речи, в про­сторечии, в профессиональной речи). На втором этапе происходит постепенное сближение этих двух явлений, уже начинает употребляться и в КЛЯ, в устной его разновидно­сти. Третий этап характеризуется тем, что два явления употребляются наравне, сосуществуя как варианты нормы. Затем на четвертом этапе происходит «сдвиг» нормы: вариант Х2 постепенно вытесняет вариант X1, последний упот­ребляется только в письменной речи КЛЯ. И на конечном этапе мы наблюдаем смену норм: явление Х2 ¾ единствен­ная форма КЛЯ, а X1 находится уже за пределами нормы. По этой схеме происходило, например, изменение оконча­ний именительного падежа множественного числа у слов лектора ¾ лекторы, фактора ¾ факторы, смотрителя ¾ смотрители, циркуля ¾ циркули, ефрейтора ¾ ефрейторы и др. В 70-х гг. XIX в. нормативными были формы с оконча­нием -а(-я), потом постепенно они заменились формами с окончанием -ы(-и). Интересным является то, что у этих и подобных существительных норма изменялась дважды: ис­конное окончание -ы(-и) заменилось на -а(-я), а потом снова вытеснило собой эту, новую тогда, норму. Данная нами схема показывает наиболее обычный процесс смены норм. Но так бывает не всегда.

В развитии вариантности выделяется еще несколько тенденций (см. работы Л.К. Граудиной, В.А. Ицковича и других исследователей).

Первая ¾ тенденция к стилистическому размежеванию вариантов (дифференциация по стилистической окрашенности, маркированности). Такое стилистическое расслоение произошло, например, в 70¾80-е гг. XIX в. с большинством неполногласных и полногласных вариантов (хладеющий ¾ холодеющий, позлатить ¾ позолотить, средина ¾ середина и пр.). Еще в начале XIX в. они (и им подобные) считались стилистически нейтральными. Позже эти пары резко разошлись, размежевались: неполногласные варианты стали употребляться в поэтической речи и приобрели черты возвышенной поэтической лексики. Усиление контраста в стилистической окрашенности видим мы также и у произносительных вариантов на заднеязычные согласные. В XVIII ¾ начале XIX в. нормой считалось «твердое» произношение согласных, часто это находило и орфографическое отражение. У К.Н. Батюшкова, например, наблюдаем такую рифму:

В сей хижине убогой

Стоит перед окном

Стол ветхий и треногий

С изорванным сукном.

И далее:

Но ты, о мой убогой

Калека и слепой,

Идя путем-дорогой...

Накинь мой плащ широкой,

Мечом вооружись

И в полночи глубокой

Внезапно постучись...

(«Мои пенаты»)

Несколько позже П.А. Вяземский уже употреблял дру­гие формы на заднеязычные согласные, которые получили широкое распространение сегодня:

Север бледный, север плоский,

Степь, родные облака ¾

Все сливалось в отголоску

Где слышна была тоска...

...А теперь, где эти тройки?

Где их ухарский побег?

Где ты, колокольчик бойкий,

Ты, поэзия телег?

(«Памяти живописца Орловского»)

В наши дни «твердое» произношение заднеязычных согласных наблюдается лишь в сценической речи (и то непо­следовательно, чаще у актеров МХАТа старшего поколе­ния): действует устойчивая тенденция сближения написа­ния и произношения. Таким образом, во второй половине XX в. соотношение форм с «твердым» и «мягким» произно­шением заднеязычных согласных иное по сравнению с тем, что было в XVIII ¾ начале XIX в.[11]

Наряду с такой стилистической дифференциацией языковых средств наблюдается и противоположная тенденция ¾ нейтрализация книжной и разговорной окраски. Например, еще в XIX в. у единиц измерения физических величин в ро­дительном падеже множественного числа было обычным окончание -ов (амперов, вольтов, ваттов). Затем (очевид­но, под действием закона экономии) произошел сдвиг нор­мы: нейтрализовалась форма с нулевой флексией (ампер, ватт, вольт), в современном языке у большинства техни­ческих единиц измерения она стала господствующей: ом, ватт, кулон, ампер, эрг, герц. Начался этот этап, по мне­нию Л.К. Граудиной, в 80-е гг. XIX в. и закончился в первом десятилетии XX в., т.е. со сменой одного поколения физиков другим. У таких же единиц измерения, как грамм, килограмм, в родительном падеже множественного числа Нулевая флексия распространена в устной форме в разговорном стиле, а в письменной, вследствие жесткой редактор­ской правки, до сих пор нормированными считаются фор­мы на -ов: граммов, килограммов. Таким образом, процесс "сдвигов" в соотношении вариантов не бывает прямолиней­ным, он часто проходит неравномерно и неодинаково.

Классифицируются варианты в зависимости от разных признаков. По принадлежности к языковым типам единиц выделяются варианты:

1) произносительные (було[ч']ная ¾ було[ш]ная, же[н']щи-на ¾ же[н]щина, до[жд]м ¾ до[ж’]м и под.);

2) словоизменительные (тракторы ¾ трактора, в цехе ¾ в цеху, гектар ¾ гектаров и под.);

3) словообразовательные (резание ¾ резка, прошивание ¾ прошивка, набивание ¾ набивка и т.д.);

4) синтаксические: а) предложного управления (ехать на трамвае ¾ ехать трамваем, высота в 10 метров ¾ высота 10 метров, замечания по адресу кого-либо ¾ замечания по адресу кого-либо); б) беспредложного управления (ждать самолema ¾ ждать самолет, не могут прочесть книгу ¾ не могут прочесть книги, два основные вопроса ¾два основ­ные вопроса и др.);

5) лексические (кинофильм ¾ кинокартина ¾ кинолента, интернациональный ¾ международный, экспорт ¾ вывоз, импорт ¾ ввоз и т.д.)[12].

Необходимо отметить, что фонетические, словообразовательные и грамматические варианты, по существу, пред­ставляют собой семантические дублеты, лексические же ва­рианты стоят несколько обособленно. Как отмечает Л.К. Граудина, классификация вариантов по их принадлежности к| языковым типам единиц вряд ли целесообразна; она интересна только с точки зрения относительной частоты вари­антов одних типов сравнительно с другими. P.M. Цейтлин классифицирует варианты по видам стилистических соотношений между членами пар, выделяя, с одной стороны, группы пар вариантов, в которых один из членов резко стилистически окрашен (блато ¾ болото, брещи ¾ беречь, шлем¾ шелом), а с другой ¾ пары, в которых варианты наиболее близки друг к другу в стилистическом отношении (краткий ¾ короткий, беспрестанный ¾ бесперестанный и под.).

Такой подход к вариантам большинством исследователей признается плодотворным. К примеру, М.В. Панов счи­тает, что в основу классификации вариантов должны быть положены типы стилистической оппозиции. При этом не важно, варьируются ли синтаксемы, лексемы, морфемы фонемы. Главными являются стилистические закономерности, управляющие их функционированием в речи.

В процессе языкового развития число вариантов, по мнению большинства исследователей, заметно и непрерывно сокращается. Это происходит вследствие повышения все общей грамотности населения, усиления влияния на культуру речи средств массовой информации и пропаганды, нормализаторской деятельности языковедов, постоянной унификации в области орфографии и орфоэпии, усиления книжных стилей языка ¾ речи и т.п.

§3. Типы норм. Понятие речевой ошибки

В лингвистической литературе последних лет различа­ют два типа норм: императивные и диспозитивные.

Императивные (т.е. строго обязательные) ¾ это та­кие нормы, нарушение которых расценивается как слабое владение русским языком (например, нарушение норм скло­нения, спряжения или принадлежности к грамматическому роду). Эти нормы не допускают вариантов (невариативные), любые другие их реализации рассматриваются как неправильные: встретился с Ваней (не с Ванем), звонят (не звонят), квартал (не квартал), моя мозоль (не мой мозоль), мыть голову шампунем (не шампунью).

Диспозитивные (восполнительные, не строго обя­зательные) нормы допускают стилистически различающие­ся или нейтральные варианты: иначе ¾ иначе, скирд ¾ скир­да, гренки ¾ гренки (разг.), мышление ¾ мышление (устаре­вающее), вихриться ¾ вихриться (допустимо), коричневый ¾ коришневый, кусок сыра ¾ кусок сыру, зачетная книжка ¾ зачетка, поехало трое студентов ¾ поехали трое студен­тов. Оценки вариантов в этом случае не имеют категориче­ского (запретительного) характера, они являются более "мяг­кими": "так сказать лучше или хуже, уместнее, стилистиче­ски более оправданно" и под. Например, в устной речи ак­теров фраза Я работаю на театре получила широкое распространение (как и наречие волнительно: Все это очень волнительно). В письменной речи уместнее употребить фразy Я работаю в театре. Моряки говорят компас, рапорт, в то время как общелитературная норма компас, рапорт.

Следует помнить, что наряду с вариантами, допускае­мыми диспозитивными нормами литературного языка, су­ществует и множество отклонений от норм, т.е. речевых ошибок. Такие отступления от языковых норм могут объясняться несколькими причинами: плохим знанием са­мих норм (Мы хочем читать; С двадцать двумя ребятами мы ходили в кино; Оденьте на себя пальто); непоследовательностями и противоречиями во внутренней системе языка (так, причиной распространенности неправильных ударений типа звала, рвала, очевидно, является литературное ударе­ние на корне в формах звал, звало, звали; рвал, рвало, рвали. Ненормативная форма лектора существует, наверное, по­тому, что в системе языка есть нормативные формы док­тора, лагеря и т.д.); воздействием внешних факторов ¾ тер­риториальных или социальных диалектов, иной языковой системы в условиях билингвизма (Мы живем под мирным небом, не слышно в ы б у х о в орудий, залпов снарядов).

Еще несколько лет назад все отступления от нормы ли­тературного языка (кроме орфографических и пунктуаци­онных) считались "стилистическими ошибками", без вся­кой дальнейшей их дифференциации. Такая практика при­знана порочной. Ошибки необходимо дифференцировать в зависимости от того, на каком речевом уровне они допущены. Хотя единой оптимальной классификации речевых ошибок нет, но большинство исследователей выделяют ре­чевые ошибки на фонетическом, лексическом и граммати­ческом уровнях (с дальнейшей их дифференциацией, на­пример, "ошибка в произношении согласных звуков", "сме­шение паронимов", "контаминация", "ошибки в склонении числительных" и т.д.)[13]. Собственно "стилистическими" счи­таются такие ошибки, которые связаны с нарушением тре­бования единства стиля (одностильности), т.е. стилистические ошибки рассматриваются как разновидность речевых: Туристы жили в палатках, к у ш а т ь варили на костре; Настя с б е с и л а с ь, а Актер повесился; В начале романа мы видим Павла обыкновенным рабочим парнем, который увлекается г у л я н к а м и; О т в е т с т в е н н о с т ь за млад­шего братишку была в о з л о ж е н а на меня.

§4. Нормализация и кодификация

С вопросами норм, их вариантности тесно связаны по­нятия нормализации и кодификации. Часто термины "нормализация" и "кодификация" употребляются как синони­мы[14]. Однако в исследованиях последних лет эти термины и понятия разграничиваются.

В.А. Ицкович предлагает считать нормализацией не простое описание нормы, или ее кодификацию в строгом смысле слова, а лишь "активное вмешательство в языковой процесс, например, введение определенных терминов и от­каз от других, как нежелательных по каким-нибудь причинам"[15]. Однако при таком подходе к нормализации и коди­фикации несколько теряется разграничение этих двух яв­лений. Более четкое решение этого вопроса находим у Л.И. Скворцова: "Противополагаясь по степени активности (или "осознанности") друг другу, понятия "кодификация" и "нормализация" оказываются в отношении соподчиненности: последняя является частью первой. На практике "нор­мализация"... называется обычно "стандартизацией" (в ши­роком смысле слова: установление ГОСТа, упорядочение терминосистемы, официальное переименование и т.п.)"[16].

По мнению Л.К. Граудиной, термином "нормализация" обозначается комплекс проблем, предполагающих освеще­ние следующих аспектов: "1) изучение проблемы определения и установления нормы литературного языка; 2) исследование в нормативных целях языковой практики в ее отношении к теории; 3) приведение в систему, дальнейшее совершенствование и упорядочение правил употребления в случаях расхождения теории и практики, когда появляется необходимость укрепления норм литературного языка"[17]. Термин "кодификация" Л.К. Граудина считает более узким и специализированным по сравнению с термином "нормализация" и использует его в тех случаях, когда речь идет о регистрации правил в нормативных трудах.

В новом учебнике для вузов "Культура русской речи" (под ред. Л.К. Граудиной и Е.Н. Ширяева) указывается сле­дующее: "Кодифицированные нормы литературного языка ¾ это такие нормы, которым должны следовать все носители литературного языка. Любая грамматика современного русского литературного языка, любой его словарь есть не что иное, как его кодифицирование"[18].

Наиболее оптимальным является определение нормали­зации как процесса становления, утверждения нормы, ее описания, упорядочения языковедами. Нормализация пред­ставляет собой исторически длительный отбор из языковых вариантов единых, наиболее употребительных единиц. Нормализаторская деятельность находит свое выражение в ко­дификации литературной нормы ¾ ее официальном призна­нии и описании в виде правил (предписаний) в авторитет­ных лингвистических изданиях (словарях, справочниках, грамматиках). Следовательно, кодификация ¾ это выработанный свод правил, который приводит в систему норми­рованные варианты, "узаконивает" их.

Таким образом, то или иное явление, прежде чем стать в КЛЯ нормой, переживает процесс нормализации, а в слу­чае благоприятного исхода (широкого распространения, об­щественного одобрения и т.п.) закрепляется, кодифициру­ется в правилах, фиксируется в словарях с рекомендатель­ными пометами.

Становление нормы КЛЯ ¾ это многомерное явление, часто противоречивое. К.С. Горбачевич по этому поводу за­мечает: "...объективный, динамический и противоречивый характер норм русского литературного языка диктует необ­ходимость сознательного и осторожного под­хода к оценке спорных фактов современ­ной речи... К сожалению, не во всех научно-популярных книгах и массовых пособиях по культуре речи обнаружи­вается научно-обоснованное и в достаточной мере дели­катное решение сложных проблем литературной нормы.

Наблюдаются факты и субъективно-любительской оценки, и случаи предвзятого отношения к новообразованиям, и даже проявления администрирования в вопросах языка. Действительно, язык принадлежит к числу тех феноменов общественной жизни, относительно которых многие счи­тают возможным иметь свое особое мнение. Причем эти личные мнения о правильном и неправильном в языке вы­сказываются нередко в самой безапелляционной и темпе­раментной форме. Однако самостоятельность и категорич­ность суждений не всегда означает их истинность"[19].

С явлением нормализации тесно связано так называе­мое антинормализаторство ¾ отрицание научной нормали­зации и кодификации языка. В основе взглядов убежден­ных антинормализаторов лежит поклонение стихийности в развитии языка. Писатель А. Югов, например, выдвинул те­ше о том, что "русский язык сам собой правит", ему не нужны нормы, нормативные словари. В книге "Думы о русском слове" он писал: "Нормативная лексикография ¾ пережиток". И далее: "Считаю неоспоримым следующее ис­торическое обстоятельство: так называемые литературные нормы русского языка, и ныне действующие (вернее, злодействующие), ¾ они установлены "сверху", в император­ской России. Это ¾ классовые нормы"[20].

Следует помнить, что антинормализаторство может рас­шатывать сложившуюся относительно устойчивую систему норм русского литературного языка, систему функциональ­ных стилей.

С вопросами развития норм русского литературного языка, их становления тесно связано не только антинормализаторство, но и еще одно (более известное) явление ¾ пуризм (от лат. purus ¾ чистый), т.е. неприятие всяких нов­шеств и изменений в языке или прямое их запрещение. В основе пуристического отношения к языку лежит взгляд на норму как на нечто неизменное. В широком смысле пуризм ¾ это излишне строгое, непримиримое отношение к любым заимствованиям, новшествам, вообще ко всем субъ­ективно понимаемым случаям искажения, огрубления и пор­чи языка. Пуристы не хотят понимать исторического разви­тия языка, нормализаторской политики: они идеализируют в языке прошлое, давно закрепленное и испытанное.

Г.О. Винокур подчеркивал, что пуризм хочет только то­го, чтобы правнуки непременно говорили так, как в старые и лучшие годы говаривали прадеды. В.П. Григорьев в ста­тье "Культура языка и языковая политика" высказал мысль о том, что с новым в языке пуристы мирятся только в том случае, если это новое не имеет конкурента в старом, уже существующем и отвечающем их архаическим вкусам и привычкам, или если оно выравнивает, унифицирует язы­ковую систему в соответствии с их утопическим представ­лением о языковом идеале. В книге "Живой как жизнь" К.И. Чуковский приводит много примеров тому, когда вид­ные русские писатели, ученые, общественные деятели от­рицательно реагировали на появление в речи тех или иных слов и выражений, которые затем стали общеупотребитель­ными, нормативными. Например, князю Вяземскому слова бездарность и талантливый казались низкопробными, уличными. Многие неологизмы первой трети XIX в. объяв­лялись "нерусскими" и на этой почве отвергались: "В рус­ском языке нет глагола "вдохновил", ¾ заявляла "Северная пчела", возражая против фразы "Русь не вдохновила его"... Ученому-филологу А.Г. Горнфельду слово открытка, возникшее на рубеже XIX¾XX вв., казалось "типичным и пре­противным созданием одесского наречия". Примеры подобного неприятия пуристами нового многочисленны.

Однако несмотря на неприятие любых новшеств и изменений в языке, пуризм вместе с тем играет роль регуля­тора, защищающего язык от злоупотребления заимствова­ниями, чрезмерного увлечения новшествами и способствующего устойчивости, традиционности норм, обеспечению исторической преемственности языка.

Выбор рациональных нормативных изменений (реше­ний) не может основываться только на интуиции лингвиста или простого носителя языка и его здравом смысле. Совре­менные ортологические исследования сейчас особенно ну­ждаются в систематически разработанных прогнозах.

Термин "прогноз" вошел в научный обиход сравни­тельно недавно. Выделяется 4 метода лингвистического прогноза:

1) метод исторической аналогии (например, огромный наплыв заимствований в наше время нередко с норматив­ной точки зрения сопоставляется с аналогичным процессом во времена Петра I);

2) экспертный метод прогнозирования, связанный с оценкой происходящих сдвигов профессионалами и экспертами-лингвистами (например, экспертные оценки терминологических стандартов и широкая деятельность лингвистов, связанная с унификацией терминологии в производствен­ной и научной сфере);

3) метод, связанный с прогнозированием поведения системных единиц в тексте (на основе изучения законов порождения текста);

4) метод перспективного прогноза нормы употребле­ния языковых единиц на базе моделирования временных рядов.

Системный подход прогнозирования особенно четко применяется к явлениям грамматической вариантности. Причем в модели системного прогноза должны быть представлены такие аспекты, как сочетание "ошибочного" и "правильного" в употреблении языковых вариантов, объективные и субъективные факторы, влияющие на это упот­ребление, относительная автономность отдельных грамматических категорий и пути взаимодействия категорий с грамматической подсистемой и системой в целом. При этом оказываются важными и внешние, и внутренние факторы. И прогностике их называют экзогенными показателями (вызываемыми внешними причинами) и эндогенными показателями (вызываемыми внутренними причинами)[21].

Глава 2

ПРАВИЛЬНОСТЬ РЕЧИ

Правильность считается главным коммуникативным качеством речи, так как она лежит в основе других качеств, является их необходимым условием. Как отмечает Б.Н. Го­ловин, «нет правильности ¾ не могут «сработать» другие коммуникативные качества ¾ точность, логичность, умест­ность и т.д.»[22].

Правильность речи можно определить как соот­ветствие ее языковой структуры принятым в данное время литературным нормам. Она базируется на твердом фунда­менте норм, достаточно полно и последовательно отраженных в грамматиках, справочниках, словарях, учебных по­собиях.

В данном пособии рассматриваются лишь отдельные, наиболее важные и трудные случаи, связанные прежде все­го с вариантностью языковых единиц на фонетическом и грамматическом уровнях языковой системы, с наиболее рас­пространенными в речи отступлениями от литературных норм, в частности ¾ отступлениями, обусловленными бело­русско-русской интерференцией.

§1. Нормы произношения и ударения

Как известно, в понятие произношения входят характер и особенности артикуляции звуков речи, звуковое оформ­ление отдельных слов, групп слов, отдельных грамматиче­ских форм. На характер произношения существенное влия­ние оказывают стили произношения. Обычно гово­рят о трех из них: книжном, разговорном и просторечном. Если в книжном стиле слова поэт, сонет, ноктюрн произ­носятся без редукции [о], то в разговорном ¾ со слабой ре­дукцией: п[/\]эт, с[/\]нет, н[/\]ктюрн. Если в разговорном стиле мы скажем [у т'иэ б'а] ¾ (у тебя), [тол'къ], то в просторечии эти же формы прозвучат по-иному: [у т’эа] или [у т’а], [тoкъ].

Стили произношения тесно связаны между собой: неко­торые явления, возникая в одном, переходят в другой. На­пример, побуквенное произношение [ч’н] в отдельных сло­нах возникло в книжном стиле, но сейчас оно оценивается как просторечное (сравни: [скуч’нъ] и книжн. [скушнъ]). Раньше произношение долгого твердого [ж] в словах во­жжи, дрожжи и др. считалось просторечным (рекомендовалось произносить [во ж’и], [дрож’и]), теперь же оно счи­тается нейтральным.

С указанными различиями не надо смешивать произно­сительные различия, обусловленные темпом речи. Следует отличать беглую речь, для которой характерны быстрый темп и меньшая отчетливость, меньшая тщательность ар­тикуляции звуков, и отчетливую речь, с более медленным темпом, с большей тщательностью артикуляции, четким произношением звуков[23].

Произносительные различия связаны со стилями речи и но многом обусловлены ими. Для разговорного стиля ха­рактерен, как правило, быстрый темп речи; книжный стиль (публичная лекция, выступление по радио, телевидению и т.д.) влечет за собой медленный темп, четкость дикции.

Нормы произношения гласных и согласных звуков, со­четаний звуков, отдельных грамматических форм, заимствованных слов подробно описаны в разделе "Орфоэпия" учебного пособия по современному русскому языку под редакцией профессора П.П. Шубы[24], поэтому ниже будут даны лишь те речевые формы, в которых чаще всего нару­шается правильность речи. В случае затруднения можно обращаться также к орфоэпическим словарям русского языка. По этой же причине в настоящем пособии последо­вательно не описывается система ударений в русском язы­ке, а освещаются лишь те моменты, которые необходимо иметь в виду в условиях белорусско-русского двуязычия.

Гласные под ударением. Часто в живой речи ударный [э] неправильно заменяют звуком [о]. Следует произносить афера, бытие, гололедица, опека, современный, хребет, сие, а не афёра, опёка, совремённый и т.д. Нельзя ударный звук [о] подменять звуком [э]: маневры, околесица, безна­дежный', надо говорить манёвры, околёсица, безнадёжный.

Безударные гласные. Неверным является произношение [а] и [о] в первом предударном слоге как [ы]: [мы]шина, [шы]ры, вместо [м/\]шина, [ш/\]ры.

После мягких шипящих [ч’] и [ш’] гласный а в пер­вом предударном слоге передается звуком [иэ]: [ч’ иэ - сы], [ш’ иэ]дить. Произношение [и] в этой позиции устарело. Неверным является и произношение [а]: [ч’а]сы, [ш’a]дить. После [ж], [ш], [ц] на месте [э] в первом предударном слоге произносится звук, средний между [ы] и [э]: [жыэна], [цыэна], [шыэптун]. Неправомерно в этой позиции произносить [ы] или [а].

Произношение согласных. Часто в русской речи бело­русов нарушается современная норма при произношении согласного звука [г]: взрывной звук заменяется фрикатив­ным [g]. Это противоречит литературной норме. Фрикатив­ное [g]сохраняется в русском языке в междометиях [/\gа], [gоп], [эgэ] и в слове бухгалтер (на месте сочетания [хг]).

Долгий шипящий [ш] произносится, например, в сло­вах щука - [ ш’ у]ка, щель ¾ [ ш’эл’], щи ¾ [ ш’ u]. Допуска­ется современными нормами в этих случаях [ш’] со слабым призвуком [ч’]: [ш’ч’укь], [ш’ч’и], [ш’ч’эл’]. Противоречит литературной норме произношение [шч] или [ш]: [шчукъ], [шукъ].

Аффриката [ч] ¾ звук всегда мягкий: [ч’ашкъ], [ч’удъ], [м’ач]. Произношение [чы]таешь, сту[чы] в русском язы­ке ¾ явное отклонение от нормы.

Оглушение согласных [г] и [в] на конце слова следует выделить особо, так как по отношению к этим звукам в условиях белорусско-русского билингвизма часто допускает­ся нарушение норм литературного языка. В соответствии с нормой на месте [г] в этой позиции произносится звук [к]: друг ¾ [друк], бег ¾ [бек] и т.д. Нередко в речи белорусов (и представителей южнорусских говоров) в конце слова мож­но встретить звук [х]: пирог ¾ пи[рох], денег ¾ де[н’ьх]. Этот звук сохранился по традиции лишь в слове бог [бох]. Нa месте [в] в конце слова произносится губно-зубной со­гласный [ф]: коров ¾ ко[роф], любовь ¾ лю[боф’]и т.д. Эта норма нередко нарушается белорусами и представителями южнорусских говоров: данный звук заменяют неслоговым |ў] или билабиальным [w]: коро[ў] или кopo[w], здоро[ў] или здоро[w].

Особенно часто в речи белорусов нарушается произно­шение мягких губных согласных на конце слова: вместо мяг­ких губных произносят твердые, а на месте вь ― [ў] или [w]: | вос’ьм], [гoлуп] или даже [голуб], [кроў] или [кpow] и т.д.

В русском языке различают звуки [р] и [р’]: [рад] и |р’ад], [ро]в и [po]в и т.д. Выработка навыков произноше­ния [р’] представляет собой сложный процесс, в результате которого возможно возникновение новых ошибок: произ­ношение [р’] там, где в русском языке должно быть [р]: [кр’а]сный, [р’ам]ка вместо [крас]ный, [рам]ка, появление дополнительной так называемой йотовой артикуляции [р’] заменяется твердым [р] с последующим [j]: no[pja]док, бу[pjъ] и т.д. В условиях белорусско-русского билингвизма чаще всего наблюдается произношение твердого [р] там, где должен быть мягкий [р’]: б[ра]кнутъ вместо б[р’а]кнуть, б[ры]гада вместо б[р’и]гада.

В русской речи белорусов нарушается еще одно правило: мягкие [т’] и [д’] произносятся с очень слабым свистя­щим фрикативным элементом, который говорящими практически почти не ощущается: [т’]ишина, писа[т’], [д’]ело, [д’]ень. В белорусском же фрикативный элемент представлен гораздо сильнее: вместо [т’] и [д’] произносят [т’с] и [д’з] или даже [ц’] и [д’з]. Это явление, носящее название цеканья и дзеканья, переносится белорусами и в русскую речь.

Акцентологические нормы. Акцентологические нормы в белорусском и русском языках во многом несходны и по­тому трудны для усвоения. Это объясняется подвижностью и разноместностью ударения в обоих языках. К сожалению, билингвы-белорусы воспринимают фонетические явления русского и белорусского языков как идентичные, не заме­чая различий[25]. В результате этого в устной речи белорусов наблюдаются разнообразные акцентологические ошибки. Отклонения от литературной нормы проявляются: у суще­ствительных (сравни русские и белорусские: заход ― захад, лопух ― лопух, ремень ― рэмень и др.); у прилагательных (болевой — бoлевы, босой — босы, малый — малы, старенький ― старэнькi и т.д.); у глаголов (кидать ― кiдаць, плес­ти ― плeсцi, проходить ― праходзiцъ и т.д.); у причастий (экзаменованный — экзаменованы, прочитанный — прачытаны и др.); у наречий (доверху — давeрху, дочиста — дачыста, никуда ― нiкуды, смешно ― смешна и т.д.).

Акцентуация числительных в русском и белорусском языках в основном одинакова. Однако необходимо иметь в виду, что числительные одиннадцать, четырнадцать, шесть­десят имеют в белорусском языке другое ударение: адзiнаццацъ, чатырнаццацъ, шэсцъдзесят. Собирательные чис­лительные четверо, пятеро, шестеро, семеро, восьмеро, девятеро, десятеро в русском языке имеют ударение на первом слоге, а в белорусском на втором: чацвёра, пяцёра, шасцёра, сямёра, васьмёра, дзевяцера, дзесяцера. А по­рядковые числительные ― шестой, седьмой, восьмой, наоборот, в русском языке употребляются с ударением на втором слоге, а в белорусском на первом: шoсты, сёмы, восьмы.

Следует также помнить, что в восточнославянских язы­ках при склонении и спряжении в тех или иных формах иногда меняется место ударения. Поэтому определять осо­бенности акцентологических систем русского и белорусского языков сопоставлением только начальных форм нельзя, не­обходимо сопоставление парадигм[26]. При этом, конечно, наиболее трудными для усвоения являются слова, которые отличаются местом ударения не во всей парадигме, а в од­ной или нескольких формах:

 

Рус.

Бел.

Рус.

Бел.

нога

нага

Ед. число

2-е лицо

ноги

нагi

гнёшь

Гнеш

ноге

назе

Мн. число

2-е лицо

гнёте

гняце

ногу

нагу

ногой

нагой

о ноге

аб назе

 

Приведенные случаи свидетельствуют о том, что надо внимательно следить за правильностью акцентуации как в русском, так и в белорусском языках.

§2. Грамматические нормы

Грамматическая система, как известно, обладает относительно большой устойчивостью и слабой восприимчивостью к влиянию социальных факторов. Литературные нор­мы на грамматическом уровне, по сравнению с нормами на других уровнях языковой системы, легче поддаются регла­ментации; они обстоятельно изучены и кодифицированы. Однако и грамматические категории подвержены истори­ческим изменениям, которые приводят к сдвигам в нормах, их неустойчивости, возникновению разнообразных грамма­тических вариантов[27]. Таковыми являются равноценные нормативные варианты: ставень ¾ ставня, цехи ¾ цеха; нормативные варианты, стилистически неравноценные: пять ¾ пять грамм, подытоживать ¾ подытоживать (первые ¾ книжные, вторые ¾ разговорные); нормативные, семантически неравноценные варианты: до дома ¾ до дому, (поезд) двигается ¾ движется; современный и устаревший (или устаревающий): санаторий ¾ санатория, профессоры ¾ профессора, ТАСС сообщил ¾ ТАСС сообщило; литератур­ный и просторечный или диалектный: мурлычет ¾ мурлы­кает, ляг ¾ ляжь, шоферы ¾ шофера. В условиях белорус­ско-русского билингвизма употребление в русской речи просторечных или диалектных вариантов может поддержи­ваться влиянием белорусского языка.

2.1. Морфологические нормы

Немало колебаний и затруднений в области морфологии вызывает образование и употребление различных грамма­тических категорий и форм имен существительных, прилагательных, числительных, местоимений и глаголов.

Колебания в грамматическом роде имен существи­тельных. Равноценных нормативных родовых вариантов в современном русском языке немного: скирд ¾ скирда, эпо­лет ¾ эполета, унт ¾ унта и др. Некоторые из них разли­чаются степенью употребительности: вольер ¾ вольера, ара­беск ¾ арабеска, клипс ¾ клипса, идиом ¾ идиома, перифраз ¾ перифраза (чаще употребляются формы женского рода), жираф ¾ жирафа, бутс ¾ бутса, лангуст ¾ лангуста (ча­ще ¾ мужского рода).

В русском языке в XIX ¾ начале XX в. вариантные формы рода охватывали значительно большее количество слов: ботинок ¾ ботинка, зал ¾ зала, рельс ¾ рельса[28]. В грамматическом роде таких слов в современной речевой практике нередко встречаются колебания, хотя норматив­ной является одна форма, а вторая противопоставлена ей как ненормативная (устаревшая или просторечная): зал, рельс, плацкарта, санаторий, ботинок и др. ¾ нормативные фор­мы; зала, рельса, санатория ¾ устаревшие; плацкарт, бо­тинка ¾ просторечные.

Распространенными являются колебания в грамматиче­ском роде существительных, употребляющихся преимуще­ственно во множественном числе (туфли, пимы, сандалии, погоны и т.д.); современной норме соответствует одна фор­ма: туфля, пим, сандалия, погон и т.д.

Некоторые параллельные формы мужского и женского рода различаются семантически: пролаз (тесный проход) ¾ пролаза (‘пройдоха’), округ (‘подразделение государствен­ной территории’) ¾ округа (‘окрестность, окружающая ме­стность’). Здесь уже не родовые варианты, а слова-омо­нимы.

Одной из причин ошибочного определения родовой при­надлежности имен существительных в условиях белорусско-русского двуязычия является несовпадение в грамматиче­ском роде существительных в русском и белорусском язы­ках. Так, русским словам женского рода с мягкой основой мозоль, сажень, боль, медаль, полынь, дробь, степь, запись и др. в белорусском языке соответствуют слова мужского рода: мозоль, сажань, боль, медаль, палын, дроб, стэп, заniс. Расхождения в роде наблюдаются и у некоторых однокоренных существительных с разными родовыми окончания­ми: яблоко ¾ яблык, туфля ¾ туфель, посуда ¾ посуд, то­поль ¾ тополя, салат ¾ салата и др. Интерференция обыч­но проявляется в нарушении согласования членов предло­жения: золотой медаль, горький полынь и т.д.

Родовые варианты охватывают некоторые имена суще­ствительные, употребляющиеся для обозначения лиц жен­ского пола: преподаватель ¾ преподавательница, перевод­чик ¾ переводчица, лаборант ¾ лаборантка, корреспондент ¾ корреспондентка, закройщик ¾ закройщица и т.п. Данные параллельные формы стилистически нейтральны, однако в официальных документах, номенклатурных наименованиях для обозначения лиц женского пола следует использовать существительные мужского рода. Существительные жен­ского рода с суффиксами -ш(а) и -их(а) типа инструкторша, кассирша, дворничиха, врачиха характеризуются стилистически сниженным, пренебрежительным оттенком и нахо­дятся за пределами литературного языка.

Колебания в роде неизменяемых имен существи­тельных характерны прежде всего для иноязычных по про­исхождению слов, представляющих исключение из общих правил. Сюда относятся слова мужского рода, обозначаю­щие названия языков (хинди, суахили, урду, бенгали), ветров (сирокко, торнадо), слово пенальти, а также такие сущест­вительные женского рода, как кольраби, салями, авеню, ива­си, цеце и др. Данные исключения из правил объясняются активным влиянием слова с родовым понятием: хинди ¾ язык, пенальти ¾ одиннадцатиметровый штрафной удар, кольраби ¾ капуста и т.д.

Неизменяемые заимствованные слова, обозначающие названия животных и птиц, обычно мужского рода, но если они указывают на самку, то в контексте употребляются как существительные женского рода: Кенгуру прыгала медлен­но, так как в сумке у нее был детеныш.

Отступления от общих правил и колебания в роде заим­ствованных неизменяемых существительных обусловлены противодействием формального признака слова ассоциатив­ной мотивированности рода.

К числу исключений из правил относится слово кофе, попавшее в разряд существительных мужского рода благо­даря своей связи с более старой формой кофей. В совре­менной разговорной речи и даже в печати это слово упот­ребляется в среднем роде: бразильское кофе, сгущенное кофе с молоком. Такое употребление отмечено "Русской грамматикой" (М., 1980. Т. 1. С. 469), "Орфоэпическим словарем русского языка" (М., 1983. С. 224) и другими сло­варями как допустимое в разговорной речи. Вполне вероят­но, что со временем оно будет единственно нормативным. Подтверждением этому может служить изменение катего­рии рода у других несклоняемых существительных: какао (у Федина ¾ горячий какао), контральто (у Горького ¾ соч­ный, сильный контральто), рагу (у Пастернака ¾ французский рагу).

Колебания в роде наблюдаются также у неизменяемых топонимов (в названиях рек, озер, городов и т.д.). Здесь сказывается влияние аналогии, употребление названия в разных значениях, тенденция относить неизменяемые ино­язычные слова, обозначающие неодушевленные предметы, к среднему роду и т.д. Например, пятиглавый Бештау (под влиянием названия соседней горы Машук), Второе Баку (название места добычи нефти, а не города), Большие Сочи, Новые Дели (по аналогии с названием типа Малые Мытищи).

Колебаниям в роде подвержены отдельные аббре­виатуры, оканчивающиеся на согласный и заключающие в себе стержневое слово женского или среднего рода (ТАСС, НОТ, ЖЭК, ВТЭК), а также инициального и смешанного типов с основой на гласную (РОЭ, районо, облоно, гороно, сельпо). Норма для ряда аббревиатур данного типа неустойчива[29], здесь можно говорить лишь о тенденции ее развития. История языка показывает, что в подобных конф­ликтных ситуациях побеждает внешняя грамматическая форма. Примером могут служить аббревиатуры бриз, вуз, загс, нэп, БАМ и другие, прочно перешедшие в разряд слов мужского рода.

Вариантность падежных окончаний. Наиболее частот­ны колебания в падежных окончаниях имен существитель­ных мужского рода на твердый согласный. Первое место по частоте занимают формы именительного падежа множественного числа, второе ¾ родительного множественного, третье ¾ родительного единственного, четвертое ¾ предлож­ного падежа единственного числа. Остальные колеблющиеся надежные формы составляют в речи незначительный про­цент.

В родительном падеже единственного числа вариантные формы на -у(-ю) могут образовываться только у существительных мужского рода, называющих неодушевленные предметы, не поддающиеся счету. Сюда относятся вещественные в партитивном значении (кусок сыру, тарелка супу, литр квасу), отдельные отвлеченные, указывающие на неполный объем признака (много смеху, крику, визгу, шуму, страху), а также существительные с предлогами из, от, с, без при обозначении удаления отку­да-либо, причины, отсутствия чего-либо (выйти из лесу, поднять с, полу, умереть с голоду, уйти без спросу) и суще­ствительные в составе фразеологических оборотов (спасу нет, спуску не давать, хватить лишку). Выбор формы оп­ределяется не только грамматическим значением родительного падежа (партитивное ¾ непартитивное значение), но и синтаксической конструкцией. В глагольно-именных соче­таниях нормативной продолжает оставаться форма на -у(-ю): купить сахару, съесть винограду, нарезать сыру. В имен­ных сочетаниях возможно употребление обеих форм: (ки­лограмм) сахара ¾ сахару, (гроздь) винограда ¾ винограду. В таких случаях формы на -а(-я) являются стилистически нейтральными, общелитературными по употреблению, а формы на -у(-ю) ¾ стилистически сниженными, разговор­ными. Наличие определения при существительном способ­ствует укреплению флексии -а(-я): кусок российского сыра, стакан фруктового сока.

Наиболее последовательно формы на -у(-ю) в современ­ном употреблении сохраняются в двух случаях: в умень­шительных существительных с количественным значением (лучку, кофейку, медку) и в составе фразеологизмов (обыч­но наречного характера), особенно у тех существительных, которые вне фраземы вообще не употребляются (дать деру, сбиться с панталыку, сладу нет, удержу не знать); существительные же, употребляющиеся и вне фразеоло­гизма, в составе фраземы могут выступать в обеих формах (с размаху ¾ с размаха, комар носу не подточит ¾ комар носа не подточит, не давать проходу ¾ не давать про­хода).

Нормативна форма на -у(-ю) в количественно-выделительном значении в позиции главного члена в предложениях типа Народу тьма!; Снегу намело!; Дыму полно; Весу пудов пять; Квасу!

В белорусском языке формы на -у(-ю) употребляются значительно шире, чем в русском. Они образуются от су­ществительных, обозначающих все отвлеченные понятия (разуму, абавязку, адпору, болю, задору), и от существи­тельных со значением пространства, места, объема, разме­ра (захаду, гарызонту, краю, лугу, стэпу, прастору, тылу), при этом употребление формы на -у(-ю) не ограничивает­ся партитивным значением. Сравни: сделан из металла ¾ зроблены з металу, нет контроля ¾ няма кантролю, вывоз песка ¾ вываз пяску. Это является одной из причин колеба­ний в употреблении форм родительного падежа единствен­ного числа существительных мужского рода в условиях бе­лорусско-русского билингвизма.

В предложном падеже единственного числа у существительных мужского рода основным явля­емся окончание -е. Вариантное окончание возможно лишь и сочетаниях с предлогами в и на в обстоятельственном значении места, реже ¾ состояния или времени действия: в цеху, в снегу, на берегу[30]. Затруднения обычно возникают в употреблении имен существительных, одинаково легко при­нимающих флексию и флексию -у: в отпуске/у, в цехе/у, в аэропорте/у и др. Литературная норма в данном случае допускает обе формы, однако они дифференцируются сти­листически. Так, формы в цехе, в отпуске имеют нейтраль­ную окраску, а в цеху, в отпуску ¾ разговорную; формы на береге, на бале, в саде, в стоге, на борте, на шкафе и т.п. носят оттенок устарелости.

Для русского языка характерна тенденция к сокраще­нию количества слов, принимающих окончание -у. Так, у слов остров, терем, песок, холм и других, широко упот­реблявшихся с флексией в литературном языке XIX в., сейчас закрепилось окончание -е. Данный процесс у ряда лексем сопровождается смысловым размежеванием вариант­ных форм, онаречиванием и фразеологизацией предложных сочетаний с окончанием -у, в то время как в грамматически свободных сочетаниях используется форма на -е. Сравни: номер на доме ¾ работа на дому, в строевом шаге ¾ на каждом шагу, в яблочном соке ¾ вариться в собственном соку.

В русской речи белорусов окончание часто заменяет­ся окончанием под влиянием белорусского языка, где, во-первых, флексия свободно употребляется в сочетани­ях с предлогом аб (аб цэху, аб сцягу, аб подзвiгу), а во-вторых, круг слов с этим окончанием значительно шире по сравнению с русским языком: его принимают не только не­одушевленные, но и одушевленные имена существительные, причем независимо от характера основы (аб сыну, мужу, дзеду, таварышу, вучню).

В русской речи билингвов возникают ошибки при обра­зовании формы творительного падежа единст­венного числа существительных мужского рода на -а: Ванем, Сашем, Петем (по аналогии с белорусскими фор­мами).

Колебания в образовании форм именительного падежа множественного числа чаще всего на­блюдаются у двусложных заимствованных (и некоторых русских) слов с основой на сонорный согласный: катер, бункер, вексель, китель, тенор, крейсер, трактор, сектор, токарь и т.д. Для большинства трехсложных слов норма­тивно традиционное окончание -ы(-и); колебаниям подвер­гаются прежде всего слова латинского происхождения на -тор {инспектор, корректор, прожектор). Формы на -а(-я) у дву- и трехсложных существительных закрепляются в рус­ском языке неравномерно, избирательно, норма устанавли­вается в словарном порядке с учетом индивидуальных при­знаков и сложившегося узуса той или иной лексемы. Слова, употребляющиеся в современном русском языке с оконча­нием -а(-я), не имеют четких семантических и морфологи­ческих характеристик; основная их примета ¾ акцентологи­ческая: это слова с ударением в единственном числе на ос­нове, а во множественном ¾ на окончании. Поэтому не мо­гут быть признаны нормативными встречающиеся в речи формы на -а(-я) существительных с неподвижным типом ударения. Сюда относятся слова с приставкой вы- (выговор, выезд, выгон, выход и т.д.) и слова французского происхо­ждения на -ер, -ёр (шофер, актер, режиссер, офицер и др.).

У односложных существительных варианты в пределах литературной нормы отмечаются лишь в отдельных словах: цехи ¾ цеха, годы ¾ года (но: годы чего ¾ войны, молодо­сти; 60-е годы; в твои годы). У остальных же однослож­ных слов нормативно либо окончание -а (бока; дома, луга и т.д.), либо -ы (планы, торты, порты, фронты, супы, шта­бы и т.д.), хотя в речевом употреблении таких слов часто встречаются отступления от норм.

У многосложных слов под действием тенденции к рит­мическому равновесию, как правило, сохраняется традици­онное окончание -ы(-и): архитекторы, библиотекари, транс­форматоры, конденсаторы и т.д.

Речевые ошибки возникают при употреблении флексии -ы(-и) или -а(-я) без учета стилистических или семантиче­ских особенностей соответствующей формы. В речи бело­русов разграничение таких форм осложняется тем, что в белорусском языке закрепилось унифицированное оконча­ние именительного падежа множественного числа -i(-ы): гарады, дырэктары, прафесары, берагi, плугi, штэпселi.

Нормативные варианты в родительном падеже множественного числа свойственны тем существи­тельным, у которых родовые варианты являются равноправ­ными: скирд ¾ скирдов и скирда ¾ скирд, идиома ¾ идиом и идиом ¾ идиомов. Вариантные формы образуют и существительные, в роде которых наблюдаются колебания: георгин ¾ георгинов и георгина ¾ георгин, рельс ¾ рельсов и рельса ¾ рельс и т.д. Первые из этих форм общелитературные, сфера употребления вторых ограничивается просторечием, про­фессиональной речью.

Колебания в образовании форм родительного падежа множественного числа наблюдаются у отдельных групп су­ществительных мужского рода на твердый согласный, служащих названиями мер и единиц измерения, овощей, фруктов, плодов, а также парных предметов. У большинства еди­ниц измерения в родительном падеже прочно закрепилось нулевое окончание (ампер, ватт, вольт, кулон, герц, эрг и т.д.). Вариантные формы наблюдаются у существительных грамм, килограмм, гектар. Формы на -ов употребляются преимущественно в письменной речи, нулевое же оконча­ние допустимо в разговорной. Для существительных ¾ на­званий овощей, фруктов, плодов общелитературным являет­ся окончание -ов (апельсинов, баклажанов, бананов, лимо­нов и т.д.). Однако в устной речи распространена нулевая форма, особенно у существительных апельсин, мандарин, помидор. Область ее употребления ограничивается разго­ворной речью, причем и здесь она допустима лишь в стан­дартных количественных сочетаниях со словами, обозна­чающими единицы измерения: тонна помидор, килограмм апельсин. В других же сочетаниях и в разговорной речи нормативным для данных слов является окончание -ов: ку­пи мандаринов, запах апельсинов, ящик из-под помидоров.

Для существительных ¾ названий парных предметов или предметов, состоящих из двух или нескольких частей[31], нор­мой является нулевая флексия: ботинки ¾ ботинок, погоны ¾ погон, шорты ¾ шорт, чулки ¾ чулок и т.д.; исключение носки ¾ носков. В современной речи широко используется форма носок, которая не противоречит языковой системе, а поэтому может быть признана нормативной. На правах разго­ворного варианта она уже включена в некоторые словари[32].

В белорусском языке шире, чем в русском, распростра­нены вариантные окончания родительного падежа множе­ственного числа: дрэў ¾ дрэваў, наций ¾ нацыяў, вiшань ¾ вiшняў, песень ¾ песняў, форм ¾ формаў и т.д. Под влияни­ем белорусского языка в русской речи белорусов встреча­ются ошибки типа партизан(ов), солдат(ов), письм(ов).

Синонимия полных и кратких форм прилагательных. Полные и краткие формы качественных прилагательных могут быть синонимичными лишь в предикативной функ­ции. Данные формы различаются стилистически: краткие носят книжный характер, полные ¾ разговорный или нейтральный. Кроме того, для краткой формы характерен оттенок категоричности, для полной ¾ смягченности: он смелый (справедливый, глупый и т.д.) ¾ он смел (справедлив, глуп). Поэтому в тех случаях, когда даются обобщения в категорической форме (в пословицах, научных положениях, описаниях, определениях), обычно используются краткие прилагательные: Молод годами, да стар умом; Русский народ талантлив; Иванов принципиален, настойчив, инициативен. Для полных и кратких прилагательных характерны также семантические и грамматические различия. Семанти­ческие различия заключаются в том, что полные формы выражают признак постоянный, безотносительный, пассивный, а краткие ¾ временный, относительный, активный: река спокойная ¾ река спокойна, мать больная ¾ мать больна, груз тяжелый ¾ груз тяжел (он может быть легким для взрослого, но тяжел, например, для ребенка). Однако в мной речи для обозначения постоянного, безотносительного признака, свойства или качества используются краткие прилагательные, так как здесь определения, описания даются в категорической форме: фтор ядовит; кислород бесцветен. В некоторых случаях полные и краткие прилагательные резко различаются своей семантикой: Ребенок глухой от рождения ¾ Он глух к мольбам матери; Отец еще жив ¾ Мальчик очень живой.

Грамматическое различие полных и кратких прилагательных в предикативной функции выражается в том, что краткая форма обладает способностью к синтаксиче­скому управлению: Вы сильны душой, Вы смелым терпеньем богаты (Н. Некрасов); Всякому мила своя сторона. Полные же прилагательные такой способностью, как правило, не обладают, однако к ним может примыкать зависимый компонент: Небо красное от пожара; Лицо синее от холода; Люди сильные духом. К тому же от прилагательных красный, синий, голубой и некоторых других краткая форма ограничена в употреблении или вообще не образуется.

Вследствие стилистических, семантических и граммати­ческих различий полные и краткие прилагательные не мо­гут использоваться как однородные сказуемые; в качестве однородных употребляются либо только полные, либо толь­ко краткие формы: Октябрь на редкость холодный, ненастный (К. Паустовский); Сила моряков неудержима, на­стойчива, целеустремленна (Л. Соболев).

Ошибки в образовании и употреблении форм имен прилагательных. Формы имен прилагательных характе­ризуются богатой системой синонимических соответствий: синонимия простых (синтетических) и сложных (аналитиче­ских) форм сравнительной и превосходной степеней срав­нения (глубже ¾ более глубокий, глубочайший ¾ самый глу­бокий ¾ глубже всех ¾ наиболее глубокий); притяжательных прилагательных и форм косвенных падежей существитель­ных (варенье из малины ¾ малиновое варенье, ветер с севе­ра ¾ северный ветер, книга брата ¾ братова книга); сино­нимия притяжательных прилагательных, различающихся суффиксами (отцов ¾ отцовский, мужний ¾ мужнин, соко­линый ¾ соколий, вражий ¾ вражеский). При употреблении синонимичных форм в речи следует учитывать их семанти­ческие и стилистические оттенки. Так, простая форма срав­нительной степени (интереснее, сильнее) стилистически нейтральна, она употребляется во всех стилях; сложная (более интересный, более сильный) ¾ свойственна книжной речи. Простая форма превосходной степени имеет книжную окраску, сложная ¾ нейтральную. Сфера употребления кон­струкций типа лермонтовские стихи, отцов наказ, мужнин, костюм ограничена разговорной речью, в нейтральной же, особенно в книжной, употребляются конструкции стихи Лермонтова, отцовский наказ, мужний костюм. Конструкции братова книга ¾ книга брата, малиновое варенье ¾ варенье из малины и т.д. различаются семантически: первое сочетание в каждой паре имеет более общее значение, вто­рое ¾ более конкретное. Для выражения значения принад­лежности лицу в письменной речи употребляются преимущественно имена существительные в родительном падеже (тетрадь Тани, комната сестры). Иногда параллельные обороты расходятся в своих значениях настолько, что вза­имная их замена невозможна. Сравни: семья старшего бра­та ¾ братская помощь, любовь матери к сыну ¾ материнская любовь. Употребление параллельных оборотов без уче­та их семантических и стилистических различий приводит к речевым ошибкам.

За пределами литературной нормы находятся встречаю­щиеся в речи формы простой сравнительной степени типа бойчее, звончее, богатее, слаже, сладче, красивые, длиньше и др. Это просторечные формы, литературные их варианты ¾ бойче, звонче, богаче, слаще, красивее, длиннее.

Формы сравнительной степени с приставкой по-, вно­сящей добавочное значение ‘несколько, немного’ (поболь­ше, посильнее, повыше), допустимы лишь в разговорной речи, в книжной же следует употреблять конструкции не­много больше, несколько сильнее.

При употреблении форм сравнительной степени должен быть указан объект сравнения: Сейчас нет задачи важнее, чем выполнение плана (из газет); И нет ничего сложнее внутреннего мира человека (В. Тендряков).

Предложения типа Эта комната более чистая и светлая не соответствуют нормам литературного языка.

Распространенными ошибками является образование:

1) сравнительной и превосходной степеней сравнения путем соединения аналитической и синтетической форм: более сильнее, самый сильнейший;

2) плеонастических сочетаний типа несколько поподроб­нее (форма поподробнее имеет значение ‘несколько, не­много’);

3) форм сравнительной степени от относительных прилаг­ательных: более синонимический ряд, более разговорный вариант. Такие формы допускаются в произведениях художественной литературы, где их употребление стилисти­чески мотивировано: Мы хороним самого земного изо всех прошедших на земле людей (В. Маяковский); В такой непроглядный вьюжный вечер успех решался не тем, кто железней или метче, а удачливей кто (Л. Леонов);

4) форм превосходной степени путем присоединения к прилагательным в форме положительной степени пристав­ки нам-: наивыгодный, наиприятный.

В результате интерференции в условиях белорусско-русского двуязычия иногда вместо краткой формы исполь­зуется полная по аналогии с белорусским языком, где огра­ничено употребление кратких форм прилагательных. На­пример: Шкаф хороший, но наша квартира для него низкая (вместо низка). Сравни в белорусском: Шафа добрая, але наша кватэра для яе нiзкая. При простой сравнительной степени зависимое слово ошибочно употребляется в вини­тельном падеже с предлогом за: Брат моложе за сестру (вместо моложе сестры).

Вариантность в сочетаниях числительных с сущест­вительными. В сочетаниях числительных с существитель­ными вариантные формы, различающиеся обычно стили­стической окраской, и отступления от литературных норм наблюдаются в конструкциях:

1) "сложное количественное числительное с элементом сто в творительном падеже + существительное": с дву­мястами (тремястами, четырьмястами и т.д.) жителями (книжн.) ¾ жителей (разг.);

2) "два (три, четыре) и более + существительное". В соответствии с литературной нормой существительное за­висит от числительного и употребляется в родительном па­деже единственного, а не множественного числа: два и бо­лее метра, три и более окна, четыре и более листа. Возможны перестановки: два метра и более, три окна и более;

3) "составное числительное, оканчивающееся на два, три, четыре (22, 23, 24, 32, 33, 34 и т.д.) + существитель­ное pluralia tantum". В случае необходимости следует поль­зоваться синонимичными выражениями (отремонтировали сани в количестве двадцати двух, истекли двадцать вто­рые сутки, прошло двадцать два дня и т.д.), поскольку данные существительные употребляются лишь в сочетани­ях с собирательными числительными (двое суток, трое брюк, четверо джинсов);

4) "собирательное числительное + существительное или субстантивированное прилагательное": двое раненых / два раненых, трое сыновей / три сына, четверо сирот / четыре сироты.

В сочетаниях с субстантивированными прилагательны­ми, существительными общего рода (при обозначении нескольких лиц мужского пола или лиц мужского и женского пола) и существительными мужского рода на в именительном падеже рекомендуется употреблять собирательные числительные: двое прохожих, трое бродяг, четверо мужчин. В косвенных падежах, наряду с собирательными, допустимо употребление количественных числительных: двоих /двух мужчин, троих /трех детей, четверых / четырех отдыхающих. В сочетании с существительными мужского рода со значением лица, оканчивающимися на согласный, употребляются как количественные, так и собирательные числительные: два друга /двое друзей, семь /семеро командиров. В некоторых случаях общелитературным является употребление только количественных числительных, так как собирательные вносят стилистически сниженный оттенок значения: два маршала (не двое маршалов), три профессора (не трое профессоров).

В сочетании с существительными, имеющими форму только множественного числа, в именительном падеже употребляется собирательное числительное (двое перил, пятеро джинсов), а в косвенных падежах ¾ количественное (около двух суток, о трех джинсах, с четырьмя санями).

В сочетаниях с существительными мужского рода, обо­значающими животных, и существительными женского рода литературной нормой является употребление количественных числительных (две подруги, три медведя, четыре волка). Не соответствуют литературной норме сочетания собирательных числительных с названиями молодых животных (двое цыплят, трое волчат), парных предметов в значении "столько-то пар" (двое чулок, трое носков), а также в косвенных падежах с названиями лиц женского пола (двоих сестер, троих студентов); они имеют разговорно-просторечную окраску.

Ошибки в употреблении местоимений. Затруднения и ошибки наблюдаются в образовании формы винительного падежа единственного числа местоимения сама. Норматив­ной для современного употребления являйся форма саму, вытеснившая устаревшую самоё.

Не соответствует литературной норме употребление (6eз особого стилистического задания) личного местоимения в функции второго подлежащего (Плюшкин… он отрицательный герой романа).

Нежелательно в речи дублирование одного и того же местоимения: Когда он получил отпуск, он уехал в деревню (лучше Получив отпуск, он уехал... или Он получил отпуск и уехал...).

Местоимение они не следует соотносить с собиратель­ными или отвлеченными существительными, имеющими форму единственного числа. Например: Юношество живо откликнулось на этот призыв, и вон они уже едут осваивать целинные земли; Студенческая моло­дежь поехала в колхозы, там они будут работать в течение месяца. В таких случаях целесообразно заменить собирательное или отвлеченное существительное конкретным (юноши вместо юношество, студенты вместо студенческая молодежь).

Устаревшим является употребление местоимения они по отношению к одному лицу. Такое употребление было распространено в почтительно-подобострастной речи: Виталий Петрович человек самых благородных правил: они во всякую малость входить не станут (А. Островский).

Распространенной ошибкой в речи является смешение притяжательных местоимений мой, твой, его и других с возвратно-притяжательным свой: Я не находил применении моим рукам (надо своим); У матери всегда находилось доброе слово для ее дочерей и сыновей (надо своих).

Плеонастично употребление местоимений в контекстах в которых указательные значения, выражаемые местоимениями, само собой разумеются: У нее сложились хорошие отношения со всеми своими коллегами по работе; Перед своим уходом на работу мать разбудила сына.

В русской речи белорусов довольно часто встречается пропуск начального согласного н в формах косвенных па­дежей личного местоимения он после непроизводных пред­логов: с им, к ему, от его, к ей и т.д.

Под влиянием белорусского языка наблюдается ненор­мативное употребление относительно-вопросительных ме­стоимений вместо неопределенных: Может у вас возникли какие сомнения? (вместо какие-либо); У тебя есть ка­кая свежая газета? (вместо какая-нибудь); Дайте кто совет (вместо кто-нибудь).

Употребление глагольных форм. Глаголы полоскать, колыхать, мурлыкать, плескать, рыскать и некоторые дру­гие образуют двоякие формы настоящего времени: с чере­дованием согласных (полощет, колышет и т.д.) и без чере­дования (полоскает, колыхает и т.д.). Первые общелитературные, вторые свойственны разговорному стилю. Стилистически дифференцируются также формы настоящего времени глаголов мяукать (мяукает ¾ мяучит), сыпать (сыплет ¾ сыпет), щипать (щиплет ¾ щипет); повелительного на­клонения глаголов ехать (поезжай ¾ езжай ¾ едь), поло­жить (положи ¾ положь), класть (клади ¾ поклади), лечь (ляг ¾ ляжъ), пойти (пойди ¾ поди), подоить (подои ¾ по­дои) и др. Общелитературными являются первые из них, вторые имеют просторечный характер и в литературном языке не употребляются.

Варианты форм типа подытоживать ¾ подытоживать, обусловливать ¾ обуславливать, сосредоточивать ¾ сосре­дотачивать, уполномочивать ¾ уполномочивать различа­ются как книжные (с гласным о в корне) и разговорные (с гласным а)[33].

Кроме того, в употреблении и образовании форм гла­гола в условиях белорусско-русского двуязычия немало отклонений от норм литературного языка, обусловленных или поддерживаемых интерференцией:

1) перенос в русскую речь белорусских возвратных форм глаголов, основа которых оканчивается на гласный: учуся, смеюся, боялася, проснулася и т.д.;

2) употребление в форме несовершенного вида суффик­са -ва вместо безударных русских суффиксов -ыва, -ива: рассказватъ, записватъ, обеспечвать и др.;

3) сохранение суффикса -ну в форме прошедшего вре­мени непродуктивных глаголов: мокнул, мерзнул, сохнул, привыкнул (литературная норма: мок, мерз, сох, привык);

4) ошибки в образовании личных форм разноспрягае­мых глаголов дать, хотеть, есть, бежать (даси, хочут, хочем, ecu, бегите и др.);

5) перенос в русскую речь деепричастных форм, отсут­ствующих в русском литературном языке: пишиучи, льючи, режучи (в белорусском литературном языке деепричастия; образуются почти от всех глаголов, в том числе и от таких, как пісаць, ліць, біцъ, піць, мыць, хацець, рэзаць, жаць и. др. ¾ пішучы, льючы, бьючы, пьючы, мыючы, хочучы, рэжучы, жнучы).

2.2. Синтаксические нормы

Современными языковыми нормами на синтаксическом уровне допускается немало вариантных форм: ждать отпуск / отпуска, не читал книгу / книги, двое пришло / пришли и т.д. Хотя все они с достаточной полнотой и последо­вательностью описаны в справочной литературе[34], тем не менее в речевой практике возникает ряд трудностей при выборе нужной синтаксической конструкции. Распространены отступления, в частности, от норм согласования и управления, размещения слов в предложении, построения предложений с однородными членами, с причастными и деепричастными оборотами; от некоторых норм построения сложных предложений[35]. Особые трудности вызывает вы­бор формы сказуемого при подлежащем, форма и значение которого вступают в противоречие. В русской речи белору­сов, кроме того, в ряде случаев отступления от синтаксиче­ских норм связаны с межъязыковой интерференцией.

Варианты координации главных членов предложе­ния. Современные нормы координации главных членов предложения, как известно, часто допускают вариантные формы рода и числа сказуемого: пять (большинство, несколько) студентов уехало / уехали; трое проголосовало / проголосовали; инженер выступил /выступила и т.д.

Выбор той или иной формы сказуемого зависит от ряда факторов, которые должны учитываться в каждом конкрет­ном акте коммуникации.

Варианты форм числа сказуемого отмечаются при под­лежащем, выраженном словом или сочетанием слов со зна­чением количества.

1. Подлежащее выражено собирательным числительным, обозначающим группу лиц: трое писало / писали; уехало /уехали пятеро.

Сказуемое в единственном числе употребляется обычно в нераспространенном предложении, особенно если сказуе­мое предшествует подлежащему: Присутствовало пятеро, а выступило двое.

При сочетании собирательного числительного с место­имением нас, вас или их сказуемое употребляется только в форме единственного числа: Нас было двое; Вас осталось четверо; Их пришло семеро.

Если при подлежащем есть согласованное определение к форме множественного числа, сказуемое употребляется только во множественном числе: Вскоре вернулись задер­жанные двое; Остальные пятеро придут завтра; Эти трое спали непробудным сном.

2. Подлежащее выражено сочетанием количе­ственного или собирательного числитель­ного с существительным в родительном падеже, а также сочетанием слов большинство, множество, несколько с существительным в ро­дительном падеже: пять спортсменов выступило / выступили; двое бойцов погибло / погибли; большинство артистов уехало /уехали.

Форма единственного числа сказуемого предпочитает­ся, если: а) сказуемое предшествует подлежащему, особенно при нераспространенности предложения (На столе ле­жит несколько тетрадей; Выросло пять кленов); б) под­лежащее имеет значение приблизительности (На собрании присутствовало около 50 человек; В стране выпускается свыше 380 миллионов экземпляров газет и журналов, еже­дневно загорается более 75 миллионов телевизионных эк­ранов); в) в составе подлежащего употреблено отвлеченное существительное, особенно со значением времени (Прошло несколько минут; Сыну исполнилось пять лет); г) компо­ненты количественно-именного сочетания разделены (Де­тей у матери было пятеро; Рабочих выступило трое); д) в составе подлежащего имеются слова со значением ограни­чения (В живых осталось всего несколько человек; В секции занималось только десять учащихся; Всего лишь несколько дней прошло с тех пор).

Сказуемое во множественном числе обычно употребля­ется при подлежащем, называющем количество со значением одушевленности[36], если: а) подлежащее и сказуемое разделены в предложении другими словами (Большинство участников совещания в ходе обсуждения стоящих на повестке дня вопросов поддержали точку зрения докладчи­ка); б) речь идет об известном, определенном субъекте (Нас провожали те самые две девушки, с которыми мы познакомились вчера); в) при количественном слове есть определение во множественном числе (Первые шесть дней прошли незаметно; Завтра приедут остальные двадцать человек); г) есть однородные члены в составе подлежащего или сказуемого (Большинство старшеклассников, учащих­ся ПТУ, студентов участвовали в беге на короткой дис­танции; Некоторые ребята уже отдохнули и с новыми силами взялись за работу).

В некоторых случаях форма множественного или един­ственного числа сказуемого выполняет смыслоразличительную функцию. Сравни: Несколько учеников быстро выпол­нили задание и Несколько учеников быстро выполнило за­дание. Форма множественного числа сказуемого указывает на то, что действие приписывается каждому лицу в отдель­ности, т.е. имеется в виду, что каждый ученик выполнил задание самостоятельно. Форма единственного числа ска­зуемого указывает на то, что действие выполнялось совме­стно, группой, состоящей из нескольких учеников.

На выбор формы числа сказуемого влияет и такой фак­тор, как активность или пассивность действия. Сказуемое, выраженное глаголом бытия, наличия, состояния или крат­кой формой страдательного причастия, особенно при подле­жащем ¾ неодушевленном существительном, обычно упот­ребляется в единственном числе: В деревне осталось не­сколько домов; Большинство однокурсников было возмущено его поведением. Форма единственного числа сказуемого в таких случаях выражает пассивность действия. Для выра­жения активности действия используется сказуемое ¾ гла­гол во множественном числе.

В составном именном сказуемом связка согласуется с именной частью. Например, в предложении Большинство участников соревнования были учащимися связка были упот­ребляется во множественном числе, так как именная часть сказуемого учащимися имеет форму множественного числа[37].

3. При подлежащем, выраженном сочетанием слова часть с неодушевленным существительным в родительном падеже, а также сочетанием слов много, немного, мало, немало, столь­ко, сколько с существительным в родительном падеже, сказуемое всегда употребляется в единственном числе: Часть аудиторий отремонтирована; Столько лю­дей погибло в тюрьмах!

Если подлежащее выражено словосочетанием "часть + одушевленное существительное в родительном падеже", сказуемое может иметь фор­му единственного и множественного числа: Часть арти­стов выступила / выступили. На выбор формы числа ска­зуемого в данном случае влияют факторы, указанные выше (см. п. 2).

4. При подлежащем, выраженном сложным суще­ствительным с первой частью пол- (пол-яблока, полкомнаты, полведра и т.д.) или сочетанием числительного полтора (полторы) с существитель­ным, сказуемое предпочитается в форме единственного числа, а в прошедшем времени ¾ в форме среднего рода единственного числа: В субботнике участвует полгруппы; Сэкономлено полтора миллиона рублей. Но если при подлежащем есть определение во множественном числе, сказуе­мое употребляется во множественном числе: Кончились эти мучительные полторы недели неизвестности; Первые пол­часа прошли быстро.

Колебания в форме числа сказуемого наблюдаются также при подлежащем, выраженном открытым или закрытым рядом словоформ (На столе лежит / лежат ручка, карандаш, тетради; Ни прогулки, ни ката­ние на лодке, ни купание в море не привлекало / привлекали его; Меня встретил / встретили брат и сестра); соче­танием со значением совместности (Пришел/ пришли учитель с учениками); местоимением кто, кто-либо, кто-нибудь, кто-то, кое-кто или некто (Да­же те, кто никогда не питал / не питали симпатий к нашему общественному строю, внимательно слушали го­лос Москвы)[38].

Вариантные формы рода сказуемого современные ли­тературные нормы допускают при подлежащем ¾ сущест­вительном мужского рода, называющем женщину по про­фессии, роду деятельности: секретарь позвонил / позвони­ла, технолог предложил / предложила. Сказуемое в таких случаях может употребляться и в мужском и в женском ро­де. Форма женского рода сказуемого обычно используется для того, чтобы подчеркнуть пол действующего лица, а также если при подлежащем есть определение или прило­жение в форме женского рода: Наша секретарь заболела; Операцию сделала хирург Петрова.

Отступления от синтаксических норм литературно­го языка, связанные с белорусско-русской интерферен­цией. Наиболее распространенными в русской речи белору­сов являются отступления от норм глагольного и именного управления. Многие русские словосочетания со связью управления не совпадают с эквивалентными им белорус­скими. Так, русскому словосочетанию "глагол + предлог к + существительное (местоимение) в дательном падеже" со­ответствует белорусское "глагол + предлог да + существи­тельное (местоимение) в родительном падеже": прислонить­ся к чему ¾ прыперціся да чаго, присмотреться к чему ¾ прыгледзецца да чаго, подготовиться к чему ¾ падрыхтавацца да чаго, стремиться к чему ¾ імкнуцца да чаго и т.д. Интерференция проявляется в употреблении в русской ре­чи белорусов ненормативных конструкций типа пришел до мастера, прислонился до стены.

В словосочетаниях со значением насмешки, издевки управляемое слово употребляется в русском языке в тво­рительном падеже с предлогом над, а в белорусском ¾в родительном падеже с предлогом з: смеяться (издеваться, насмехаться, шутить, измываться) над кем-чем ¾ смяяцца (здзеквацца и т.д.) 5 каго-чаго. Белорусы в русской речи допускают такие ошибки, как смеяться с меня.

Расхождение в характере управления русских слов и их белорусских эквивалентов способствует появлению в речи белорусов-билингвов ошибок типа извинишь брату (вместо брата), заведующий склада (вместо складом). Сравни: рус­ские извинить кого ¾ белорусские прабачыцъ кому, благодарить кого ¾ дзякавацъ кому, прощать кого ¾ дараваць кому, привыкнуть к кому-чему ¾ прывыкнуць да каго-чаго, заведующий чем ¾ загадчык чаго.

Несовпадение валентности русских и эквивалентных им белорусских слов часто приводит к замене предложных словосочетаний беспредложными (Мне болит горло вместо У меня болит горло) и, наоборот, к замене беспредложных конструкций предложными (Заболеть на тиф вместо Заболеть тифом; Радоваться на детей вместо Радоваться детям; Богат на витамины вместо Богат витаминами; Выше за березу вместо Выше березы).

Одна из самых распространенных ошибок в русской речи белорусов ¾ замена предлога из предлогом с в конст­рукциях типа приехать с города (вместо из города), прий­ти со школы (вместо из школы), позвонить с автомата (вместо из автомата). Причина таких ошибок в том, что русским предлогам из и с в конструкциях "глагол + из или с + родительный падеж" соответствует один белорусский предлог з; сравни: позвонить из автомата ¾ пазваніцъ з аўтамата, прибежать с улицы ¾ прыбегчы з вуліцы. Интерференция проявляется также в смешении предлогов у и в (учиться у школе вместо в школе, имеется во всех вместо у всех, находиться в нас вместо у нас).

В некоторых случаях результатом межъязыковых кон­тактов является активизация вариантов, смыкающихся с вариантами белорусского языка, и в связи с этим их семантико-стилистическая нейтрализация. Например, синонимич­ные сочетания глаголов речи ¾ мысли и существительных с предлогом о(об) и про (говорить о весне / про весну; ду­мать о рекорде / про рекорд) в русском языке различаются стилистической окраской и сферой употребления: сочета­ния с предлогом -о (об) стилистически нейтральны, обще­употребительны; сочетания с предлогом про характеризу­ются разговорной окраской, но под влиянием белорусского языка они нейтрализуются и активизируются, употребляясь не только в разговорной речи.

Русским конструкциям "глагол + предлог за + твори­тельный падеж" (пойти за водой, послать за сыном) соот­ветствуют белорусские "глагол + предлог па + винитель­ный падеж" (naucцi па ваду, паслаць па сына). Это способ­ствует проникновению в русскую литературную речь бело­русов диалектных конструкций типа пойти по воду.

Очевидно, не без влияния белорусского языка конст­рукция "глагол + предлог по + дательный падеж" (ездить по городам, плавать по морям, учить по книгам) часто за­меняется ее устаревшим вариантом "глагол + предлог по + предложный падеж" (ездить по городах, плавать по морях, учить по книгах). В конструкциях с предлогом по (‘после’) или о(об) ¾ по окончании вуза, по истечении времени, тос­ковать по нему влияние белорусского языка проявляется иногда в гиперизмах: по окончанию вуза, по истечению времени, тосковать по ним.

В результате интерференции конструкция читать про себя (‘читать тихо, не вслух’) приобретает дополнительный семантический оттенок: ‘читать о себе’, пойти за водой ¾ ‘пойти за течением’, т.е. возникает синтаксическая омонимия.

Под влиянием предложно-падежных конструкций, кото­рые возможны в белорусском языке в функции присвязочного компонента составного именного сказуемого, в речи белорусов возникают ненормативные сочетания типа (быть) за агронома, (стать) за директора.

Интерференция проявляется и в том, что в количественно-именных сочетаниях определения ¾ прилагательные при существительных мужского и среднего рода употребляются чаще в форме именительного, чем родительного падежа: два зеленые клена, три высокие дерева, четыре низкие куста.

Глава 3

ТОЧНОСТЬ РЕЧИ

§1. Понятие точности речи

Точность ¾ это такое коммуникативное качество ре­чи, которое предполагает соответствие ее смысловой сто­роны (плана содержания) отражаемой реальной действи­тельности и проявляется в умении находить адекватное словесное выражение понятия.

Точность, таким образом, включает в себя умение: 1) правильно отражать реальную действительность и 2) пра­вильно выражать мысли и оформлять их с помощью слов. Различаются два вида точности: предметная (фактическая) и понятийная (речевая, коммуникативная).

Предметная точность создается благодаря соответ­ствию содержания речи отражаемому в ней фрагменту дей­ствительности. В ее основе лежит отношение речь ¾ дейст­вительность. Главным условием предметной точности яв­ляется знание предмета речи, без чего невозможно дать верные сведения о действительности. Примером наруше­ния предметной точности может служить высказывание Солнце вращается вокруг Земли. Правда, иногда говорить о соответствии мысли реальной действительности приходит­ся весьма условно. Говорящий (пишущий) не всегда пере­дает адресату мысли, отражающие реально происходящие события (например, многие мысли, выраженные в художе­ственных произведениях). С лингвистической точки зрения важно, чтобы мысли (адекватные или неадекватные ото­бражаемой действительности) были правильно выражены, возбудили в сознании адресата адекватную мысль ¾ копию.

Для того чтобы речь была точной, одной предметной точности недостаточно, нужно еще, чтобы содержание соответствовало той системе понятий, которая в ней обозначена, т.е. нужна понятийная точность.

Понятийная точность опирается на связь: слово-понятие и состоит в соответствии семантики компонентов речи содержанию и объему выражаемых ими понятий. Она предполагает умение точно обозначать словом возникшее представление, находить единственно верное слово.

Понятийная точность зависит прежде всего от умения правильно выбирать слова и употреблять их в точных зна­чениях, т.е. в тех значениях, которые закреплены за ними в системе литературного языка и зафиксированы в специаль­ной справочной литературе. Это позволяет рассматривать точность речи как лексико-семантическую правильность, т.е. как соблюдение лексико-семантических норм литера­турного языка. Однако точность в отличие от правильно­сти, базирующейся лишь на лингвистических факторах, опирается и на экстралингвистические факторы; она осно­вывается на связи: речь ¾ действительность, слово ¾ поня­тие. Высказывание может быть правильным в плане оформ­ления, но не точным в плане содержания. Например, грам­матически правильное предложение Атом неделим является неточным, так как его содержание не соответствует реаль­ной действительности. Или сравни предложение из расска­за А.П. Чехова "Мститель" в первой и второй редакциях:

 

Месть тогда лишь сладка,

когда имеешь возможность лицезреть ее плоды.

Месть тогда лишь сладка, когда имеешь возможность видеть и осязать ее плоды.

 

Замена книжного лицезреть ("созерцать, видеть кого-либо в непосредственной близости") словами видеть и осязать продиктована не исправлением неправильности, а стремлением к большей точности выражения.

§2. Точность словоупотребления

Точность речи в первую очередь зависит от верного словоупотребления, от выбора слова, максимально соответствующего обозначаемому им предмету или явлению реальной действительности, содержанию высказывания и его целевому назначению. Так, М.М. Пришвин, говоря о реке Амур, выбирает глагол идет, так как он, по сравнению с глаголами течет, бежит, струится, наиболее точно пе­редает характер течения этой реки: Где-то совсем рядом, недалеко идет, да, конечно, нельзя про такую реку сказать бежит: Амур не торопится! ¾ Нельзя даже сказать, что течет, все реки текут и струятся, но Амур-река идет.

А.Т. Твардовский в поэме "Василий Теркин" в качестве обращения Смерти к герою произведения употребляет сло­во солдат: Смерть склонилась к изголовью: "Ну, солдат, пойдем со мной". Это слово дает возможность подчеркнуть необходимость беспрекословного подчинения (Смерть бы­ла уверена, что Теркин "живой, да не жилец"). Слово же боец, близкое по значению к слову солдат, в данном случае звучало бы неестественно, так как его семантика предпола­гает момент активного действия.

При выборе слова следует учитывать его семантику, стилистические коннотации, преимущественную сферу рас­пространения в языке, а также его синтагматические свой­ства.

Точное словоупотребление предполагает знание систе­мы лексических значений. Употребление слова не в стро­гом соответствии с теми значениями, которые за ним за­креплены в системе литературного языка, является одной из основных причин нарушения точности речи. Например, слово первоочередной в литературном языке имеет значе­ние "требующий выполнения, осуществления в первую очередь, неотложный": В большинстве эти дела были важные, хотя и не первоочередные (В. Катаев); В настоя­щее время нравственное воспитание является важнейшей, первоочередной задачей. В предложении же Учебе молодых специалистов уделяется первоочередное внимание данное слово употреблено не в соответствии с его литературным значением (здесь можно употребить: основное, главное).

Существительное резюме в литературном языке закре­пилось в значении "краткое заключительное изложение су­ти написанного или прочитанного": резюме прений, докла­да, статьи и т.п. В речи оно нередко ошибочно использу­ется для обозначения итогов, результатов каких-либо действий, мероприятий, событий; например: Настало время подвести резюме шахматному чемпионату страны (пра­вильно итоги). В разговорной речи часто встречается не­точное употребление таких слов, как обратно (Он обратно опоздал на занятия), вперед (Вперед выучи уроки, а потом иди гулять), крайний (Кто крайний в очереди?) и др.

При выборе слова надо иметь в виду, что семантическая и стилистическая характеристика лексем со временем мо­жет изменяться. Так, слово дипломант, употреблявшееся в 30¾40-е гг. для обозначения учащегося или студента, вы­полняющего или защищающего дипломную работу, в 50¾60-е гг. стало употребляться в значении "лицо, удостоенное диплома": дипломант Всесоюзного конкурса пианистов. В значении же "студент, выполняющий дипломную работу" в литературном языке закрепилось ранее разговорное слово дипломник. Наречие где-то, употребляющееся в литератур­ном языке для обозначения места (где-то в лесу, где-то на севере и т.п.), в современной разговорной речи закрепляет­ся в значении "примерно, приблизительно; неизвестно, не­определенно когда, столько и т.д.": где-то в эти дни, где-то в будущем, где-то на шестые сутки и т.д. В этом же значении оно встречается и на страницах газет: Чуть за­алело тонкой тесемкой небо и едва... подернулось синим выбивающимся из черного цветом. День точно цыпленок сквозь скорлупу проклевывается. Но далеко еще до солныш­ка. Где-то через месяц оно покажется здесь.

Наибольшие трудности возникают при выборе слова из ряда в чем-либо близких или сходных лексем. Сюда следу­ет отнести синонимы и паронимы.

§3. Синонимия и точность речи

Синонимы, обозначая одно и то же понятие, позволяют разнообразить речь, избегать ненужного повторения слов, придавать высказыванию разную стилистическую окраску. Кроме того, синонимы в речи выполняют функцию уточнения, способствуют более полной и разносторонней характеристике изображаемого, позволяют выразить самые тонкие оттенки мысли. В тексте синонимы как таковые могут от­сутствовать (скрытое использование синонимов), но в сти­листически совершенном тексте за каждым словом подра­зумевается синонимический ряд слов, из которых автор ис­пользует наиболее подходящее, наиболее точно опреде­ляющее нужное понятие и максимально соответствующее данной ситуации. Например, А.П. Чехов в заглавии одного из рассказов употребил слово тоска, так как оно, по срав­нению с другими, близкими по значению, словами (грусть, печаль, кручина, скорбь, горе, горесть), наиболее точно передает душевное состояние Ионы ¾ героя рассказа. Как происходит процесс отбора синонимов писателями, можно проследить, изучая их рукописи, сравнивая окончательный вариант с черновиками.

Сравни, например, две редакции ранних рассказов А.П. Чехова:

 

Они почтительно сняли перед ним шляпы и спросили, не хочет ли он к у ш а т ь.

Они почтительно сняли перед ним шляпы и спросили, не хочет ли он

е с т ь .

 

Авторскому изложению более соответствует общеупот­ребительный, стилистически нейтральный глагол есть ("принимать пищу"), чем его синоним кушать, имеющий ограниченное употребление в литературном языке.

 

¾ Как хорошо, Саша, как хорошо! ¾ в з д ы х а л а жена. ¾ Ты посмотри, как уютно и ласково глядит этот лесок!

¾ Как хорошо, Саша, как хорошо! ¾ г о в о р и л а жена...

 

В данном контексте глагол вздыхать не соответствует тону повествования, и автор заменяет его более точным говорить.

Чтобы выбрать из синонимического ряда единственно верное слово, нужно учитывать его семантические и стили­стические оттенки. Сравни, например, глаголы трудиться и работать. Первый употребляется лишь тогда, когда речь идет о человеке, который работает по-настоящему, в полную меру сил и возможностей; Поэтому о том, кто работает плохо, спустя рукава, нельзя сказать, что он трудится. Или в предложении Затмение Луны происходит периодически слово Луна не может быть заменено синонимичным ему словом месяц, так как в качестве астрономического терми­на употребляется только лексема Луна. Слово лелеять, по сравнению с ласкать, имеет высокую окраску и употребля­ется преимущественно в приподнятой поэтической речи. Сравни: От воды веяло свежестью, и тихий плеск неболь­ших волн ласкал слух (И. Тургенев) и Я б желал навеки так заснуть... II Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, II Про любовь мне сладкий голос пел (М. Лермонтов).

Оттенки значения синонимов иногда легко различимы (они зафиксированы в словарях), а в некоторых случаях они почти неуловимы. Например, в сочетании производи­тельность труда возросла глагол свободно может быть заменен глаголами увеличилась, поднялась, повысилась (их семантическое различие определить невозможно). Но если в данное сочетание включить слова типа вдвое, в два раза, правильными окажутся только сочетания с глаголами воз­росла и увеличилась. Выявить семантические оттенки сино­нимов позволяет контекст, его и нужно учитывать при вы­боре синонима.

Семантической и стилистической точности способству­ют также контекстуальные синонимы. Рассмотрим, напри­мер, использование контекстуальных синонимов, позволяю­щих передать разнообразные смысловые и стилистические оттенки, к глаголу сказать при прямой речи в романе В. Липатова "Игорь Саввович":

¾ Игорь Саввович в приемной! ¾ доложила секретарша; ¾ Дрян­ной коньяк! ¾ профессионально, словно дегустатор, заявил Игорь Саввович; ¾ Здесь ¾ все! ¾ по-солдатски отрапортовала секре­тарша; ¾ Приехали! ¾ объявила Светлана; Он развел руками, с большой охотой объяснил: ¾ Как_же! Женат на дочери самого Карцевa; ¾ Не знаю! Не помню! ¾ пролепетала Светлана; ¾ А вот мы уже и не плачем! ¾ приговаривал Игорь Саввович; ...мать... из­рекла леденяще: ¾ Мой сын ¾ трус! и т.д.



[1] Виноградов В.В. Проблемы культуры речи и некоторые задачи русского языкознания //Вопр. языкознания. 1964. № 3. С. 9.

[2] Ожегов С.И. Очередные вопросы культуры речи //Лексикология. Лексикография. Культура речи. М., 1974. С. 259¾260.

[3] Русский язык: Энциклопедия. С. 163.

[4] Ицкович В.А. Очерки синтаксической нормы. М., 1982. С. 8.

[5] Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М., 1987.

[6] Актуальные проблемы культуры речи. М., 1970. С. 53.

[7] В последнее время лингвисты установили, что хронологический «шаг», в течение которого накапливаются существенные сдвиги в разви­тии языка, составляет от 10 ¾20 до 30 ¾40 и более лет. Выявлены три типа эволюции: 1) высокодинамический, или ускоренный, тип (10 ¾20 лет); 2) умеренный (или, точнее, умеренно-динамический) тип, который ха­рактеризуется более плавными сдвигами во времени (30 ¾40 лет); 3) низкодинамический, или замедленный, тип эволюции, который характери­зуется незначительным изменением состояния нормы (50 и более лет). Подробнее об этом см. в кн.: Культура русской речи /Под ред. Л.К. Граудиной и Е.Н. Ширяева. М., 1998. С. 37.

[8] Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. М., 1980. С. 30.

[9] Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения //Избр. работы по языкознанию и фонетике. Л.Г 1958. Т. 1. С. 15.

[10] Подробнее см.: Ицкович В.А. Языковая норма. М., 1968.

[11] Эти формы находятся сейчас на переходном этапе между четвертой и пятой позицией (см. схему 1).

[12] Лексические варианты отличаются от словообразовательных, словоизменительных и синтаксических тем, что не составляют парадигмы ряда слов, объединенных общностью грамматического значения. Их общность только функционально-стилистическая.

[13] Все допускаемые в речи ошибки, естественно, невозможно отразить ни в какой классификации. Главное ¾ это общие принципы классификации.

[14] Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. С. 271.

[15] Ицкович В.А. Норма и ее кодификация //Актуальные проблемы культуры речи. М., 1970. С. 13 ¾14.

[16] Скворцов Л.И. Теоретические основы культуры речи. С. 34.

[17] Граудина Л.К. Вопросы нормализации русского языка: Грамматика и варианты. М., 1980. С. 3.

[18] Культура русской речи /Под ред. Л.К. Граудиной и Е.Н. Ширяева. М., 1998. С. 13.

[19] Горбачевич К.С. Нормы современного русского литературного языка. М., 1981. С. 32.

[20] Югов А. Думы о русском слове. М, 1972. С. 114 ¾115.

[21] Подробнее см. об этом в кн.: Культура русской речи /Под ред. Л.К. Граудиной и Е.Н. Ширяевой. М, 1998.

[22] Головин Б.Н. Основы культуры речи. С. 41.

[23] Подробнее см.: Щерба Л.В. О разных стилях произношения и идеальном фонетическом составе слов; Он же. К вопросу о русской орфоэпии //Избр. работы по русскому языку. М., 1957; Панов М.В. История русского литературного произношения: XVIII¾XX вв. М., 1990. С. 27¾28, 45¾ 46.

[24] Современный русский язык: Фонетика. Лексикология. Фразеология /Под ред. П.П. Шубы. Мн., 1998. С. 93¾121.

[25] Русский язык в Белоруссии. С. 113.

[26] Подробнее см.: Кунцевич Л.П. Акцентуация //Русский язык в Белоруссии. С. 115.

[27] Описание основных типов грамматических вариантов дано в словаре: Граудина Л.К., Ицкович В.А., Катлинская Л.П. Грамматическая правильность русской речи. М, 1976.

[28] См. перечень таких слов и примеры их литературного употребления в кн.: Основы культуры речи: Хрестоматия /Сост. Л.И. Скворцов. М, 1984. С. 80 ¾83; Булаховский Л.А. Русский литературный язык первой по­ловины XIX в. М., 1954. С. 87 ¾92.

[29] Этим и объясняется несовпадение нормативных предписаний в различных словарях, справочниках и грамматиках.

[30] Перечь слов, которые могут употребляться с окончанием –у в предложном падеже, см. в кн.: Русская грамматика: В 2 тт. М., 1980. Т. 1. С. 488.

[31] Сюда относятся существительные с флексией –и(-ы) в именительном падеже множественного числа.

[32] См.: Граудина Л.К., Ицкович В.А., Катлинская Л.П. Грамматическая правильность русской речи; Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь трудностей русского языка; Трудности словоупотребления и варианты норм русского литературного языка и др.

[33] Подробнее об образовании и употреблении глагольных форм см.: Русская грамматика. Т. 1; Розенталь Д.Э. Справочник по правописанию и литературной правке. С. 218¾222; Он же. Практическая стилистика русского языка. С. 195¾220; Демиденко Л.П. Речевые ошибки. Мн., 1986. С. 253¾270.

[34] Русская грамматика. Т. 2; Розенталь Д.Э. Справочник по правопи­санию и литературной правке; Он же. Практическая стилистика русско­го языка; Демиденко Л. П. Речевые ошибки и др.

[35] Указанные вопросы рациональнее рассматривать, анализируя фактический материал на практических занятиях.

[36] Необходимо иметь в виду, что одного этого фактора для употребления сказуемого во множественном числе недостаточно. При таком подлежащем сказуемое может употребляться как в единственном, так и во множественном числе.

[37] Подробно о правилах координации сказуемого и подлежащего см.: Розенталь Д.Э. Практическая стилистика русского языка; Он же. Справочник по правописанию и литературной правке; Русская грамматика. Т. 2.

[38] О факторах, определяющих выбор формы единственного или мно­жественного числа сказуемого в указанных случаях, см.: Русская грамма-гика. Т. 2. С. 244-245; Розенталь Д.Э. Практическая стилистика русского языка; Он же. Справочник по правописанию и литературной правке.

 

Последнее обновление 01.12.10 21:30
 
Понравился ли Вам сайт
 

Яндекс цитирования

Союз образовательных сайтов
Home СТИЛИСТИКА И КУЛЬТУРА РЕЧИ 2