ПРОБЛЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ В XXI ВЕКЕ

Двадцать лет тому назад- 12 марта 1972 года - в Вашингтоне в Смитсоновском институте публике была впервые представлена книга "Пределы росту. Доклад Римскому клубу". И хотя сам Римс­кий клуб родился четырьмя годами ранее, его известность стала широкой, буквально всемирной, именно с этой даты. С тех пор Римскому клубу представлено уже 18 докладов. Но значение того, первого, доклада особое. Это не только- начало, не только- из­вестность, успех, это, пожалуй, пример того, как удачно реали­зовалась сама задумка, лежащая в основе создания клуба. Неда­ром Римский клуб отдает дань памяти той дате, и на очередной своей конференции в Монтевидео в 1991 году посвятил ей отдель­ную сессию "Двадцать лет спустя".

Однако Римский клуб живет не только воспоминаниями. Мно­гие склонны идентифицировать, связывать его именно с прогнос­тическими моделями алармистского характера. Но сегодня, когда накопилось разочарование по отношению к ним, во-первых, из-за того, что они не смогли предсказать ряд конкретных важных со­бытий (даже нефтяного кризиса 1970-х годов), и во-вторых, из - за того, что их предупреждающий характер действует весьма сла­бо; ситуация в мире продолжает ухудшаться, а вместе с этим растет разочарование в деятельности клуба. Зачем он сегодня? Что он может дать? Каково его влияние на "лиц, принимающих ре­шения"?

Вместе с тем, именно сегодня начинает все более отчетливо проявляться и осознаваться действительное предназначение Римского клуба, устремление его основателей: как сделать нашу жизнь разумнее, как добиться торжества нравственных начал в мировой политике? Почему именно сегодня появляется это новое отношение, эта новая надежда? Мне кажется потому, что эти уст­ремления в начале 70-х годов не имели под собой адекватных представлений об их реализуемости; сегодня же начинают просту­пать черты нового содержания понятия "управление".

Клуб уже при своем возникновении обратился к весьма ост­рым проблемам, безусловно, актуальным и сегодня, и этим объяс­няется долгоживучесть и самого клуба, как организации, и его "идейного" влияния на умы. Что это за проблемы? Главный вопрос

- должен ли человек полагаться на эволюционный процесс или же мир, в котором мы живем, нуждается в изменении? По этому ис­ходному вопросу Римский клуб занял недвусмысленную позицию: в то время как человеческая деятельность стала угрожающим факто­ром, в глобальной системе отсутствуют такие механизмы саморегу­лирования, которые бы гарантировали "безопасность" развития цивилизации, следовательно- эта деятельность должна быть "ук­рощена", т.е. должны быть внесены необходимые изменения в ны­нешние механизмы функционирования глобальной социальной систе­мы. Вслед за этим встают очередные вопросы: каков допустимый характер этих изменений, каковы место революции и роль насилия в истории человечества, куда следует стремиться? Можно ли упо­вать на достижение благополучия в отдельных регионах, в то время как глобальная ситуация столь тревожна?

Ответом А.Печчея, основателя и первого президента клуба, на эти вопросы была его приверженность просвещенному, "ново­му" гуманизму, базирующемуся на трех "китах": чувстве глобаль­ности (благополучие всего мира есть необходимое условие для достижения благополучия в отдельных странах и регионах), прио­ритете справедливости по отношению к другим ценностям (что привело Римский клуб к так критиковавшейся в нашей литературе в свое время идее ограниченности суверенитета), и, наконец, нетерпимости к насилию.

Римский клуб в свое время поразил всех своим критицизмом в адрес современного капиталистического общества, но вместе с тем верой в человека, убежденностью в его ответственной роли в преобразовании цивилизации. Но как должна реализовываться эта активная роль человека, как добиться достижения идеала? Здесь мы вступаем в проблематику управления и нам имеет смысл уточ­нить исходные установки Римского клуба.

Наука и управление.

Опыт решения крупных социально-экономических проблем опи­рается на два основных подхода, на две традиции, идущие еще от Тейлора и Мэйо в классическом менеджменте. Первый подход- это программно-целевой, "механистический". Второй подход, "органи­ческий", рассчитанный на учет культурных особенностей объекта управления. В своем макроварианте он известен как "концепция модернизации".

Первый подход предполагает постановку задачи, поиск реше­ний, оценку альтернатив, выбор оптимального пути, формирование программы и обеспечение ее инфраструктуры (руководящих органов и институтов, системы сбора и анализа информации, обратных связей и контроля). Этот подход построен на подчинении тех подсистем объекта управления, которые выбиваются из общего движения к цели.

Второй подход своим происхождением обязан осознанию того факта, что имеются "пределы управления", т.е. пределы силового воздействия на поведение подсистем управляемого объекта. В рамках второго подхода предполагается, что изменение нежела­тельного, "неправильного" поведения элементов управляемой сис­темы или объекта управления в целом должно происходить "мяг­ко", не по внешнему принуждению, а внутреннему позыву.

Оба подхода имеют в своем арсенале достаточно средств для эффективной реализации - но в своих границах. Сильными сторона­ми первого подхода являются хорошо разработанные, но главное ­постоянно наращивающие свою мощность, научно-технические средства, включая экономико-математические методы, моделирова­ние, искусственный интеллект и т.п. Формируемые программы обла­дают свойством концентрации усилий и средств, контролируемости и конкретности, что очень выгодно и с социальной точки зрения. И тем не менее, имманентно присущая этому подходу иллюзия, что "власть всесильна", ограничивает возможности программного под­хода, особенно в условиях переходных периодов, при смене стра­тегий и т.п. Сильной стороной второго подхода является опора на механизмы самоуправления, гомеостазиса, авторегулирова­ния. Акцент перемещается на способность объекта управления к собственному развитию, а управление понимается как воздействие на этот процесс развития в желательном отношении (скорость, направление, радикальность и т.п.).

В рамках этого подхода получают свое развитие средства "мягкого" воздействия на поведение (человека, социальной сис­темы) через образование, подготовку кадров, техники групповой работы, реализации творческого потенциала, "резервных возмож­ностей" и т.п. Вполне допустима и такая крайность, как созер­цательность, не совершение активных действий (не путать с ук­лонением), или запрет на определенные виды действий, в расчете на механизмы авторегулирования или на то, что характер самих проблем изменится в процессе того, как мы "уживаемся" с ними.

Что касается "модернизации", то это хорошо разработанная концепция, достаточно широко используемая, например, в качест­ве основания для программ ООН, предполагает такое воздействие на механизмы саморегулирования, которое обеспечивало бы в уп­равляемой системе более эффективное функционирование этих ме­ханизмов (например, развитие восприимчивости к передовым тех­нологиям).По существу речь идет о нормативном подходе к об­ществу, только в данном случае за норму утверждается общест­венное устройство развитых обществ, например, наличие и прин­ципиальная значимость таких институтов, как политическая де­мократия, экономическая свобода ("рыночный механизм"), терпи­мость к культурным различиям и т.п. Сам механизм модернизации при этом предполагает открытость управляемого, модернизируемо­го общества к позитивному взаимодействию с внешней средой, го­товность к созданию новых гибких и динамичных социальных структур, мобилизацию социального потенциала в интересах осу­ществления преобразований. Но это уже "вопрос техники". Несмотря на "мягкость", привлекательную органичность подхода модернизации, и он сталкивается с ограничениями. Природа этих границ та же, что и у первого подхода, а именно: конечное, бу­дущее состояние управляемого объекта привносится извне, в дан­ном случае как модель развитого общества (т.е. уже прошедшего свой путь развития соседа по планете). Какими бы благими поже­ланиями ни было вызвано нормирование положительного примера, остается без ответа кардинальный вопрос: почему и каким обра­зом этот положительный пример утвердил себя. Таким образом, собственное время управляемого объекта (связь прошлое-настоя­щее-будущее) разрывается не путем внутренней трансформации, а путем внешнего управляющего воздействия.

Это и есть суть "научного подхода" к управлению в социаль­ных системах, который рассматривает такое управление как выс­шую ступень при восхождении от управления в технических системах, т.е. "социальная система" в конечном счете рассмат­ривается как очень сложная техническая система с учетом "чело­веческого фактора". Характерным для такого подхода является представление о структуре "субъект- объект- окружающая среда".

Выступая за просвещенность, торжество разума, рациональ­ность, Римский клуб искал научные средства управления, только распространенные на глобальную систему в целом. Вот почему он обратился к математическому моделированию. Первоначальный за­мысел был таков (конкретный проект был предложен К.Озбекханом (Калифорнийский научный центр): выявить острые проблемы разви­тия, свойственные мировой цивилизации, построить глобальную модель, с ее помощью найти решения этих проблем и предложить регуляторы для реализации решений. Здесь все казалось бы соот­ветствует требованиям научности и прежде всего системность подхода: проблемы решаются не поодиночке, не порознь, а в их взаимосвязи. Итак, ученые берутся за выявление и решение проб­лем развития и передают свои рекомендации политикам. "Ученые знают, а политики могут". Отсюда главная ориентация Римского клуба- влияние на правительства. Логика приводила в конечном счете к выводу о том, что глобальные проблемы должны решаться глобальным правительством. Законченная рациональная схема, четко выраженная Э.Янчем, как "попытка создания принципов ми­рового планирования с позиций общей теории систем".

Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Проект К.Оз­бекхана никак не складывался. Чутье А.Печчея помогло обратить­ся к предложению Д.Форрестера (Массачузетский технологический институт) попробовать построить модель в русле разрабатывавше­гося им направления "системная динамика". Именно этот подход и позволил родиться докладу "Пределы росту". В чем же разница между подходами К.Озбекхана и Д.Форрестера? Казалось бы, и тот и другой воплощают собой чисто технократический подход. В кон­це концов, все равно Римский клуб удостоился именно такой оценки. Однако, глядя на эту ситуацию уже с позиций современ­ных представлений, яснее понимаешь, какая удача сопутствовала А.Печчею, когда он остановил свой выбор на системной динамике. Дело в том, что идеология системной динамики заключается в сосредоточении на поведении элементов системы (допуская, что они активны) в их взаимосвязи. Системно-динамическая модель дальше продвинута в направлении поиска ответа не только на вопрос "как" работает система, но и "почему она работает имен­но так". Системно-динамическая интерпретация естественным об­разом допускает, что именно элементы системы сами "порождают" как проблемы, так и их решения (а не некое внешнее "мировое" правительство); такой подход позволяет встроить в модель раз­личные нормы, различные культуры, уловить механизмы саморазви­тия, подступиться к представлению об "ответственности" элемен­тов за ситуацию в целом.

Выбор между проектами К.Озбекхана и Д.Форрестера был сделан Римским клубом не по принципиальным соображениям, но это был счастливый выбор. Хотя сам А.Печчеи часто рассуждал так, что его можно было принять за сторонника мирового прави­тельства (например, его убеждение, что ресурсами планеты надо распоряжаться из одного глобального центра), однако характер­ным для него была совершенно другая позиция. В книге "Челове­ческие качества" он пишет: "Вместо того, чтобы концентрировать все интересы вокруг наших желаний и поиска средств получить желаемое, мы фокусируем внимание на том, что есть мы сами и чем мы можем стать" (с.199). И в другом месте месте: "Но как же все-таки дать толчок развитию самого человека, а не окружающего его мира?" (с.201). Правильно будет говорить о том, что он пытался соединить оба подхода, и эта эклектичность сказывалась на направленности Римского клуба. Призывая в ко­нечном счете добиваться возможности управлять событиями, он пишет: "Нет сомнения, что на начальных этапах многое будет за­висеть от тех, кому принадлежит сегодня в мире реальная власть. Однако обеспечить действительную переориентацию всей человеческой деятельности можно лишь при условии, что ее необ­ходимость осознают и активно поддержат люди всей планеты- все вместе и каждый в отдельности" (с.142-143).

Представляется, что А.Печчеи чувствовал, что рациональный анализ проблем глобального характера, на который решил опи­раться Римский клуб, грозит экспансией науки, готовой предло­жить рациональные схемы поведения глобального сообщества. Он сопротивлялся этому, постоянно обращаясь к проблеме "качества человека". "Вся суть проблемы как раз и заключается в несоот­ветствии между созданной человеком действительности и тем, как он ее воспринимает и как учитывает в своем поведении" (с.204). Восприятия людей вряд ли смогут быть приведены когда- либо к общему знаменателю, отсюда нереальность "мирового правительст­ва". Но даже если такое правительство выдумать, то остается пропасть между "властью" и "каждым" в смысле требования единс­тва их восприятий. "Власть" вовсе не обязательно думает о бла­ге "каждого", а "каждый" не всегда стремиться стать "винти­ком" в машине власти. Это ставит границы "научному" подходу к организации социальной системы, а перед наукой ставит вопрос о ее роли и ответственности перед обществом за формулируемые ею рекомендации.

Различие кризисов и их восприятия - ­вызов научному управлению.

Должно ли научное сообщество, прежде чем давать рекомен­дации относительно конкретных политик и стратегий, предвари­тельно выработать и иметь в той или иной мере законченную тео­рию социального развития, или же оно ограничивает себя ответственностью, опираясь на частные теоретические исследова­ния, дать только рекомендации, которые послужат лишь средством для прокладки путей социального развития? Является ли задачей науки охватить в целом закономерности взаимоотношений общества и природы, или она может претендовать лишь на предупреждение кризисов?

Весьма непростым оказывается стартовый вопрос: что счи­тать кризисом? Является ли для нас актуальной угроза погибнуть физически, боимся ли мы разрушения стабильных структур госу­дарства, семьи, привычного уклада жизни, считаем ли мы для се­бя неприемлемой власть бюрократических или тоталитарных сил, отсутствие свободы, переживаем ли мы за судьбу детей, боимся ли мы стыда, наконец, - все это важные и, к сожалению, не всегда непротиворечивые вопросы. Например, готовы ли мы по­жертвовать свободой и согласиться на диктатуру или пойти на любые жертвы и кровопролитие лишь бы сохранить целостность го­сударства?

По-видимому, следует особо требовательно подходить к фор­мулированию того, что мы сами для себя считаем кризисом. Такая формулировка может меняться со временем, как, например, изме­нялось понимание "выживания" в докладах Римскому клубу. Если в начале "выживание" предполагало буквально "физически уцелеть", то в последних докладах в понятие "выживание" вкладываются требования гармоничного отношения к природе, взвешенного раз­вития, ответственности перед будущими поколениями и т.п. Тем более, формулировка того, что для нас является кризисом должна быть четкой.

Важным для определения понятий "угроза", "кризис" являет­ся также представление о достоинстве. Дело не в том, что нам дала или в чем обделила нас судьба, а в том, как мы это пере­живаем. В какой мере мы распознаем в действительности сущность и "существование", т.е. не сетуем ли мы понапрасну на удары судьбы в то время как их следовало бы принять, и не примиряем­ся ли мы с "существованием", тогда как его можно было бы изме­нить? Итак, возникает первая необходимость: уточнение типоло­гии кризисов.

Первый тип кризисов был сформулирован в первых докладах Римскому Клубу, носивших "алармистский" характер. Суть их сво­дилась к тому, чтобы выявить катастрофические последствия су­ществующих тенденций мирового развития, ориентированных на ко­личественный рост, не считающихся с реальными возможностями жизнеобеспечения на планете. Однако шок, произведенный в об­щественном мнении Римским клубом, вскоре сменился скептициз­мом. Концепция ограниченности Земли, конечности ее размеров, продолжает пока оставаться достаточно абстрактной идеей. Одна­ко было бы неправильно отказываться в принципе от рассмотрения этого типа кризисности. Нынешняя формулировка первого типа кризиса более аккуратна: она выражается в терминах "экономи­ческих границ", "приближения к границам физического исчерпа­ния", "ограниченности некоторых видов ресурсов", "исчерпания по регионам" и, наконец, (с некоторой условностью) к этому ти­пу кризиса может быть отнесена ситуация прерыва поступления ресурсов в какой-либо регион по экономическим или политическим причинам. (Примером последнего может служить регион стран Вос­точной Европы, куда в последние годы сократились поставки энер­гетических ресурсов из бывшего Советского Союза).

Почему этот тип кризиса должен оставаться в поле зрения? Потому что не снята проблема необходимости глобальной индуст­риализации, экономического роста с целью удовлетворения жиз­ненных потребностей огромных - и растущих - масс народонаселе­ния. Сегодня еще нет таких решений, которые позволили бы осуществлять экономический рост без роста ресурсо- и в част­ности, энергопотребления. И именно осознание опасности ограни­ченности и подталкивает к поиску таких решений. По-видимому, в этом и проявляется антиэнтропийность человеческого общества: оно способно противопоставить опасности ограничения ресурсов научно-технические открытия. Однако было бы упрощением сводить все дело лишь к сфере науки и поддаться соблазну вообще отвер­нуться от предупреждений "алармистов", будто бы общество в хо­де своего развития успешно решает все свои проблемы. Действи­тельные движущие силы развития общества скрыты в социально-экономических механизмах, и все дело в том, насколь­ко "здоровыми" они являются. Так мы подошли к ключевому вопро­су, к которому еще неоднократно будем возвращаться ниже.

Второй тип кризиса- опасность сохранения нынешних тенденций в использовании ресурсов, заключающаяся в том, что при этом осуществляется непомерная нагрузка на сферу экологии.

Этот тип кризиса противоположен первому по происхождению. Опасность не в том, что ресурсов мало и они могут исчерпаться, а как раз в противоположном: чем больше ресурсов, тем острее опасность. Однако имплицитно идея ограниченности присутствует и здесь, только она относится к ограниченности экосферы. Речь идет о выбросах СО2 при сжигании органического топлива, веду­щих к опасности "парникового эффекта", об уничтожения тропи­ческих лесов, о нагрузке на окружающую среду всей связанной с ресурсами и энергетикой инфраструктурой и т.д.

Причины кризисной ситуации второго типа, так же как и в первом случае: рост народонаселения и необходимость экономи­ческого роста ведут к экстенсивному использованию ресурсов не­эффективными способами. Местные культурные обычаи, не успеваю­щие учесть современные требования, несовершенство экономических механизмов, построенных давно, без учета эколо­гических факторов (а совместимы ли вообще экономический и эко­логический языки?) - составляют содержание того, что называет­ся бездумным и безответственным отношением к природе.

Однако более глубокий и менее разработанный пласт проблемы лежит в изучении того, обладает ли человечество неки­ми механизмами самосохранения? Как показывает история, преце­денты выживания, расцвета или, говоря другим языком, гармонич­ного отношения человеческих сообществ с природой соседствует со случаями саморазрушения этносов (появление химерных этносов

- по Л.Гумилеву, - в противоположность "здоровым" этносам). Но одно дело человечество как фактически сумма изолированных эт­носов в давней истории, другое дело - глобальное сообщество в условиях взаимопроникаемости и взаимозависимости. (Кстати, многие ученые от Зомбарда до Гумилева полагали причиной появ­ления "нездоровых" сообществ вмешательство мигрантов, чуждых элементов).

Третий тип кризиса- общество платит слишком большую цену за возможность обладания энергией и подвергается риску. Цена складывается из удельного веса капиталовложений и занятости трудовых ресурсов в сфере энергетики, из оценки нагрузки на национальную инфраструктуру (прежде всего, транспорт), из пря­мых затрат на восстановление экологии, на компенсацию ухудшаю­щихся условий добычи природных ресурсов. Сюда следует добавить цену, которую заплатят будущие поколения, а также социальную цену по обеспечению престижности труда в этих отраслях.

Риск определяется прямым риском (от аварий типа Черно­быльской), подверженностью природным катастрофам энергетичес­кой инфраструктуры (энергетических производств, транспорта, систем захоронения и т.п.), уязвимостью перед опасностью ка­тастроф социальной природы (войны, политические акции, терро­ризм, забастовки, уклонение, недостаточная квалификация и т.п.). Смысл кризисности третьего типа состоит в том, что мес­то энергетического и сырьевого комплекса в экономике велико, а вклад его мал. В то время как животный мир "занят" только энергетическим обеспечением своего существования, меру выделе­ния человечества из животного мира (его возвышения) можно было бы оценивать количеством совокупного времени, "свободного" от добывания энергии и ресурсов.

В то время как первые два типа кризисов порождаются как бы внешними для общества причинами, третий, так же как и следующий - четвертый - типы кризисов свойственны самому обществу. Таким образом, мы вновь обращаемся к представлению о "здоровом" общественном организме, который применительно к данному случаю может быть интерпретирован в терминах "ложных" потребностей (точнее - способности их преодоления).

Принципиальное значение имеет выделения в отдельный - чет­вертый - тип кризиса степень равномерности несения тягот пер­вых трех типов кризисов. Проблема справедливости может быть рассмотрена как по географическому признаку, так и по признаку социального расслоения. Неравномерность размещения природных и энергетических ресурсов по регионам мира была первой причиной международной нестабильности. И сегодня наличие стран, богатых ресурсами, и стран, бедных ресурсами, влечет за собой проблемы установления справедливого мирового экономического порядка, регулирования торговли ресурсами, эволюции понятия "суверени­тета" и т.д. Особое внимание привлекают процессы внутри опре­деленных экономических блоков, "переблокировки", формирования новых устойчивых блоков и т.п. Скажем, судьба бывшего блока СССР и социалистических стран Восточной Европы с точки зрения энергетического обеспечения представляет собой одну из "боле­вых точек" в мировой экономической ситуации. Несколько по-ино­му происходит географическое деление на регионы, прямо испыты­вающие неблагополучие в состоянии окружающей среды, и на те регионы, которые выглядят в этом смысле благополучно. По-види­мому, здесь имеется прямая связь с уровнем экономического раз­вития страны или региона, однако по мере превращения ресурсо­добывающих и перерабатывающих отраслей в наукоемкие определенные сдвиги здесь будут иметь место. Внутри отдельного государства также легко обнаружить границы, по одну сторону от которых - относительно процветающие слои населения, сумевшие отгородиться от экологических неприятностей, переложивших цену и риск на других, а по другую сторону - страдающие. Социальное расслоение имеет место прежде всего по отношению ко второму и третьему типу кризисов, хотя и неравномерность размещения ре­сурсов в рамках одной страны также приводит к ряду социальных проблем.

Происхождение этого типа кризиса и механизмы его преодо­ления представляют собой фундаментальную социальную проблему. Как относиться к неравенству: как к естественной данности или как к результату несправедливой эксплуатации? (Это "сущность" или несправедливое и "нечеловеческое" "существование" челове­ческого сообщества?) Контрасты неравенства сглаживаются с хо­дом истории или обостряются? Заложены ли в экономику механизмы преодоления контрастов или это выходит за рамки экономики и требует политических решений? (В чем заключаются те и другие?) Отдельного внимания заслуживает структурный вопрос: за счет каких социальных прослоек осуществляется выход из кризисов? Кто платит и кто выигрывает при этом? Все это "вечные" вопро­сы, над которыми столетиями бьется социальная мысль. Однако справедливость требует отметить, что ресурсное, а тем более энергетическое, обеспечение жизни человечества нашло недоста­точное отражение в известных социальных теориях. Время этому наступает сейчас, в эпоху глобализации.

Специфически современным звучит вопрос об ответственности перед будущими поколениями. Действительно, здесь кроется опас­ность такого рода непреодолимой несправедливости, когда истцу (новому поколению) окажется некому предъявить счет. Обратив­шись к вопросу о "здоровом" общественном организме, можно го­ворить, следовательно, о созревшей необходимости выявления (определения, квалификации) таких отклонений от "здоровья", которые особо опасны именно для будущих поколений. В полити­ческой сфере такой прецедент создан: международным сообществом осужден фашизм, приведший к международной катастрофе. Опреде­лимы ли подобные преступления в экономической сфере?

Итак, осуществление той или иной экономической или научно -технической политики социально обусловлено, причем эта обус­ловленность не ограничивается только экономической сферой. Ка­кими бы настоятельно необходимыми ни выглядели бы мероприятия той или иной программы, важно иметь в виду те ограничения, с которыми придется столкнуться при ее осуществлении в сфере по­литики, культуры, науки, идеологии. Конкретно сформулирован­ную, желательную с точки зрения тех или иных приоритетов, программу необходимо рассматривать в широком контексте трех "этажей" общественного сознания: мировоззренческого (эсхатоло­гического), научно-теоретического и конкретно-прикладного. Технико-экономическое обоснование необходимости выбранной программы, обеспечиваемое на научно-теоретическом уровне, мо­жет оказаться совершенно недостаточным для успешного осущест­вления данной программы на практически-прикладном уровне, если не осуществлена необходимая корреляция с мировоззренческим уровнем, на котором порождается нормативный взгляд на общест­во, вырабатывается система ценностей, восприятия и оценки кри­зисных ситуаций, представлений о допустимости тех или иных ти­пов общественного поведения. Это тем более необходимо, что система ценностей, норм, оценок и критериев может изменяться ( а на практике так именно и бывает) в самом ходе осуществле­ния программы.

Насколько удовлетворительно удается научному сообществу выполнить такую прагматическую задачу как предупреждение кри­зисов? В какой степени общество "вмешивается" в ее решение? Рассмотрим три фазы выполнения такой задачи: увидеть угрозу, распознать ее характер и, наконец, дать рекомендации. О первой фазе мы только что говорили: она "перенасыщена" ценностными, поведенческими (можно сказать- феноменологическими, экзистен­циальными) аспектами, и голос науки здесь должен быть скромен.

Вторая фаза - распознавание природы угрозы- есть собствен­но научная задача и к ней не может быть претензий со стороны общества. Мало того, если такие претензии возникают и наука начинает испытывать некое, например, политическое или миро­воззренческое давление, наука перестает быть наукой и ее ре­зультаты перестают быть адекватными действительности. Если и следует говорить о какой-либо специальной задаче относительно второй фазы, так это о соблюдении правила невмешательства в научную деятельность (к сожалению, история науки дает много примеров вмешательства).

Обращаясь к сфере соотношения общества и природы, можно указать на ряд завоеваний науки в последние десятилетия. Пер­вое, что удалось здесь, это выявление и учет множества факто­ров, свойственных такой сложной системе как общество и приро­да, вплоть до моделирования этой системы. Второе - доказана глобальность процессов взаимодействия между обществом и приро­дой. И наконец, сформулирована опасность кризисного протекания процессов в глобальной системе, отражающая ту степень нелиней­ности, которую приобрели процессы общественно- природного вза­имодействия.

Как только что было отмечено, наука обнаружила и исследовала значительное число важнейших процессов, определяющих характер и судьбу взаимоотношений общества и природы. Чем же объясняется тот факт, что многочисленные рекомендации на этот счет остаются нереализованными, а положение дел во многих сферах только ухудшается?

Таким образом, мы обращаемся к третьей фазе - даче реко­мендаций. Где спрятаны потенциальные причины неуспеха? Прежде всего надо указать на широко до сих пор распространенную при­вычку рассматривать деятельность в терминах последствий, нап­ример, "развитие энергетики и ее социальные последствия". В рамках этой "традиции" общество рассматривается как пассивный объект, а "человеческий фактор" как помеха. Возникает искуше­ние адресовать рекомендации отдельно "деятельности", например, разработать некую "программу мер", и отдельно обществу - как эту программу мер осуществлять. Более того, возникает иллюзия, будто существует некое "оптимальное решение" до его реализа­ции, и его остается вычислить и затем только реализовать. Вви­ду того, что в действительности рекомендации должны одновре­менно принадлежать и миру "знаний", и миру "реализации", мера истинности таких рекомендаций скорее определяется обществом, чем наукой, готовностью общества "платить" за ошибки в получа­емых рекомендациях. Другая сложность, с которой сталкивается наука и которая может служить источником неуспеха научных ре­комендаций, является претензия науки исповедовать нормативный подход, предполагающий представление об идеальном (или желае­мом) состоянии общества, что в свою очередь побуждает искать механизмы достижения в обществе согласия по поводу ценностей такого общества.

Альтернативный подход к управлению.

Научному подходу исследования объективного мира, в осо­бенности в области социологии организации, противостоит поя­вившийся в 60-х годах подход "action learning" или "action research", который можно трактовать как деятельностный подход. Дело в том, что наука (в том числе наука управления) имеет де­ло с прошлым и настоящим. Будущее, получаемое как результат научного исследования, является искусственно сконструирован­ным. Искушение конструировать будущее возникает у науки пото­му, что ей доступны для исследования не только свойства и сос­тояния, но и динамические процессы. Однако науке недоступно представление о будущем "живых" систем, способных порождать то, чего не было в прошлом. К таким системам относится общест­во; вот почему продуктивным видится выдвижение в качестве аль­тернативы научному управлению деятельностного подхода к управ­лению.

Следует отметить, что нет какого-либо антагонизма между этими двумя подходами, т.е. деятельностный подход не отрицает научный, а предполагает их сочетание. Так, в поведении как че­ловека, так и общества мы сталкиваемся не только с процессами творчества, но и c механическими процессами, рутинными операциями и т.п. В той мере, в какой и человек, и социальная система представляют собой "механизм", управление может трактоваться традиционно, а именно "научно". С другой стороны, нельзя и преувеличивать способность общества быть "живым".

Представляет интерес типология социальных систем по осно­ванию: "живое-искусственное". В соответствии с этим общества могут быть "живыми" (а внутри здоровыми или больными) или ис­кусственными, т.е. сконструированными по определенной схеме для определенной цели (а внутри хорошо или плохо функционирую­щими). При этом не следует путать больное живое общество и плохо функционирующее искусственное. В качестве примера можно указать на неправильность отождествления тоталитаризма в Гер­мании (фашизм) и в СССР (сталинизм). Они имеют разную природу, и их преодоление должно идти разными путями.

Книга А.Кинга и Б.Шнайдера "Первая глобальная революция" дает основания говорить о достаточно четкой ориентации Римско­го клуба на новую парадигму управления. Как известно, Римский клуб с самого начала своей деятельности сосредоточил свое вни­мание на разработке глобальных проблем в их взаимосвязи- то, что называлось им термином "пролематика" (problematique). При­мечательным новым шагом последней работы является выдвижение в центр внимания нового блока- "решения" (или "пути решения") (resolutique). Этим самым заявлено о желании Римского клуба уйти от алармизма в направлении действенности и реализуемости своих рекомендаций. Отдельная глава книги прямо называется "Управление и способность управлять".

В чем, коротко говоря, состоит новизна подхода к управле­нию, представленного в докладе Римского клуба? Во-первых, уп­равление решает совершенно иную, по сравнению с научным подхо­дом, задачу: вместо решения проблем (вот почему неудачен русский перевод раздела упомянутого доклада Римского клуба, поскольку на самом деле там идет речь скорее о "решимости"), т.е. преодоления неопределенности имеется в виду сделать неоп­ределенность своим союзником. На конференции в Ганновере, 1989 г., М.Месарович выразил это так: "Вопрос состоит не в том, как контролировать мировую систему или управлять ею, а как сделать систему легко адаптируемой, открытой к изменениям и эластич­ной". Каким образом неопределенность может стать союзником в управлении? Речь идет о ставке на раскрытие творческого потен­циала элементов системы- организаций, групп, отдельных людей. Источник преодоления кризисов, развития- внутри системы.

Во-вторых, нас принципиально интересует не формирование единственного субъекта, характеризующегося единством знания, понимания и воли (к сожалению, именно так иногда интерпретиру­ется идея солидарности), а поведение совокупности субъектов. При этом, альтернативный подход к управлению предполагает ак­тивное формирование субъектов, автономизацию элементов, и вслед за этим - включение всех в процесс развития.

И в-третьих, процесс управления приобретает протяженный, циклический характер, когда циклы "расчетов" сменяются циклами демократических процедур. Парадигма "динамической системы" ус­тупает место парадигме целепоисковой многосубъектной системы с возвратными циклами.

Итак, чтобы в полной мере схватить качественную особен­ность живого развивающегося феномена- общества, следует прео­долеть дихотомию разделения субъекта и объекта, присущую тех­нически понимаемому управлению. Социальная система, в которой происходит процесс управления (самоуправления), разделяется не пространственно (структурно) на субъект и объект (кто-то кем-то управляет), а на временные, процессные этапы анализа и синтеза, постановки вопросов и их решения, сбора информации и обработки ее, продуктивности и репродуктивности, креативности и реактивности и т.п. Важнейшим их них, практически не улови­мый научным подходом, является этап формирования представле­ний, установок, новых понятий, смыслообразования - и все это не вне, а внутри процесса управления (смена правил игры во время самой игры).

Условно такой подход можно интерпретировать как сочетание неформализуемых и формализуемых этапов; таким образом научный подход не исключается из целостного процесса управления, а ор­ганически включается в него, но в свое время и в своем месте. Опираясь на такой подход, можно предложить в общих чертах сле­дующую схему социальной технологии.

Социальная система -это множество активных элемен­тов-подсистем. Для каждого элемента "внешняя среда" - это некое состояние социальной системы в целом (т.е. она не есть нечто внешнее, это продукт активности данного элемента и таких же

других в их взаимодействии. "Внешняя среда" формируется самим рассматриваемым элементом, по крайней мере, с его участием. Под активностью понимается любое поведение элемента, в том числе и "неактивность", уклонение, воздержание и т.п. Таким образом, неучастие в формировании "внешней среды" не избавляет от ответственности за ее состояние.

Активность элементов социальной системы двухвекторная: природно-эволюционная и рационально-преобразовательная. В от­личие от животного мира "преднамеренный", планируемый акт со­циального элемента может привести к нарушению хода эволюции, может стать необратимым не только для этого элемента, а для общества в целом.

Далее, активность социальных элементов "многоэтажная": практически-операциональная, теоретически-абстрактная и мифо­логически-духовная. Отсюда вытекают два важных следствия. Во-первых, активность социальных элементов (которая всегда направлена на других, т.е. является взаимоактивностью) может менять свою знаковую характеристику. Взаимоотношения социаль­ных элементов не закреплены как роли в природном мире (напри­мер, хищник-жертва и т.п.), а могут изменяться. Во-вторых, со­циальный элемент живет в объективном мире, но воспринимает его субъективно, в том числе это означает, что его "мир" населен плодами его воображения, с которыми он взаимодействует. Есть основания считать, что восприятие мира адекватно в той мере, в какой является "здоровым" социальный организм. Например, в язычестве человек подчиняется духам, пытается их задобрить; затем в христианстве он изгоняет, побеждает духов; в новое же время он начинает подумывать о том, а не правильнее было бы иметь дело с одухотворенным миром и жить с ним в сотрудничест­ве.

Цикл управления в его деятельностной, альтернативной трак­товке состоит из трех этапов:

а) оценка состояния как желательного или нежелательного, безопасного или опасного, благополучного или кризисного (здесь - различные типы кризисов, структура желаемого, проблематика потребностей, нормативности, будущего. Важно отметить

противоречивость различных установок и предпочтений. Ситуация выбора);

б) исследование мира на предмет допустимости определенных мер, средств, шагов. Расчет вариантов. Естественно-научный этап; построение модели "если А, то В" и т.п. Именно на этом этапе выявляются все механические, точнее говоря, естественно­природные аспекты человека, социальной системы и рассчитываются их возможности;

в) принятие мер, осуществление активности.

Этап осуществления активности сам по себе внутренне бо­гат различными возможностями и вариантами: активность может быть эволюционной (созерцательной) или революционной (полити­ческой); она может быть репродуктивной (функциональной) или продуктивной (эвристической); она может снижать неопределен­ность (быть оптимизационной) или обеспечивать большую свободу выбора, вести к расширению сферы неопределенности. При этом могут быть выделены четыре различные тактики поведения-консер­вативная, адаптивная, агрессивная и инновативная. В более ши­роком плане здесь необходим учет культурных особенностей, а отсюда и возникновение "кросс-культурной" проблематики.

И, наконец, ключевой элемент социальной технологии - ор­ганизация поведения системы в целом. Здесь выделяются следующие подэтапы:

а) выявление общности намерений, интересов, взаимозависи­мости и выявление различий в позициях;

б) разработка программы с учетом общности и различий. Особое внимание процедурам синкретичности, преодоления эклек­тики, механического соединения.

в) формирование институтов реализации программы,

г) фаза "let it go", т.е. свободного хода событий, затем анализа, контроля и т.п.

д) повторение этих подэтапов неоднократно, так как данная технология не рассчитана на достижение какого-либо "оптимально­го" результата, тем более за один цикл, а сама представляет собой "способ жизни", т.е. жизни в пути.

Резюмируя предлагаемый взгляд на пути реализации социаль­ных преобразований, можно сказать, что он концентрирует наше внимание на трех главных задачах: постоянно углубляющееся пос­тижение явлений, взаимосвязей человека, природы и общества; постоянная забота о "здоровье" социального организма, совер­шенствование институтов политической демократии, экономических свобод, гармонического взаимодействия различных культур, фор­мирование новой культуры на основе признания равноправности многообразия, расширения пространства дискуссионного взаимо-

действия, совершенствования механизмов выработки общих предс­тавлений, признания ценности "жизни в пути".

1. А.Кинг, Б.Шнайдер. Первая глобальная революция. Доклад Римского клуба. М:Прогресс, 1991.

2. А.Печчеи. Человеческие качества. М:Прогресс, 1980.

3. В.М.Лейбин. Глобальная проблематика: научные исследо­вания и дискуссии. Препринт. М:ВНИИСИ, 1991.